Способы номинации в творчестве В.М.Шукшина

Специфика ономастической коннотации в структуре художественного текста может рассматриваться в трех направлениях:

1) коннотации, обусловленные означающим, которые имеют интралингвистическую природу и определяются формой выражения знака;

2) коннотации, обусловленные означаемым, которые имеют экстралингвистическую природу (культурно-социальные и историко-социальные);

3) коннотации, обусловленные одновременно  означаемым и означающим[9,129].

Функционируя в речевом пространстве художественного текста, имя собственное испытывает воздействие всех элементов художественной системы произведения. При этом оно претерпевает различные семантические приращения, порождающие новые художественно-лексические компоненты значения. То есть имя собственное, включаясь в многообразные связи окружающего текста, "работает" не само по себе, а в тесной и ощутимой зависимости от ближайшего и общего контекста.

Главным типом отношений между  элементами в контексте является отношение контраста, которое ведёт  к появлению новых дополнительных смыслов и коннотаций на основе образной мотивации и эффекта обманутого ожидания.

Антропонимы в художественном тексте обладают значительным стилистическим потенциалом, создаваемым за счёт проигрывания их внутренней формы, формальных элементов и повышенной ассоциативности. Имена собственные способны также передавать национальный и местный колорит, отражать историческую эпоху, к которой относится действие литературного произведения, обладать социальной характеристикой.

В реализации стилистической функции  антропонимов могут участвовать  структура именования, значение производящей основы, морфемный и фонетический состав онимов. Каждый из названных элементов может семантизироваться, получать определённый смысл и стилистическую экспрессию, которые обнаруживаются при различных формах взаимодействия с контекстом[16,75].

Коннотативная часть лексического значения в антропонимах может быть представлена эмоциональным, оценочным и экспрессивным компонентами, которые в художественной речи нередко сопутствуют друг другу и могут встречаться в разных комбинациях.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. Способы номинации в творчестве В.М. Шукшина

 

2.1 Антропонимы в системе номинации в творчестве В.М. Шукшина

 

Как культурный компонент, имена собственные человека обычно соотносятся русскими с определенными временными, территориальными и социальными факторами; они могут оцениваться также с точки зрения их стилевой принадлежности. Сказанное выше во многом определяет коммуникативную функцию имени, которой В.М. Шукшин придавал особое значение: «Правда, трудно говорить с человеком, не называя его по имени, но раз ты так решил, пусть так и будет» («Завидую тебе...»)[28,117]. По убеждению писателя, процесс коммуникации невозможен, если нарушаются принятые в традиционной культуре нормы функционирования имени, основанные на достаточно жесткой социовозрастной и половозрастной дифференциации, при которой переход человека в иную социовозрастную категорию всегда маркировался изменением имени.

 Номинация как конкретное  соотнесение имени собственного  с личностью героя в творчестве В.М. Шукшина нередко служит своеобразным ключом саморегуляции образа. Можно сказать, что стратегия образа в произведениях мастера в определенной степени связана с конкретным именем, которое носит тот или иной герой. Однако в отличие от приема «говорящих» имен и фамилий, который использовали и используют многие писатели, В.М. Шукшин в своем творчестве идет по пути обыгрывания имен некоторых своих героев и антропонимов, функционирующих в мифологических, фольклорных текстах, посредством создания ассоциативных или контрастивных связей.

Так, например, в рассказе «Беспалый» имя Клара претерпевает изменения. Сначала – это просто жена. С точки зрения односельчан, она «злая, капризная и дура». С точки зрения Сереги, она «самостоятельная и начитанная», он считает ее «подарком судьбы».

В языке существует выражение: «несчастье свалилось на голову». Автор перефразировал его: «по праву ли свалилось на его голову такое счастье», так возникает подтекст: Клара для Сереги принесет несчастье. На протяжении рассказа имя ее варьируется: Клара, Кларнетик, затем Клавдия Никаноровна. Неприятие Клары жителями села заявлено уже в первых фразах: «Все вокруг говорили, что у Сереги Безменова злая жена. Злая, капризная и дура». Клавдией Никаноровной ее называют гости за столом после того, когда она одержала победу в словесной дуэли со Славкой. Никанор (в переводе с греческого) – «победитель», т. е. Клара здесь победительница.

Кларнетиком ее называет Серега. Кларнет  – это духовой музыкальный  инструмент. «Дух» и «душа» – однокоренные слова. Серега хочет увидеть в Кларе душу. Он играет с ней в доктора. Просит надеть белый халатик. Переодевание у Шукшина непосредственно связано с темой игры, театральностью. Серега зачастую не в состоянии провести четкую грань между реальностью и игрой. Но только в игре ему удается увидеть душу жены. Рождается мотив игры, неискренности, что указывает на отсутствие души у Клары.

Кларнет – это еще и искусственный  звук, внешний блеск. В описаниях  Клары автор использует детали внешности, в которых обилие металлических  вещей: медальон, часы. Волосы отливают дорогой медью, блестят очки. Клара  получает статус музыкального инструмента. Так, художественная деталь в поэтике Шукшина является ключом к раскрытию внутреннего мира героя. У Клары его просто нет.

Излюбленными героями В.М. Шукшина являются люди с «особинкой», с «чудинкой», которым чужды рассудочность, практицизм. Примечательно, что личные имена многих из них представляют собой антропонимы в уменьшительной форме (Степка, Ванька, Пашка, Минька и др.), исторически представляющие полуимена с формантом -к(а), древним по своему происхождению. Квалитативное значение этих антропонимов в произведениях В.М. Шукшина получает дополнительный оттенок: герои, наделяемые такими именами, как правило, недостаточно образованные, но и в зрелом возрасте сохранившие чистый, по-детски наивный взгляд на мир, не всегда находят понимание окружающих и часто представляются им «взрослыми детьми», а иногда и социально незрелыми людьми, «заслуживающими» лишь насмешливого к себе отношения.

Характерной чертой произведений В.М. Шукшина является актуализация в них своеобразной «внутренней формы» антропонима, использование этимологических «посылок» в осмыслении имени в рамках социально-исторического контекста.

Важное место в творчестве В.М. Шукшина принадлежит героям, носящим широко известное русское личное имя Иван, представляющее собой фонетически освоенный народной речью вариант канонического имени. Этот антропоним нередко употребляется вместе с его разговорным вариантом – полуименем Ванька. В семантике данного имени, соотнесенного так или иначе с характером героя, писатель актуализирует определенные значения его «переносного употребления», в основу которого положены архетипические черты Ивана.

Свое отношение к  тому, что чуждо русскому менталитету, В.М. Шукшин выражает в своеобразной антропонимической оппозиции, построенной по принципу «свой-чужой»: с одной стороны, «Ванька», с другой – «Эдуарды, Владики, Рустики» («Монолог на лестнице»)[28,45].

В.М. Шукшин, выражая собственное отношение к герою посредством формы его имени, является при этом выразителем мироощущения народа. Особая роль отводится в этом плане прозвищам, а также «сокращенным именам», которые могут обыгрываться автором в своеобразном «антропонимическом каламбуре»[5,190]. Главного героя киноповести В. М. Шукшина «Калина красная» зовут Егор. Данное имя является народной формой от имени Георгий, что значит «земледелец». Среди друзей – воров у него была только кличка – Горе, которая могла быть образована от перестановки букв имени (ЕГОР – ГОРЕ) или от непростой, горькой судьбы. Символично, что Егор находит себя, свое место на земле в работе землепашца. «Первую борозду проложил Егор. Остановил трактор, спрыгнул на землю, прошелся по широкой борозде, сам себе удивляясь: неужто это его работа?» В.М. Шукшин некоторым своим  героям дает птичьи фамилии: Журавлева, Кречетов, Воробьев и т. д[16,70].

     При именовании своих персонажей писатель использует модели и нормы современного ему слова. Выбирая фамилию для персонажа, автор учитывает наиболее распространенные модели их образования, такие, как фамилии на –ов/-ев, -ин/-ын (Князев, Карпов, Ларионов, Коновалов, Семенов, Куликов). Данная форма фамилии характерна для всех героев произведений писателей «деревенской прозы», независимо от их социального положения, смысловой нагрузки, которую несет тот или иной персонаж.

Для именования некоторых отрицательных  героев  используется форма на –ский ( Закревский). Известно, что суффикс  – ск-ий более редкий по сравнению  с суффиксом  -ов и даже –ин. Первоначально  он отмечается в княжеских фамилиях. Поскольку в XVIII-XIX веках многие княжеские  роды угасли, число фамилий постепенно сократилось[15,14].

Личные имена в произведениях  писателя соотносятся с системой имен эпохи XX века. При этом писатели используют частотные в употреблении мужские и женские имена –  Иван, Василий; Мария, Анна и т. д. Система  антропонимов несет в себе и стилистический аспект, предполагающий употребление имен в речи героев так же, как  в устно-бытовом общении: использование  уменьшительных суффиксов оценки –  Иришка, Анатошка, Петенька и др. В  своих произведениях автор отражает и факт обновления именника – использование  новых имен (Элла «Стёпкина любовь»).

Появились имена, которые воспринимались как новые и которые числились  в святцах, но не были народными – Бронислав (Шукшин «Миль пардон, мадам»)[28,142].

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.2 Общая характеристика «чудиков»

 

В. М. Шукшин не зря называл своих героев не «чудаками», а именно «чудиками», ласково. В самом названии есть что-то маленькое, детское, незащищённое. Тем более, на это указывает суффикс модификационной семантики – ИК.

    Номинация «чудик» является ключевой в рассказах писателя. В «Словаре языка Василия Шукшина» эта лексема толкуется традиционно: «Чудик... Странный, несуразный человек, чудак». Однако, функционируя в тексте художественного произведения, слово становится многозначным, расширяет свои семантические границы и постепенно перерастает в символ. Слово-понятие «чудик» «вбирает в себя» и восприятие несправедливости окружающего мира, и бесшабашное ухарство, и истинную человечность. «Чудик» – это метка, которой люди весьма легко и беззаботно наделяют друг друга в повседневной жизни… Тут слышится и насмешка, и снисходительное любование, и пренебрежение, и восхищение… Словом, совсем так, как в рассказах Шукшина, где чудиком слывёт не один только герой одноимённого рассказа, написанного ещё в 1967 году, неловкий, доброжелательный до неправдоподобия, при этом – застенчивый и гордый, несчастный и неунывающий[11,165].

       Такой же, например, «чудик» в глазах окружающих – столяр при «Заготзерне» Андрей Ерин, который, приобретя в сельпо микроскоп, объявил войну всем микробам мира. Или Моня, по паспорту Дмитрий Квасов, совхозный шофёр, двадцати шести лет от роду, который потому именно замыслил создать вечный двигатель, что вычитал в книгах,будто двигатель такой – невозможен. Это Николай Николаевич Князев из райгородка Н., мастер по ремонту телевизоров, который у себя на дому восемь общих толстых тетрадей исписал трактатами «О государстве», «О смысле жизни» и «О проблеме соборного времени» и многими другими.

       Назвав так своего героя, В. М. Шукшин этим подчеркнул, что «чудик» – его любимый персонаж.

        Шукшинские «чудики» появляются тогда, когда вопрос ставится о смысле жизни. Главное для героя Шукшина, рядового человека – поиск смысла жизни. Но надо уточнить, что герой-«чудик» эволюционирует.

        То есть сначала он наивен, это светлая душа, которая пытается отыскать идеальное начало русского характера. А оно, это идеальное начало, заключается в гармонии. А гармония составляет внутренний мир наивного «чудика». Он счастлив, потому что живёт на этой земле. Это Гринька Малюгин («Гринька Малюгин»), старуха («Письмо»), Ермолай («Дядя Ермолай»), старик («Как помирал старик»), Сёмка Рысь («Мастер»), Андрей Ерин («Микроскоп») и другие[13,58].

       Языковая интерпретация высказываний, изображающая «чудиков» выражена собственными и нарицательными именами существительными. «Его звали – Васёка» («Стенька Разин»); «Минька учился в Москве на артиста» («И разыгрались же кони в поле») «Моня… Тут, между прочим, надо объяснить, и почему – Моня. Его звали – Митька, Дмитрий, но бабка звала его – Митрий, а ласково – Мотька, Мотя. А уж дружки переделали в Моню – так проще, кроме того, непоседливому Митьке имя это, Моня, как-то больше шло» («Упорный»)[13,87].

      Автор неслучайно назвал своих героев Васёками, Миньками, Митьками, Генками, («Гена Пройдисвет»), Спринька («Сураз»).

Шукшин употребляет не официальное  имя (Сергей Сергеевич), а

1) усечённые формы Митя)® Митрий ®Дмитрий;

2) имена с суффиксом К (Сёмка, Спринька, Минька).

      В использовании этих имён отражается народно-разговорная традиция.

Форма имени характеризует персонажа:

1) персонаж воспринимается не  как официальное, должностное,  важное лицо;

2) это простой человек, из  народа. Живёт в сибирском селе, неопределённого возраста, принадлежит  близкому социально-психологическому  кругу. Возникает некое родство,  близость читателя и персонажа.

      Но не все герои рассказов называют «чудика» по имени. Это зависит от типа персонажа. «Чудик» «чудика» всегда поймёт, поэтому-то и называет он его простецким именем, таким, например, как Моня, даже ещё к тому же, ласково.

Смена субъекта оценки объясняет и  изменение имени. «Античудик» никогда  не назовёт «чудика» по имени. Он обзывает его грубыми, ругательными словами.

«Тут они попёрли на него в  три голоса:- Кретин! Сволочь!..» («Жена мужа в Париж провожала»)[11,183]

      В словаре Ожегова эти слова представлены с пометой «бранное» и несут негативную оценку. «Кретин – тот, кто страдает кретинизмом, слабоумием вследствие ненормального развития щитовидной железы». «Сволочь – негодяй, мерзавец». Мы не согласны с этой оценкой, так как автор уже показал, что этот «кретин», «сволочь» – обаятельный парень Колька Паратов. «Даже жена … тоже обзывала Дебил» («Дебил»).