Для акмеистов сознательный
смысл слова, Логос, такая же прекрасная
форма, как музыка для символистов» (Мандельштам
О. Утро акмеизма // Мандельштам О. Об искусстве.
- М.: Искусство, 1995.).
Исследователи отмечают, что
язык для акмеистов был не только материалом,
средством, но и целью. Для них «…необходимо,
чтобы вещь не была (или, по крайней мере,
чтобы не только она была) хозяином слова,
чтобы слово обрело ту независимость,
которая одна и придает ему высшую поэтическую
силу». Именно так достигается неповторимая
красота звучания акмеистических стихов.
Также исследователи отмечают,
что в творчестве акмеистов сместилась
граница между стихами и прозой. Точнее
говоря, поэты привнесли в свои стихи элементы,
характерные в первую очередь для прозаических
произведений. Это проявляется в наличии
сюжета, большого числа героев, сложной
композиции, присутствии диалогов, использование
различных пластов речи и т.д. По мнению
авторов известного исследования «Русская
семантическая поэтика как потенциальная
культурная парадигма», такое совмещение
поэзии и прозы делалось «ради максимального
спрессовывания мира произведения - ведь
именно проза под пером Пушкина, Гоголя,
Толстого, в особенности Достоевского
приобрела способность предельно полно
впитывать в себя и адекватно передавать
на своем языке содержание <…> внеположного
мира». Особенно ярко этот прием проявляется
в творчестве Ахматовой, о которой Мандельштам
писал в 1922 году: «Ахматова принесла в
русскую лирику всю огромную сложность
и богатство русского романа XIX века».
По сути, акмеизм объединял
поэтов, во многом несхожих друг с другом.
В литературоведении существуют различные
трактовки группы тех, кого можно отнести
к акмеистам. Некоторые ограничивают круг
акмеистов Гумилевым, Ахматовой и Мандельштамом,
иногда, напротив, к акмеистам относят
практически всю постсимволистскую поэзию.
О.А. Лекманов предлагает следующее,
наиболее объективное, определение: он
представляет акмеистов в виде трех кругов
разного охвата с единым центром - Гумилевым.
«Первый, самый широкий круг, образуют
участники "Цеха поэтов". Второй круг
- собственно шесть акмеистов (Н. Гумилев,
С. Городецкий, О. Мандельштам, А. Ахматова,
В. Нарбут, М. Зенкевич). Третий, наиболее
эзотерический, - стихотворцы, чью поэтику,
в соответствии со сложившейся традицией,
мы будем именовать "семантической"
(Мандельштам, Ахматова, Гумилев)» (Лекманов
О.А. Книга об акмеизме и другие работы.
- Томск: Водолей, 2000. - 704 с. - С. 13-14.).
Николай Гумилев неизменно
остается в центре, ведь именно в его творчестве
акмеизм проявился ярче всего, кроме того,
он был тем человеком, который сумел объединить
молодых поэтов в единую группу. Также
ярчайшими представителями школы акмеизма
являются Ахматова и Мандельштам. Без
сомнения, у каждого из этих трех поэтов,
можно выделить отдельные характерные
черты.
В поэзии Н.Гумилева акмеизм
реализуется в тяге к открытию новых миров,
экзотическим образам и сюжетам. Путь
поэта в лирике Гумилева - путь воина, конквистадора,
первооткрывателя. «Как конквистадор
в панцыре железном, Я вышел в путь и весело
иду, То отдыхая в радостном саду, То наклоняясь
к пропастям и безднам», - эти строки из
раннего стихотворения великолепно иллюстрируют
творчество Гумилева, особенно раннего,
акмеистического периода. Муза, вдохновляющая
поэта - «Муза Дальних Странствий». Обновление
поэтической образности осуществлялось
в творчестве Гумилева посредством путешествий
к неведомым, но вполне реальным землям.
Путешествия в стихах Н.Гумилева несли
впечатления от конкретных экспедиций
поэта в Африку и, в то же время, перекликались
с символическими странствиями в «мирах
иных». Его герои никак не связаны с современностью,
они эстетизированы и оторваны от реальности.
Иной характер носил акмеизм
А.Ахматовой, лишенный тяготения к экзотическим
сюжетам и пестрой образности. Своеобразие
творческой манеры Ахматовой как поэта
акмеистического направления составляет
запечатление одухотворенной предметности.
Посредством поразительной точности вещного
мира Ахматова отображает целый душевный
строй. В изящно обрисованных деталях
Ахматова, по замечанию Мандельштама,
давала «всю огромную сложность и психологическое
богатство русского романа XIX века».
Поэтический мир О.Мандельштама
был отмечен ощущением смертной хрупкости
перед безликой вечностью. Акмеизм Мандельштама
- «сообщничество сущих в заговоре против
пустоты и небытия». Преодоление пустоты
и небытия совершается в культуре, в вечных
созданьях искусства: стрела готической
колокольни попрекает небо тем, что оно
пусто. Среди акмеистов Мандельштама выделяло
необыкновенно остро развитое чувство
историзма. Вещь вписана в его поэзии в
культурный контекст, в мир, согретый «тайным
телеологическим теплом»: человек окружался
не безличными предметами, а «утварью»,
все упомянутые предметы обретали библейский
подтекст. Вместе с тем Мандельштаму претило
злоупотребление сакральной лексикой,
присутствующее в творчестве многих символистов.
Для Мандельштама очень важна связь с
другими историческими эпохами. Через
эту глубинную связь он оценивает окружающий
мир.
Живя в непростой исторический
период, Ахматова и Мандельштам стремились
отразить в своих стихах «воспоминания,
отбираемые сознательно». «Только память
вы мне оставьте, только память в последний
миг…» - писал Мандельштам. Передача воспоминаний
воспринимается поэтами как необходимое
условие сохранения жизни. Таким образом,
история, скрепленная личностной памятью,
- вот что лежит в основе поэтики Ахматовой
и Мандельштама.
От акмеизма Гумилева, Ахматовой
и Мандельштама существенно отличался
адамизм С.Городецкого, М.Зенкевича, В.Нарбута,
которые составили натуралистическое
крыло движения. Несходство адамистов
с триадой Гумилев - Ахматова - Мандельштам
неоднократно отмечалось в критике. В
1913 Нарбут предлагал Зенкевичу основать
самостоятельную группу или перейти «от
Гумилева» к кубофутуристам. Полнее всего
адамистическое мироощущение выразилось
в творчестве С.Городецкого. Роман Городецкого
«Адам» описывал жизнь героя и героини
- «двух умных зверей» - в земном раю. Городецкий
пытался восстановить в поэзии языческое,
полуживотное мироощущение наших пращуров:
многие его стихи имели форму заклинаний,
причитаний, содержали всплески эмоциональной
образности, извлеченные из далекого прошлого
сцены быта.
Акмеизм как полноценное литературно
течение просуществовал совсем недолго.
В 1914 году Борис Садовский, ранее написавший
язвительный фельетон об акмеизме под
названием «Аполлон-сапожник», публикует
заметку «Конец акмеизма». Действительно,
в это время происходит серьезная размолвка
между двумя основателями «Цеха поэтов»
- Николаем Гумилевым и Сергеем Городецким.
Какое-то время продолжают делаться попытки
восстановления кружка, однако они были
далеки от полноценной работы. Однако,
несмотря на отсутствие формального объединения,
акмеизм продолжает существовать. Уже
в разгар Первой мировой войны, в 1915 году
в петербургском «Новом журнале для всех»
публикуется статья М.Моравской «Волнующая
поэзия», посвященная акмеизму, а также
стихотворения этого течения.
Конец акмеизму положил расстрел
Николая Гумилева в 1921 году. Потеряв своего
учителя, поэты-акмеисты пошли каждый
свои путем. Однако влияние акмеистической
школы так или иначе было заметно в их
творчестве. Более того, исследователи
отмечают, что акмеизм в той или иной степени
влиял на многих поэтов уже советского
времени: Иоифа Бродского, Евгения Рейна
и многих других. Значительное воздействие
акмеизм оказал и на авторскую песню.
Акмеизм перестал быть организованным
течением, но его принципы остались и продолжали
влиять на литературу. Как пишет в своем
исследовании, посвященном акмеизму, О.А.
Лекманов, «”беседа” акмеистов друг с
другом и с нами не прервалась и, будем
надеяться, - никогда не прервется» (Лекманов
О.А. Книга об акмеизме и другие работы.
- Томск: Водолей, 2000. - 704 с. - C. 140.).
Несмотря на многочисленные
манифесты, акмеизм все же остался слабо
выраженным как целостное направление.
Основная его заслуга в том, что он смог
объединить многих талантливых поэтов.
Со временем все они, начиная с основоположника
школы Николая Гумилева, «переросли» акмеизм,
создали свой особенный, уникальный стиль.
Однако это литературное течение так или
иначе помогло их таланту развиться. И
уже, поэтому можно отвести акмеизму почетное
место в истории художественной мысли
XX века.
Акмеизм стал попыткой возрождения
прежних традиций и слияния их в нечто
новое. Вбирая лучшее у Шекспира, Рабле,
Вийона, Готье, символистов, акмеисты создавали
удивительные по красоте стихи, очень
разные, но схожие в отражении всей полноты
окружающего мира.
Как полноценно оформленное
литературное течение акмеизм просуществовал
совсем недолго, однако сильно повлиял
на многих поэтов более позднего времени.
III
Проблема русского национального
характера в прозе И. А. Бунина 1910-х годов
(«Деревня» и «Суходол»).
В произведениях Бунина особо ярко выявляется
национальный характер, поскольку он сам
и его предки были связаны с народом и
с землей, были помещиками. И.А.Бунин был
великим мастером художественного слова,
подлинным русским писателем, отразившим
жизнь своего времени, создавшим характеры
современников разных социальных групп.
Особое место в творчестве Бунина занимают
произведения о судьбах русской деревни
того времени. Тема крестьянства интересовала
Ивана Бунина и в ранний период творчества.
Творчество Ивана Бунина оказало влияние
не только на его современников, но и на
писателей последующих поколений. Наиболее
важным качеством русского характера,
сформированным вековым укладом народной
жизни, следует считать смирение.
Итак, в рассказах 1910-х годов автор изображает
типы народных характеров, неоднородность
которых объясняется противоречивостью
психологии русского крестьянина, обусловленной
социальными факторами.
Ряд произведений Бунина посвящен разоряющейся
деревне, в которой правят голод и смерть.
Идеал писатель ищет в патриархальном
прошлом с его старосветским благополучием.
Запустение и вырождение дворянских гнезд,
нравственное и духовное оскудение их
хозяев вызывают у Бунина чувство грусти
и сожаления об ушедшей гармонии патриархального
мира, об исчезновении целых сословий
(«Антоновские яблоки»). Во многих рассказах
1890—1900 гг. появляются образы «новых» людей, рассказы проникнуты предчувствием
близких тревожных перемен. В начале 1900-х
гг. лирический стиль ранней прозы Бунина
меняется. В рассказе «Деревня» (1911. г.)
отражены драматические раздумья писателя
о России, о ее будущем, о судьбах народа,
о русском характере.
Бунин обнаруживает пессимистический
взгляд на перспективы народной жизни.
Рассказ «Суходол» поднимает тему обреченности
дворянского усадебного мира, становясь
летописью медленного трагического умирания
русского дворянства (на примере столбовых
дворян Хрущевых). И на любви, и на ненависти
героев «Суходола» лежит печать тлена,
ущербности, закономерности конца. Смерть
старого Хрущева, убитого своим незаконным
сыном, трагическая гибель Петра Петровича
предопределены самой судьбой. Нет предела
косности суходольского быта, доживающие
свой век женщины живут одними воспоминаниями
о прошлом. Заключительная картина церковного
кладбища, «потерянных» могил символизирует
потерю целого сословия. В «Суходоле» Бунин неоднократно проводит
мысль о том, что души русского дворянина
и мужика очень близки, все различия сводятся
лишь к материальной стороне.
Бунин всесторонне описывает жизнь русского
народа, касается проблем исторических,
национальных и того, что было злобой дня,
- войны и революции - , изображает, по его
мнению, «во след Радищеву», современную
ему деревню без всяких приукрашиваний.
После бунинской повести, с ее «беспощадной
правдой», основанной на глубоком знании
«мужицкого царства», изображать крестьян
в духе народнической идеализации стало
невозможно.
Взгляд на русскую деревню выработался
у Бунина под влиянием путешествий, «после
резкой заграничной оплеухи». В «Деревне»
Бунин описал правдивые картины старой
Дурновки. В повести множество выразительных
деталей, наглядно отражающих всеобщее
разложение деревни, ее экономическое,
нравственное, психическое вырождение.
В повести о народной жизни в полной мере
раскрылось искусство художественного
психологизма Бунина. Образы мужиков выросли
до крупных художественных типов. Взгляд
писателя стал более конкретным и социальным.
В повести «Деревня» Бунин «путешествует»
со своим героем по русской провинции,
по несчастным селам и слободкам. Он рассказывает
о жуткой нищете, о физических и нравственных
муках бедноты. Но ничто, говорит Бунин,
не может истребить в русском мужике человечность,
способность размышлять. Деревня изображена
не подвижной, в нее проникают новые веяния,
появляются новые люди, и сам Тихон Ильич
задумывается над своим существованием
лавочника и кабатчика. Бессмысленно прошла
жизнь его брата Кузьмы – поэта самоучки
и правдоискателя. Бестолково живет и
мается в нищенской жизни мужик Серый,
а его сын Дениска, с претензиями на городскую
культуру, слывет в деревне дурачком. Любитель
обобщать и типизировать, Кузьма скажет
о нем очень выразительно: «Этот новенький
типик, новая Русь почище всех старых будет».
Особое место в повести занимают споры
между Кузьмой Красовым и «базарным вольнодумцем
и чудаком, стариком гармонистом» Балашкиным.
Для Кузьмы символом («признанным типом»)
русского народа является Платон Каратаев;
Балашкин предлагает целый букет литературных
типов, якобы воплощающих черты национального
характера: Колугаев и Разуваев, Салтычиха
«Карамазов с Обломовым, Хлестаков с Ноздревым,
али, чтобы далеко не ходить…твой негодяй
- братец», т. е. Тихон Красов. В злых выкриках
Балашкина таиться особая философия: «по
холопу и барин, по Сеньке и Шапка» - иного
и не заслуживает страна, в которой гибнут
лучшие: Пушкин, Лермонтов, Писарев, Рылеев,
Достоевский, Гоголь… И в герое повести
и в ее авторе говорят благородный гнев
и боль. И это чувство воплощено в ряде
персонажей «Деревни», с которыми связана
светлая линия повести. Это, пусть и покорная,
но не утратившая гордости, Молодая –
образ трагический, особенно в финале.
Драматична судьба Однодворки: скупо,
всего лишь в нескольких словах рассказала
она о своем доме, но это запоминается,
драма не сломила ее духа. Больно и за ту
несчастную женщину, которая, подаренный
ей платок «истаскала на изнанку» («жалко
налицо по будням носить…а пришел праздник
– лохмотья одни остались…»). Ничего не
осталось от каратаевской позиции Кузьмы
при столкновении с Жизнью. Запоминается
сцена издевательства жандарма над тремя
черниговскими крестьянами на станции
Нежин. «Кузьма внезапно пришел в ярость…заорал,
затопал ногами на жандарма». Нигде в повести
до такого бунта он не поднимался.