Мертвые души

Коробочка говорит примитивным, убогим языком, выражает свои мысли чаще всего простыми предложе­ниями. «Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время наслал бог: гром такой - у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?»29. Приведённый отрывок типичен для речи Коробочки. Здесь и любезное обращение к гостю, и сочувствие ему, и гостеприимное предложение, и приказание своей служанке, и выражение религиозности. При этом она часто употребляет просторечные слова, есть у неё и элементы казённой ре­чи.

4. Речевая характеристика Ноздрева.

  Ярко индивидуализирована и речь враля Ноздрёва. Ноздрев - это «разбитной малый» с присущей ему «зоркостью и бойкостью характера». Его буйная и неугомонная натура сказывается и в постоянном желании «погулять», и в страсти к азартной игре, и в стремлении к авантюре, и в способности нагадить ближнему, и в неудержимом вранье. Разбитная, в высшей степени неорганизованная беспардонная натура Ноздрёва падка на совершение всяких нечестных поступков, на раздувание сплетен небылиц. Почти вся его речь - это пустая, пошлая болтовня, сплошное лганьё.  

Вот примеры. «Я один в продолжение обеда выпил семнадцать бутылок шампанского». «На этом поле русаков та­кая гибель, что земли не видно; я сам своими руками поймал одного за задние ноги». «Пруд, в котором... водилась рыба такой величины, что два человека с трудом вытаскивали штуку»30. Опровержение лживости Ноздрёва делается не только способом прямого разоблачения, но и иным, очень тонким, замаскированным приёмом. В кабинете его «были показаны турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было -вырезано: мастер Савелий Сибиряков». В подчёркнутых словах несомненно ноздрёвское враньё и им же данное «объ­яснение». Вот кисет, вышитый какою-то графиней,- это тоже деталь, крайне характерная для языка лжеца Ноздрёва. В этих примерах мы ясно чувствуем ноздрёвскую черту приврать и прихвастнуть и одновременно автор­ское разоблачение этой хвастливости героя. Недоверие к словам Ноздрёва, таким образом, возрастает. Речь Ноздрёва, бывающего постоянно и в город­ском кругу, и в кругу кутил-офицеров, характери­зуется, с одной стороны, наличием иностранных слов: безе, безешки, кураж en gros, в эмпиреях и др., а с другой стороны, просто­речными словами и выражениями: острил зубы на мордаша; бабиться с женою; нельзя никак сойтиться; мороз по коже подирает; черта лысого получишь; я не стану снимать плевы с черт знает его; не твоя берёт. Отмечается в речи Ноздрёва, вра­щающегося в среде кутил-офицеров, «отголоски» «армейского» языка: «как покутили»; «бордо называет просто бурдашкой»; «в фортунку крутнул»;  «ты жестоко опешишься»; «я давно хотел подцепить его»; «во рту... точно эскадрон переночевал». Для речи Ноздрёва характерны следующие осо­бенности: резкие переходы от одного чувства к другому например, он говорит Чичикову: «Свинтус ты за это, скотовод эдакой! поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя»31. Или: «Не пущу!.. Пустяки, пустяки! Мы соорудим сию минуту банчишку»32. Многочисленные восклицательные и вопроситель­ные предложения: «Я посмотрю тогда, какой он игрок! Зато, брат Чичиков, как покутили мы в первые дни! Правда, ярмарка была отличнейшая»33.

 Отрывочные, незаконченные предложения, показы­вающие, что слова его не успевают за летящими мыслями: «Как начали мы, братец, пить... Штабс-ротмистр Поцелуев... такой славный! усы, братец, такие!.. По­ручик Кувшинников... Ах, братец, какой премилый человек!»34. Неудержимый каскад пошлых и бранных слов, с которыми он обращается к Чичикову и к зятю: свин­тус, скотовод, каналья, фетюк, ракалия, дрянь, мо­шенник, подлец, скалдырник, собакевич, шильник, печник гадкий.

Страсть Ноздрёва к собакам выражается Гоголем в перечислении разновидностей собак: «и густо-псо­вых, и чисто-псовых, всех возможных цветов и мастей: муругих, чёрных с подпалинами, полво-пегих, муруго-пегих, красно-пегих, черноухих, сероухих». Тут же он приводит и всевозможные собачьи клички: Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Допекай, Припекай, Северга, Касатка, Награда, Попечитель­ница. Словами Ноздрёва, знатока-собачея, подчёрки­ваются и особенно положительные качества собак: «брудастая с усами»; шерсть стоит вверх «как щетина»; «бочковатость рёбр уму непостижимая»; «лапа вся в комке».

5. Речевая характеристика  Плюшкина.

Образ Плюшкина построен на одной ведущей черте: это всеохватывающая и опустошающая его страсть - скупость. Отсюда нелюдимость, недоверие к людям, подозрительность. Плюшкин постоянно на­ходится в состоянии раздражения, готов окрыситься на каждого человека. Он опустился до потери человеческого образа и превратился в «прореху на человече­стве». Гоголь с неповторимым мастерством передаёт вое эти черты в языке Плюшкина. Почти ничего не осталось в нём от прежнего культурного хозяина, язык его пестрит просторечными выражениями или бранью. Речь его скупа и бессвязна, резко окрашена эмоционально, так как Плюшкин постоянно находится в состоянии раздражения. Раздражение и недоброжелательство чувствуются в следующем объяснении Плюшкина с Чичиковым.

Когда Чичиков спрашивает Плюшкина, принятого им за ключника: «Где же?» [барин], Плюшкин жёлчно отвечает: «Что, батюшка, слепы-то, что-ли?.. Эхва! А вить хозяин-то я!»35. Когда Чичиков почёл за долг выразить хозяину почтение, тот неодобрительно что-то «пробормотал сквозь губы», вероятно (предполагает Гоголь): «А по­брал бы тебя черт с твоим почтением». Правда, и Плюшкин формально-вежливо обра­щается к гостю со словами «прошу покорнейше са­диться»,  но тут же показывает себя крайне негостеприимным, высказавшись резко отрица­тельно о гостеприимстве вообще: «В них (гостях) ма­ло вижу проку. Завели пренеприличный обычай ез­дить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения, да и лошадей их корми сеном»36. Плюшкин с первых же слов пускается в ворчли­вые жалобы на недостатки: «Кухня у меня такая пре­скверная, и труба-то совсем развалилась». «Сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Землишка маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает, как бы в кабак». И пессимистично заключает: «Того и гляди, пой­дёшь на старости лет по миру»37. Раздражение мрачного, не доверяющего людям Плюшкина-скряги слышно и в следующей его репли­ке. Когда Чичиков заметил, что у Плюшкина, как ему сказывали, более тысячи душ, он с какой-то досадой в голосе, всё более переходя в грубый тон, спраши­вает: «А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплева­ли в глаза тому, который это сказывал! Он, пере­смешник, видно, хотел пошутить над вами»38. И нежелание показать себя всё-таки ещё богатым, и недоверие к человеку, и мелочная обидчивость к переспросам гостя оказываются в его словах. Стоило Чичикову в изумлении переспросить: «Целых сто двад­цать?», как Плюшкин резко и обидчиво отвечает: «Стар я батюшка, чтобы лгать: седьмой десяток живу!» И хотя Чичиков туг же поспешил выразить собо­лезнование Плюшкину, тем не менее последний в том же недружелюбном, раздражительном тоне продол­жает: «Да ведь соболезнование в карман не по­ложишь», и в подтверждение своих слов желчно высмеивает соболезнование, оказываемое ему капита­ном, который выдаёт себя за родственника Плюшкина.  И только когда Чичиков ошеломил своего собеседника тем, что для него «готов и на убыток»,

 Плюшкин смягчается, выражает неприкрытую радость, и слышит совсем иные слова; «Ах, батюшка! ах, благодетель ты мой! Вот уте­шили старика! Ах, господи ты мой! ах, святители вы мои!» Мелькнувшая на лице Плюшкина радость мгновен­но исчезает, и вновь его речь пересыпается сетования­ми на судьбу, жалобами на свой «народ»: «Приказные такие бессовестные...». «У меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от празд­ности завёл привычку трескать, а у меня есть и са­мому нечего». «Ради нищеты-то моей уже дали бы по сорока копеек». «По две копеечки пристегните»39. И только уже в момент отъезда Чичикова, когда Плюшкин получил от него деньги, когда гость пока­зал себя таким благовоспитанным, что даже отказал­ся от чая, он находит для него несколько учтивых слов: «Прощайте, батюшка, да благословит вас бог!» Подозрительность Плюшкина великолепно прояв­ляется и дальше, в его отношении к Прошке, Мавре и вообще к дворовым.

Речь Плюшкина пестрит назидательными сентен­циями, являющимися результатом и его многолетнего жизненного опыта, и его мрачного, ворчливого ха­рактера, и его крайней подозрительности и скряж­ничества: «Соболезнование в карман не положишь». «Ведь что ни говори, а против слова-то божия не усто­ишь». «Хорошего общества человека хоть где узнаешь: он и не ест, а сыт». Плюшкин превратился в нелюдимого человеконе­навистника. Он недоверчив к людям. Характерны эпитеты, которыми он определяет людей, с его точки зрения недостойных: мотишки, воришки, мошенники. Уже в самих этих эпитетах виден скупец. Речь Плюшкина сжатая, лаконичная, едкая, пере­сыпанная множеством просторечных слов и выраже­ний, что делает её ещё более яркой и индивидуализи­рованной. Вот ряд примеров: «Вот бают; тысячи душ, а подитка сосчитай, а и ни­чего не начтёшь». «Да лих-то, что с того времени до ста двадцати наберётся». «Эхва! А вить хозяин-то я!» «И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Он, пересмешник, видно, хотел пошутить над вами». «Однокорытниками были, вместе по заборам лазили». «Театральная актёрка вымани­ла» (деньги). «Козявки и всякая дрянь было напичкалась»40.

6. Речевая характеристика Чичикова.

Образец высшего мастерства, языковой индивидуа­лизации представляет речь Чичикова. Своим богатством и многогранностью она способ­ствует раскрытию этого классического образа. Чичиков - ловкий, предприимчивый делец, при­обретатель; добивается благорасположения и внима­ния всех окружающих: помещиков, чиновников, го­родских обывателей. Этого он достигает разными способами: и всем своим видом, и поведением, и ма­нерой говорить. Он вполне оценил значение речи вежливой, лю­безной, выдержанной, благопристойной: «ронял слова с весом». В 4-й главе Гоголь замечает: «Всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопри­стойность, было ему неприятно». В другом месте (11-я глава) автор говорит, что Чичиков «никогда не позволял себе в речи неблагопристойного слова». Изумительную вежливость не только в поступках, но и в словах проявлял он ещё на службе в таможне, когда он обращался к обыскиваемым с изысканной деликатностью: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться, и привстать?». «Не угодно ли вам будет, сударыня, пожаловать в другую комнату?». Позвольте, вот я ножичком немного пораспорю подкладку вашей шинели». Очевидно, служба научила «потерпевшего» Чичикова искусно заботиться о смягчении своих выражений из разных корыстных соображений, и этот навык пошёл ему впрок и используется им позднее. Подчёркиваем два блестящих тому примера:

1) когда Чичиков в беседе с Собакевичем вместоумершие» души упорно называет  их «несуществующие»;

2) когда во втором томе Гоголь говорит о Чичикове, что он не «украл», но «попользовался» (смягчение, типичное для Чичикова).

Чичиков имеет блестящий дар поддерживать живой разговор в обществе на любую тему, показывая тем самым свою разностороннюю осведомлённость и умея вместе с тем расположить общество в свою пользу. О себе Чичиков рассказывает мало, с «заметною скромностию», и разговор его в таких случаях прини­мал несколько книжные обороты:

«Что он незнача­щий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нём заботились, что испытал много на веку своём, претерпел на службе за правду, имел много неприя­телей, покушавшихся даже на жизнь его, и что те­перь, желая успокоиться, ищет избрать, наконец, ме­сто для жительства, и что, прибывши в этот город, почёл за непременный долг засвидетельствовать своё почтение первым его сановникам»41. Давая о себе эту краткую, но столь выспреннюю характеристику, вложенную в несколько готовых формул, Чичиков иногда добавляет к ним ещё слова об уподоблении своей судьбы барке среди волн (у Манилова), тем самым стараясь вызвать у слу­шателя к себе ещё большее сочувствие.

Более подробно совокупность образов, которыми характеризует Чичиков «поприще службы своей», излагается у генерала Бетрищева (во втором томе). Вообще же во втором томе он короче и иначе говорит о себе, подчёркивая, главным образом, цель своих поездок. Он говорит: «Видеть свет, коловращение людей - «то что ни говори, есть как  бы   живая книга, вторая наука». Эти слова по существу без изменения, как выученную формулу, повторяет он Платонову,  Костанжогло,  брату Платонова  Василию. С чиновничьих лет сохранилась в Чичикове, видимо манера в приподнято-официальном тоне представиться, рекомендоваться некоторым особам, у которых наблюдается стремление к показной, внешней  культурности. Так, когда Манилов приглашает   Чичикова заехать в свою усадьбу, он тут же отвечает, что «почтёт за священнейший долг». Приехав к генералу Бетрищеву, Чичиков представляется так: «Питая уважение к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счёл долгом предста­виться лично вашему превосходительству»42. Так в речи Чичикова выступает лоск, который старается он наложить на себя. Но стоит только прислушаться к его объяснениям Селифаном, как уже улетучивается весь этот внеш­ний лоск речи и слышатся хорошо знакомые в крепостнической России   бранные слова и распекания: «что, мошенник, по какой ты дороге едешь?»; «ты пьян, как сапожник»; «вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать».

Он накидывается с бранью на Селифана: чушка, Урбан, подлец, беспутный, дурак, в рог согну и узлом завязку; пошёл, ступай. Речь Чичикова великолепно раскрывает его характер, характер ловкого дельца и афериста, умею­щего быстро освоиться, приспособиться к обстоятельствам, приноровиться к людям, попасть в гон их интересов и даже речи, с одним быть необычайно любезным, с другим- более простым и нецеремонным в подборе выражений, с кем - осторожным, с кем - уступчивым, а то и настойчивым. Вот приезжает он к любезному Манилову, и меж­ду ними происходит своеобразное соревнование в вежливости и предупредительности, причём Чичиков ничуть не уступает хозяину не только в поступках, но и в речи. «Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня»; «не затрудняйтесь, пожалуйста, не затрудняйтесь»; «пожалуйста, проходите» — такие выражения сыплют­ся из уст Чичикова, совсем в тон хозяину. Стоило только Манилову завести разговор о хоро­шем соседстве, о таком человеке, с которым можно было бы «поговорить о любезности, о хорошем обра­щении» и проч., как Чичиков сразу же подхватывает эту мысль своеобразной пословицей: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения».  Манилов в экстазе своей любезности дооткровенничался до того, что с радостью отдал бы половину своего состояния, чтобы иметь часть достоинств свое­го гостя. Чичиков сейчас старается его перещеголять: «Напротив, я бы почёл с своей стороны за величай­шее...». Неизвестно, каким комплиментом хотел пере­крыть Чичиков учтивого хозяина в этом' своеобразном словесном состязании, но важно отметить одно: Чи­чиков ни в коем случае не желает уступить пальму первенства Манилову. Чичиков любезен, даже нежен с детьми Мани­лова: «какие миленькие дети», «миленькие малютки», «мои крошки», - так называет он их. «Умница, ду­шенька», - хвалит он Фемистоклюса (эпитет, прису­щий Манилову: так он зовёт свою жену) . И только когда Чичиков пытается изложить не­практичному Манилову свою просьбу о мёртвых ду­шах, он меняет тон и придаёт своей речи официаль­но-казённый оттенок: «Я полагаю приобресть мёртвых, которые, впро­чем, значились бы по ревизии, как живые»43.

 Или: «Итак, я желал бы знать, можете ли вы мне таковых, не живых в действительности, но живых относительно законной формы, передать, уступить, или как вам заблагорассудится лучше?». «Обязан­ность для меня - дело священное, закон - я немею перед законом»44.

Речь Чичикова у Коробочки совсем иная, потому что Коробочка не похожа на Манилова. Сам автор замечает, что с Коробочкой Чичиков, «несмотря на ласковый вид, говорил, однако же, с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не церемонился». Ловкость и сметливость помогли Чичикову быстро определить характер Коробочки, и он иным способом разговаривает с ней. Автор, следя за своим героем, повторяет: «Чичи­ков... решился вовсе не церемонится». Не желая ничем стеснять хозяйку, извинившись за беспокойство неожиданным приездом, Чичиков и здесь, разумеется, показывает необходимую вежливость и называет Коробочку несколько раз почтитель­но «матушка». Учтивость Чичикова по отношению к заботливой хозяйке проявляется и в том, что утром он считает нужным спросить: «Вы как, матушка?» (почивали). Когда Коробочка рекомендует ему себя, он вежли­во благодарит хозяйку: «Покорнейше благодарю». После совершения сделки, доставившей ему много хлопот (недаром он был «весь в поту»), Чичиков вновь входит в учтивый тон любезного гостя: «У вас, матушка, блинцы очень вкусны», и прибегает к неоднократным повторам, в которых выражается его нетерпение уехать, так как делать ему теперь здесь больше нечего: «заложат... заложат»; «не забуду, не забуду»; «купим, купим, всего купим, и свиного сала купим»; «хорошо, хорошо», «будет, будет го­това»45.

Любопытно отметить, что Чичиков,- стараясь уч­тивым обращением расположить к себе старуху, в тех же интересах пытается местами в разговоре попасть в тон ей. Вот примеры. Когда Коробочка угощает Чичикова и говорит: «А с чем прихлебнёте чайку? Во фляжке фруктовая», - он подхватывает это просторечное слово: «Хлебнём и фруктовой».46.

 Когда Коробочка спрашивает его: «Ведь вы, я чай, заседатель?», - Чичиков опять же поддерживает разговор, вставляя типичное для хозяйки словцо: «Чай, не заседатель». Поняв, что перед ним патриархальная, религиозная старуха (это она уже не раз обнаружила в своей речи), Чичиков решил сыграть и на этой струнке хозяйки и использовал её набожность как раз в самый ответственный момент; именно перед самой просьбой о продаже мёртвых душ он выражает сочувствие своей собеседнице словами, взятыми из её же лексикона: «на всё воля божья»; «против мудрости божией ниче­го нельзя сказать». Непонятливую, упрямую старуху Чичиков старает­ся убедить в неотложности сделки, отсюда в его речи следующие .выражения: «Ну, теперь ясно?» «В них есть в самом деле какой-нибудь прок?» «Понимаете ли вы это?» «Эх какие вы! Что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах». Чичиков старается усовестить Коробочку: «Страм, страм, матушка! просто страм. Ну, что вы это гово­рите». «Эк куда хватили»47. Упрямая старуха выводит Чичикова из себя, и с его уст слетают бранные эпитеты в её адрес: «Ну, баба, кажется, крепколобая»; «эк её, дубинноголовая какая»; «проклятая старуха». Правда, все эти выражения Чичиков всё же держит «про себя». Но, наконец, чаша терпения переполняется, Чичиков теряет равновесие и всякую благопристойность, хвативши в сердцах стулом об пол и посуливши хозяйке черта, и прибегает к грубым и оскорбитель­ным выражениям: «Да пропади они и околей со всей вашей деревней». «Словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама не ест сена и другим не даёт»48. Какая разница в сравнении с речью Манилове!