Герои зарубежной литературы и их прототипы

Разумеется, роль Жанны во всех происходивших при ее участии сражений фактически сводилась только к личному примеру и моральному воздействию. Никого она не могла ничему научить. Но ее стойкость и мужество производили огромное впечатление на бойцов, охваченных к тому же наивной верой в ее божественное избрание. И вот там, где не хватало необходимой боевой энергии, она порождалась присутствием Жанны.

Призыв «Девы» звучал как властный, обязательный приказ. Нельзя было ослушаться его. И французское войско, безразлично, кто его составлял – вожди, солдаты, стрелки, горожане и крестьяне, - в дружном порыве стремительно поднялось на крепостной вал. Шестьсот англичан, оборонявших крепость, попытались отступить по мосту через Луару. Но французы успели вовремя поджечь мост, подведя под него горящую барку. Те, кому удалось спастись от смерти в огне или в воде, попали в руки бойцов, охранявших мост. Разгром врага был быстрым и полным.

Орлеанцы не сомневались в том, что их город был спасен исключительно благодаря Жанне. Осада Орлеана продолжалась целых 209 дней, а Жанна была в этом городе только девять. Перемена казалась невероятной, поистине чудесной.

В начале июня французы подступили к городу Жаржо[9]. В жестокой битве, разразившейся 12 июня, французы во главе со своей юной вдохновительницей вновь проявили несравненную отвагу. Неприятель был разбит наголову.

Теперь у англичан остались на Луаре только два города – Боженси и Менг[10].

Никогда еще за сто лет почти непрерывных военных действий во Франции англичане не знали такого поражения. Попала в плен лучшая часть их рыцарства.

Народная молва целиком приписывала достигнутый исключительный успех личному участию в сражении Жанны. Ее славили и называли спасительницей Франции. Энтузиазм, охвативший массы населения, возрастал буквально с каждым днем. Крестьяне и горожане рвались в бой за родину под знаменем Жанны.

Французские дворяне боялись своих мужиков гораздо больше, чем внешних врагов. Неудивительно, что их благосклонное отношение к Жанне, по мере того, как угроза иностранного завоевания отходила на задний план перед угрозой социального возмущения, быстро уступало место недоверию и ненависти. Ей не могли простить внезапно приобретенной ею огромной популярности.

Блестящие успехи, достигнутые французским народом с такой поразительной быстротой, разумеется, вызвали серьезное беспокойство у английских захватчиков. Если бы французам удалось овладеть столицей своей страны – Парижем, дело англичан было бы окончательно проиграно. Но именно потому враг и сосредоточил там многочисленную армию. Жанна, конечно, горячо настаивала на походе на Париж. Однако среди французских феодалов ее поддерживали только немногие. Бедная девушка, не разбираясь в военно-политической обстановке и твердо веря в свое воображаемое призвание, была готова идти на помощь к парижанам хотя бы с явно недостаточными силами. На этом энтузиазме легкомысленно рискнул сыграть увлеченный открывавшейся перед ним карьерой честолюбивый герцог Алансонский. Он двинулся со своими отрядами в сопровождении Жанны к Парижу и 8 сентября, в праздничный день рождества богородицы, предпринял его штурм. Но, как и следовало ожидать, никакое покровительство «святых» не могло привести к удачному исходу безнадежной авантюры. Штурм был отбит, и сама Жанна, как всегда сражавшаяся в первых рядах, получили тяжелое ранение стрелой в бедро. В Париже противники французского короля стали злобно кричать о том, что бог покарал ведьму, которая осмелилась вести с собой людей на приступ в великий христианский праздник. С тех пор сколько-нибудь серьезные военные столкновения между французами и англичанами надолго прекратились.

Таким образом, по искреннему убеждению Карла и его советников, Жанна с ее воинственными замыслами, а главное с ее огромной популярностью в народе, стала теперь лишь явной помехой на пути к заключению мира. Поэтому, поскольку она уже выполнила возложенную на нее задачу, оставалось лишь разделаться с ней самой.

Конечно, легче всего она могла найти себе гибель в какой-нибудь боевой стычке. Ради этого Жанне предоставляли возможность участвовать в небольших операциях партизанского характера. Средства на их ведение давали главным образом горячо преданные ей орлеанцы. В конце 1429 года Жанне удалось с ничтожными силами освободить город Сен Пьер-ле-Мустье, но этих сил оказалось недостаточно для взятия крепости Ла-Шарите. Небольшой отряд Жанны был вынужден отступить, оставив противнику свои пушки. «Звезда девственницы гаснет!» – злорадно шептали ее недоброжелатели.

Начался новый, 1430 год. Двуличный и мстительный герцог Филипп Бургундский осадил весной город Компьен[11], население которого не хотело держать у себя его гарнизон. Узнав об этой осаде, Жанна рано утром 23 мая присоединилась к своим «добрым друзьям» – компьенцам. С обычным беззаветным мужеством она в тот же день участвовала в большой вылазке, которая, однако, имела для нее роковой исход. Ее боевые соратники потерпели поражение и стали поспешно возвращаться обратно в город. Первая в наступлении, Жанна, естественно, оказалась последней при отступлении. Она с таким самозабвением отражала противника, что не заметила, как городской подъемный мост был уже заведен и ворота заперты. Враги окружили ее со всех сторон. Сброшенная с лошади, опрокинутая на землю, Жанна попала в плен.

Спрашивается, как могли французы с такой беспечностью оставить без защиты свою героиню? Неужели нельзя было развести мост немного позднее, или, в конце концов, организовать новую вылазку, теперь уже для освобождения Жанны? Едва ли вся беда заключалась в собственной безрассудной храбрости юной воительницы. Гораздо вероятнее считать Жанну жертвой заранее обдуманного предательского намерения.

Жанна попала в руки вассала бургундского герцога, графа де Линьи. Она была ценным военным трофеем, стоившим хорошего выкупа. Казалось, Карлу, во всяком случае, не следовало бы скупиться. Но напрасно во всей Франции народ приносил горячие публичные молитвы за освобождение своей героини. Французское правительство и пальцем не шевельнуло ради нее!

30 мая 1431 года в 9 часов утра Жанну повезли на место казни. Бедная девушка горько плакала, обманутая в своих страстных надеждах на избавление, которого она в одинаковой степени ожидала от бога и от короля. Но ни тот, ни другой не помогли ей.

1.2. Образ Жанны в литературе.

Я не рожден святыню славословить,

Мой слабый глас не взыдет до небес,

Но должен я вас ныне приготовить

К услышанью Иоанниных чудес.

Она спасла французские лилеи.

В боях ее девической рукой

Поражены заморские злодеи.

Могучею блистая красотой,

Она была под юбкою герой.

Я признаюсь, - вечернею порой

Милее мне смиренная девица,

Послушная, как агнец полевой;

Иоанна же была душою львица,

Среди трудов и бранных непогод

Являлася всех витязей славнее

И что всего чудеснее, труднее,

Цвет девственный хранила круглый год.

Вольтер «Орлеанская девственница»,

Песнь первая

Существуют различные взгляды и мнения, высказанные  писателями всех времен и народов: Фридрихом Шиллером, Уильямом Шекспиром, Вольтером, Гомером, Эндру Лангом, Анатолем Франсом, Марком Твеном по поводу благородности поступка невинной девушки. Французы увидели в Жанне посланницу Бога, для англичан, с которыми ей нужно было вести борьбу, она сделалась, хоть и не для всех, гнусным исчадием ада. Характерно, что даже сам Шекспир, по крайней мере, в молодые годы, не сумел возвыситься над предрассудками своих соотечественников и изобразил Жанну в «Генрихе» резко отрицательными красками. [12] Впечатление такое, будто драматург вначале пытался изобразить Жанну красивой и романтической, но возмущенная труппа вдруг объявила, что английский патриотизм ни за что не потерпит сочувственного изображения француженки, одержавшей победу над английскими войсками, и если драматург сию же минуту не вставит все прежние обвинения против Жанны, не напишет, что она колдунья, и не подтвердит ее виновность, пьеса поставлена не будет. Скорее всего, так именно и произошло. Иначе, почему столь сочувственное изображение героизма Жанны и особенно ее красноречивого обращения к герцогу Бургундскому сменяется мерзейшими непристойностями заключительных сцен. Этому можно найти только еще одно объяснение: может быть, в оригинале пьеса была целиком непристойна, Шекспир же подправил начальные сцены. Поскольку вещь принадлежит к тому периоду, когда он только начинал свою деятельность, латая чужие пьесы, и его собственный стиль не выковался и не окреп, проверить нашу догадку нет возможности. Его почерк еще отчетливо не ощущается, нравственный тон пьесы низкий и вульгарный. Но, может статься, он пытался спасти ее от прямого позора, озарив Деву мгновенным блеском.

Перепрыгнув через два столетия, мы найдем у Шиллера[13] "Орлеанскую деву", утопающую в ведьмином котле клокочущей романтики. Шиллеровская Иоанна[14] не имеет абсолютно ничего общего с Жанной реальной, да и вообще ни с одной смертной, когда-либо ступавшей по земле. О пьесе, в сущности, нечего сказать, кроме того, что она написана вовсе не о Жанне, да едва ли и претендует на это. У Шиллера она умирает на поле битвы, ибо сжечь ее у него не хватило духу. До Шиллера уже был Вольтер, он пародировал Гомера в сатирической поэме "La Pucelle"[15]. От нее принято отворачиваться с добродетельным негодованием, рассматривая ее как грязную клевету. Задача поэмы была не в том, чтобы изобразить Жанну, а чтобы сразить насмешкой все, что в установлениях и обычаях того времени было справедливо ненавистно Вольтеру. Жанну он сделал смешной, но не ничтожной, и сравнительно не такой уж нецеломудренной. Но, право, похождения персонажей поэмы  возмутительны и  по-гомеровски лишены даже и намека на историческую достоверность. Ни один человек в здравом уме не примет их за историческую быль, и их непочтительная скабрезность, быть может, нравственнее увлекательной сентиментальности Шиллера. Разумеется, не стоило Вольтеру делать отца Жанны священником, но уж коли он принимался "давить гадину" (сиречь французскую церковь), то не останавливался ни перед чем.
    До поры до времени литературные версии истории Девы носили характер легенд. Но вот Кишера опубликовал в 1841 году доклады о судебном процессе и реабилитации Жанны и поставил все на другие рельсы. Эти подлинные документы пробудили живой интерес к Жанне, чего не смогли сделать ни вольтеровская пародия на Гомера, ни шиллеровская романтическая чепуха. Типичными плодами такого интереса в Америке и Англии явились жизнеописания Жанны, написанные Марком Твеном и Эндру Лангом[16]. Марк Твен буквально поклонялся Жанне, и поклонение это началось непосредственно под влиянием Кишера.

Позднее еще один гений - Анатоль Франс [17]- в виде протеста против волны энтузиазма, поднятой Кишера, написал "Жизнь Жанны д'Арк". Он отказывает Жанне в сколько-нибудь серьезных военных или политических способностях. Эндру рассвирепел и, жаждая крови Анатоля, выпустил свою "Жизнь Жанны", которую следует понимать как корректив к первой. Ланг без труда доказал, что талант Жанны не какая-то противоестественная фикция, объясняемая галлюцинацией, придуманной священниками и солдатами, а простой факт. Есть еще и такое легкомысленное толкование: дескать, Анатоль Франс - парижанин из мира искусства, и в его системе взглядов попросту нет места одаренной женщине с твердым умом и твердой рукой, даже если она и заправляет провинциальной Францией и деловым Парижем. В его книге чувствуются разного рода антипатии, но не антижанновские, а антиклерикальные и антимистические, и вообще уж так он был устроен, что не мог поверить в существование реальной Жанны.

Эндру Ланг и Марк Твен одинаково задались целью сделать из нее красивую и очень женственную викторианку, оба признают и подчеркивают ее умение руководить, но только ученый шотландец настроен не так романтически, как лоцман с Миссисипи. Но Ланг скорее критикует, нежели пишет биографии, а Марк Твен откровенно написал биографию в форме романа.
 

§ 2.КОРОЛЬ  АРТУР

2.1. Романы круглого стола.

Средние века – века рыцарства с его вечными раздорами, войнами и замкнутой жизнью, которая протекала однообразно и скучно за зубчатыми стенами замков, - эти средние века, отличавшиеся сильно развитым уважением к грубой физической силе и кулачной расправе, оставили нам весьма обширную литературу рыцарских романов, которые живо знакомят нас с нравами, обычаями, верованиями, понятиями и предрассудками рыцарской среды. Основою подобных романов являются обыкновенно приключения какого-нибудь рыцаря, который ищет всякой возможности проявить свое мужество, свою силу, свое умение владеть оружием, борется с чудовищами и великанами, избавляет любимую им женщину из рук злодеев или разбойников и после многий совершенных им подвигов приобретает неувядаемую славу и общее уважение. В очень многих повторяются почти дословно те же приключения и даже являются те же действующие лица, и самое изложение романов почти одинаковое: это плавный и спокойный рассказ, пространный и подробный, излагающий события изо дня в день, рисующий внешнюю сторону лиц и их приключения и не единым словом не упоминающий о внутренней жизни своих героев, об их думах, чувствах и состоянии души в те или другие моменты их деятельности.

Большая часть средневековых рыцарских романов написана стихами, и эти стихотворные изложения романических сюжетов, являвшиеся в период процветания рыцарства (в 12-14 веках), доставили громкую славу многим поэтам, преимущественно французским и германским. Но чрезвычайно любопытной особенностью всех подобных изложений явилось то обстоятельство, что во всех рыцарских романах оказалась одна общая основа. Герои рыцарских романов представлялись тесно связанными с кружком витязей, собиравшихся около какого-то «доброго и славного короля Артура», точно так же, как наши русские богатыри около Владимира Красного Солнышка. Двор короля Артура представлялся центром, к которому стремилось и около которого собиралось все именитое и славное, все, что умело с достоинством и честью носить рыцарское звание, все, что хотело блеснуть своими подвигами, своими заслугами или чрезвычайным разнообразием своих приключений.