У истоков российской культурологии

У ИСТОКОВ РОССИЙСКОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ

Развитие современной  теории культуры находится в стадии завершения процесса самоопределения. Происходящее уточнение ее статуса  в качестве интеграционного, целостного социогуманитарного знания повышает роль обобщающих теоретических концепций. В связи с этим научное наследие Дмитрия Сергеевича Лихачева все больше привлекает внимание культурологов [1].

Знаток и исследователь  древнерусской литературы, историк  и теоретик искусства, просветитель и гражданин, борец за сохранение и развитие отечественного культурного наследия, Дмитрий Лихачев был, как это становится все более очевидным, выдающимся мыслителем-культурологом, создателем собственной теории культуры — самобытной, оригинальной и вместе с тем органически вписывающейся в сегодняшние дискуссии о содержании этой науки. Подчеркнем сразу: учитывая мировой научный опыт, Д. С. Лихачев развивал именно российскую культурологию, неразрывно связанную с особенностями отечественного исторического развития.

Дискуссии о предмете культурологии носят достаточно абстрактный характер до тех пор, пока не появляются личности, выступающие зримым обнаружением, несомненной явленностью этой научной области. И теперь, когда есть возможность окинуть взором все наследие великого русского ученого, становится ясно, что Лихачев был подлинным, истинным культурологом, само творчество которого убедительно доказывало и реальность, и насущность этой науки.

Ученый не предавался размышлениям о «междисциплинарном характере» культурологии, о том, на основе каких областей знаний она возникает, — он предпочитал прямые интуиции, связанные с феноменом культуры, с живым опытом ее осмысления.

Д. С. Лихачев развивал культурологию как разновидность универсального гуманитарного знания, охватывающего все пространство человеческого бытия. Чем бы ни занимался ученый: «Словом о полку Игореве» или Пушкиным, древнерусской архитектурой или Достоевским, проблемами сохранения наследия или феноменом Петербурга, особенностями тюремного жаргона или садами и парками России, везде он выходил за узкопрофессиональные границы на широкий социально-исторический простор, в многомерность культурного пространства, вписывал изучаемое явление в контекст целого — культуры.

Даже в те времена, когда академик занимался, казалось бы, «только» литературой Древней Руси [2], его методом был именно культурологический подход, он исследовал такие вопросы, как системный характер и качественное своеобразие древнерусской письменности, пространство и время художественного, общеэстетические характеристики древнерусского творчества.

Культура никогда не была для Д. С. Лихачева результатом  абстрактного «обобщения», арифметической суммой фактов, сведений, имен — он видел ее как целостность, как  сущностное ядро обнаружения человека в мире, как многообразие форм такого обнаружения. «Мне представляется чрезвычайно важным, — писал ученый, — рассматривать культуру как некое органическое, целостное явление, как своего рода среду, в которой существуют свои общие для разных аспектов культуры тенденции, законы взаимопритяжения и взаимоотталкивания... Мне представляется необходимым рассматривать культуру как определенное пространство, сакральное поле, из которого нельзя, как в игре в бирюльки, изъять одну какую-либо часть, не сдвинув остальные. Общее падение культуры непременно наступает при утрате какой-либо одной ее части» [3].

Дмитрий Лихачев шел  в русле главных тенденций  российской науки ХХ века, для которой  «культурологизм» всегда был имманентно присущей характеристикой, а потребность  выходить на широкие культурологические обобщения вытекала из самой логики научного поиска. Постигал ли социально-историческую сущность психического Л. С. Выготский, исследовал ли языковые и литературные закономерности Ю. Н. Тынянов, изучал ли историю философии А. Ф. Лосев, познавал ли природу сказки В. Я. Пропп, выявлял ли особенности пушкинской поэтики Р. О. Якобсон, прослеживал ли диалоговую природу художественного сознания М. М. Бахтин, исследовала ли природу мифа О. М. Фрейденберг — всюду мы видим выход на широкие культурологические горизонты. И эта традиция целостного постижения культуры, выдающимся представителем которой является Д. С. Лихачев, в высшей степени присуща отечественной гуманитарной мысли, а возможно, является главной ее отличительной чертой.

Однако в последние  десятилетия, оформляясь как самостоятельная область знания, отечественная культурология находилась под сильным влиянием американской социальной и культурной антропологии, склонной к этнографическому, этнологическому пониманию культуры, к изучению ее как совокупности «обычаев и нравов». Д. С. Лихачев возвращает в культурологию русскую традицию целостного постижения, объемного видения культуры.

Дмитрию Сергеевичу, теоретику  культуры, свойствен именно концептуальный взгляд на ее сущность и место в  жизни человека и общества. Следует отметить, что базовые, основополагающие воззрения ученого на культуру практически совпадают с классическими, общепринятыми в данной отрасли знания. Культура в его понимании есть человеческая форма жизни, то, что выделяет человека из природы и отличает от других живых существ. Это — человеческое пространство и человеческий способ существования в мире.

Как справедливо отмечает академик А. А. Гусейнов, для культурологической концепции Дмитрия Сергеевича особую роль играют два положения: культура исторична и культура целостна [4].

Культура цементирует  человеческую общность, придает ей ориентиры и самобытность. «Культура  — это огромное целостное явление, которое делает людей, населяющих определенное пространство, из просто населения — народом, нацией. В понятие культуры должны входить и всегда входили религия, наука, образование, нравственные и моральные нормы поведения людей и государства» [5], — пишет Д. С. Лихачев. Культура как пространство, имеющее объем и глубину, культура как духовный континуум обнаружения, взращивания и сохранения ценностей человеческого существования — вот, пожалуй, что могло бы стать обобщающей формулой лихачевского подхода.

Культура также может  быть представлена как поле явлений, имеющих языковые значения. В связи  с этим представляется исключительно важной разработка Д. С. Лихачевым понятия концептосферы языка. «Концепт, — пояснял ученый, — не непосредственно возникает из значения слова, а является результатом столкновения словарного значения слова с личным и народным опытом человека» [6]. Так возникает кон- цептосфера языка, под которой Лихачев понимал «слова-концентраторы культурных значений», несущие специфические ценности, отражающие своеобразие и уникальность данной национальной общности. Смысловое содержание языковых единиц он рассматривал в тесной связи с этнокультурным наполнением. Структура и значение языковых единиц, по Лихачеву, непосредственно выводят нас в сферу социально-исторических закономерностей.

Размышляя над первой фразой Евангелия от Иоанна «В начале было Слово», Д. С. Лихачев неоднократно подчеркивал, что Слово в русской культуре — нечто большее, чем имя вещей. Это нечто, предваряющее саму действительность, это идея, определяющая ее воплощение, Логос, который предшествует бытию, определяя все его реальные проявления.

Лихачев раскрыл особую роль национального языка, мир которого удерживает культуру как системную целостность, концентрирует культурные смыслы на всех уровнях бытия — от нации в целом до отдельной личности: «Одно из самых главных проявлений культуры — язык. Язык не просто средство коммуникации, но прежде всего творец, созидатель. Не только культура, но и весь мир берет свое начало в Слове. <...> Слово, язык помогают нам видеть, замечать и понимать то, чего мы без него не увидели бы и не поняли, открывают человеку окружающий мир.

Явление, которое не имеет  названия, как бы отсутствует в  мире. Мы можем его только угадывать  с помощью других связанных с  ним и уже названных явлений, но как нечто оригинальное, самобытное оно для человечества отсутствует. Отсюда ясно, какое огромное значение имеет для народа богатство языка, определяющее богатство "культурного осознания" мира» [7].

Национальный язык, считал академик, не только средство общения  или знаковая система передачи информации, он выступает «заместителем» русской культуры, формой концентрации ее духовного богатства [8].

В органической взаимосвязи  с размышлением о природе феномена культуры разрабатывал Д. С. Лихачев  и понятие экологии культуры, открывая новое, в высшей степени важное направление научной мысли, связанное с главными болевыми точками современной цивилизации. Человек существует в определенной природной среде, загрязнение, истощение, уничтожение которой грозит гибелью человеческого рода. В самом деле, что может быть страшнее загрязнения воздуха, водоемов, уничтожения лесов, животного мира — всего того, что являлось материнским лоном рождения человеческих сообществ? Но существует еще одна реальность, помимо биологической, и не менее важная, — это реальность культуры. Казалось бы, иногда данная реальность трудноуловима, эфемерна. Между тем необходимость ее от этого ничуть не меньше. И если гибель природы угрожает человеку как биологическому виду, то гибель культуры угрожает ему как существу социальному и духовному: «Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его духовной, нравственной жизни, для его "духовной оседлости", для его привязанности к родным местам, нравственной самодисциплины и социальности» [9].

Но культура — не просто «целостность». У нее есть вектор развития, направление, скрепляющий ее внутренний стержень. Целостность культуры распадается либо остается чисто формальной, если ее не скрепляет единая идея. Для Д. С. Лихачева это ее нравственная составляющая как необходимое условие полноценного человеческого бытия. Вопрос о том, что такое культура, перерастает в вопрос, что делает (или не делает) культура, как она воздействует (или не воздействует) на личность.

Конечно же, ученый видел  в культуре и идеальное измерение  человеческого бытия, его духовную составляющую. Заметим, что в том же ключе рассматривал проблему идеального выдающийся российский философ Эвальд Ильенков, для которого идеальное, духовное было смысловым наполнением человеческого существования [10].

Дмитрий Сергеевич отчетливо сознавал, что современный нравственный кризис, разгул нигилизма и вседозволенности, жажда обогащения любой ценой, настоящий шабаш массовой псевдокультуры связаны именно с потерей культурных корней, с утратой «нравственной оседлости», разрушением духовно-личностных опор. «Чем жив человек?» — вот исходная точка размышлений великого ученого.

Нетривиален его подход к постижению исторических закономерностей развития культуры. Д. С. Лихачев — ученый ХХ века — не разделял упрощенно-просветительские взгляды на эволюцию культуры, не питал иллюзий насчет ее «однолинейного прогресса». Вместе с тем не был он и сторонником концепций «культурно-исторических циклов», «замкнутых цивилизаций» типа Шпенглера-Тойнби [11]. Его позиция, если можно так выразиться, отчасти вбирала в себя и то и другое. Отчетливо видя качественное своеобразие культурно-исторических эпох, вступающих во взаимный диалог, чувствуя «уникальный лик» каждой из них, Лихачев тем не менее был убежден в существовании «сквозных линий» в историческом движении, в присутствии общих тенденций, наличии общей направленности культурного развития.

Указанная общая направленность существует в движении «от хаоса  к гармонии», в постепенном, все  более отчетливом выявлении высших смыслов человеческого бытия, в  приближении к свободе, нарастании гуманистического начала. В этом Дмитрий Сергеевич был близок к позиции выдающегося русского ученого Николая Ивановича Конрада, высказанной им в известной книге «Запад и Восток». Прекрасно понимая всю сложность, противоречивость, порой катастрофичность исторического развития, Н. И. Конрад верил в наличие идеи, пропитывающей и объединяющей разрозненные явления культурной мозаики. Это была для него идея гуманизма. «Идея гуманизма есть высшая по своей общественной значимости этическая категория. Она всегда была высшим критерием настоящего человеческого прогресса» [12].

Характерна в данном плане работа академика Лихачева «Прогрессивные линии развития в  истории русской литературы» [13]. Создана она была на материале  эволюции художественного творчества, казалось бы, менее всего поддающегося истолкованию в терминах «прогресса». И все-таки ученый обосновывал наличие общих составляющих, сквозных тенденций литературного развития. К ним он относил: снижение прямолинейной условности, возрастание организованности и личностного начала, увеличение удельного веса «сектора свободы», рост и обогащение гуманистического сознания и ряд других. Само развитие искусства академик представлял как сложный диалог, взаимопереплетение и взаимоперекличку школ, направлений, сюжетов и тематики, как «контрапункт стилей».

Бесспорная заслуга  Д. С. Лихачева — разработка и совершенствование  самой методологии историко-культурного исследования, уточнения и обновления научных оценок исторических эпох.

Анализируя динамику культурных процессов, Д. С. Лихачев приходит к выводу, что культура не только (а может быть, и не столько) меняется, эволюционирует, сколько накапливается, усваивается (или не усваивается), создается (или утрачивается). Прошлое не уходит бесследно, не «заменяется» настоящим, а продолжается в нем, лишь трансформируясь, обновляясь, меняя формы, принимая другие обличия. С этими представлениями было связано видение ученым древнерусской культуры — эпицентра его научных интересов в первой половине ХХ века. Академик показывает, что в определенный период «забвение» древнерусской литературы было относительным, что, по сути дела, традиция древнерусской культуры, древнерусского искусства никогда не умирала, она продолжала жить и влиять, более того, ее значение все более явственно «проступало» в истории Нового времени. Древняя Русь продолжала жить в фольклоре, быте, обычаях, зодчестве, в лубочных изданиях [14].