Теория агрессии К. Лоренца

Как при нападении хищника  на добычу или при травле хищника  его жертвами, так же очевидна видосохраняющая  функция третьего типа боевого поведения  называемое критической реакцией. Эта  форма боевого поведения, самая  яростная, мотивируется страхом, сильнейшим стремлением к бегству, которое  не может быть реализовано потому, что опасность слишком близка. Нападение курицы-наседки или  гусака на любой объект, слишком  приблизившийся к птенцам, тоже следует  считать критической реакцией. При  внезапном появлении опасного врага  в пределах определенной критической  зоны многие животные яростно набрасываются  на него, хотя бежали бы с гораздо  большего расстояния, если бы заметили его приближение издали. Это прежде всего потому, что там дистанция  бегства особенно мала; зверь в  чаще чувствует себя укрытым и  рассчитывает на то, что человек, продираясь сквозь заросли, не заметит его, даже если пройдет совсем близко. Но если при этом человек перешагнет рубеж  критической дистанции зверя, то происходит так называемый несчастный случай на охоте быстро и трагично.

В только что рассмотренных  случаях борьбы между животными  различных видов есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения вида получает или "должен" получить каждый из участников борьбы. Но и внутривидовая агрессия - агрессия в узком и собственном смысле этого слова, тоже служит сохранению вида.

Обычному цивилизованному  человеку случается увидеть подлинную  агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние животные; разумеется, он видит лишь дурные последствия  таких раздоров. Здесь поистине устрашающий  ряд постепенных переходов от петухов, подравшихся на помойке, через  грызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу носы, через  парней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через трактирные побоища, уже слегка окрашенные политикой,  приводит наконец к войнам и к  атомной бомбе.

Есть веские основания  считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной опасностью, какая  грозит человечеству в современных  условиях культурно-исторического  и технического развития.

В биотопах, заселенных не так  густо, где такой же объем пространства предоставляет возможность для  жизни лишь трем-четырем видам, оседлая  рыба или птица может позволить  себе держать от себя подальше любых  животных других видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если бы того же захотела оседлая рыба на коралловом рифе -- она бы извелась, но так и не смогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов различных  профессий. Экологические интересы всех оседлых видов выигрывают, если каждый из них производит пространственное распределение особей самостоятельно, без оглядки на другие виды. Описанные  в первой главе яркие плакатные  расцветки и вызываемые ими избирательные  боевые реакции приводят к тому, что каждая рыба каждого вида выдерживает  определенную дистанцию лишь по отношению  к своим сородичам, которые являются ее конкурентами, так как им нужна  та же самая пища. В этом и состоит  совсем простой ответ на часто  и много обсуждавшийся вопрос о функции расцветки коралловых рыб.

Таким образом, принадлежащая  животному территория - это лишь функция различий его агрессивности  в разных местах, что обусловлено  локальными факторами, подавляющими эту  агрессивность. С приближением к  центру области обитания агрессивность  возрастает в геометрической прогрессии. Это возрастание настолько велико, что компенсирует все различия по величине и силе, какие могут встретиться  у взрослых половозрелых особей одного и того же вида.

Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение  в пространстве животных одного и  того же вида является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но эта функция  отнюдь не единственна! Уже Чарлз  Дарвин верно заметил, что половой  отбор - выбор наилучших, наиболее сильных  животных для продолжения рода в  значительной степени определяется борьбой соперничающих животных, особенно самцов. Сила отца естественно  обеспечивает потомству непосредственные преимущества у тех видов, где  отец принимает активное участие  в заботе о детях, прежде всего  в их защите. Тесная связь между  заботой самцов о потомстве и  их поединками наиболее отчетливо проявляется  у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном смысле слова, а  ведут более или менее кочевой  образ жизни, как, например, крупные  копытные, наземные обезьяны и многие другие.

У этих животных внутривидовая  агрессия не играет существенной роли в распределении пространства; в  рассредоточении таких видов, как, скажем, бизоны, разные антилопы, лошади и т.п., которые собираются в огромные сообщества и которым разделение участков и борьба за территорию совершенно чужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы этих животных яростно и драматически сражаются друг с другом, и нет никаких сомнений в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит к появлению особенно крупных и хорошо вооруженных защитников семьи и стада, как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция защиты стада привела к появлению такого отбора в жестоких поединках. Таким образом и возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов или самцы крупных павианов, которые при каждой опасности для сообщества воздвигают вокруг слабейших членов стада стену мужественной круговой обороны.

Поединок служит полезному  отбору лишь там, где бойцы проверяются  не только внутривидовыми дуэльными  правилами, но и схватками с внешним  врагом. Важнейшая функция поединка это выбор боевого защитника  семьи, таким образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране потомства. сильнее. У колюшки это самцы; у многих мелких цихлид - самки. У кур и  уток только самки заботятся о  потомстве, и они гораздо неуживчивее  самцов, если, конечно, не иметь в  виду поединки. Нечто подобное должно быть и у человека.

Роль агрессии в системе, которая порядком выше, однако для  понимания доступнее; а именно в  сообществе социальных животных, состоящем  из многих особей. Принципом организации, без которого, очевидно, не может  развиться упорядоченная совместная жизнь высших животных, является так  называемая иерархия. Состоит она  попросту в том, что каждый из совместно  живущих индивидов знает, кто  сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбы отступить перед более сильным  и может ожидать, что более  слабый в свою очередь отступит перед  ним самим, если они попадутся  друг другу на пути. Широкое распространение  иерархии, как уже указывалось, убедительно  свидетельствует о ее важной видосохраняющей  функции, так что мы должны задаться вопросом, в чем же эта функция  состоит.

Сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегается борьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим  вопросом: чем же это лучше прямого  запрета на агрессивность по отношению  к членам сообщества? И снова можно  дать ответ, во-первых, вполне может  случиться, что сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых, напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества вследствие агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих других птиц с высокой общественной организацией, иерархия непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя нижестоящими - эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу "Место сильного на стороне слабого! ".

Вообще, чем более развит вид животных, тем большее значение приобретает индивидуальный опыт и  обучение, в то время как врожденное поведение хотя не теряет своей важности, но сводится к более простым элементам. С общим прогрессом эволюции все  более возрастает роль опыта старых животных; можно даже сказать, что  совместная социальная жизнь у наиболее умных млекопитающих приобретает  за счет этого новую функцию в  сохранении вида, а именно традиционную передачу индивидуально приобретенной  информации.

Таким образом, при прочих равных условиях, возраст животного  находится, как правило, в прямой зависимости с тем рангом, который  оно имеет в иерархии своего сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что "конструкция" поведения полагается на это правило: члены сообщества" которые не могут вычитать возраст  своего вожака в его свидетельстве  о рождении, соизмеряют степень своего доверия к нему с его рангом.

3.Спонтанность агрессии

Знание того, что агрессия является подлинным инстинктом - первичным, направленным на сохранение вида, позволяет  нам понять, насколько она опасна. Главная опасность инстинкта состоит в его спонтанности. Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия, что предполагают многие социологи и психологи, то положение человечества было бы не так опасно, как в действительности. Тогда можно было бы основательно изучить и исключить факторы, порождающие эту реакцию. Фрейд заслужил себе славу, впервые распознав самостоятельное значение агрессии; он же показал, что недостаточность социальных контактов и особенно их исчезновение ("потеря любви") относятся к числу сильных факторов, благоприятствующих агрессии.

Крэйг провел серию опытов с самцами горлицы, в которой  он отбирал у них самок на ступенчато возрастающие промежутки времени и  экспериментально устанавливал, какой  объект способен вызвать токование  самца. Через несколько дней после  исчезновения самки своего вида самец  горлицы был готов ухаживать  за белой домашней голубкой, которую  он перед тем полностью игнорировал. Еще через несколько дней он пошел  дальше и стал исполнять свои поклоны  и воркованье перед чучелом голубя, еще позже - перед смотанной в  узел тряпкой; и наконец, через несколько  недель одиночества стал адресовать свое токование в пустой угол клетки, где пересечение ребер ящика  создавало хоть какую-то оптическую точку, способную задержать его  взгляд. В переводе на язык физиологии эти наблюдения означают, что при  длительном невыполнении какого-либо инстинктивного действия, в описанном  случае токования, порог раздражения  снижается. Это явление настолько  распространено и закономерно, что  народная мудрость уже давно с  ним освоилась и облекла в  простую форму поговорки: "При  нужде черт муху слопает"; Гете выразил  ту же закономерность словами Мефистофеля: "С отравой в жилах, ты Елену  в любой увидишь непременно".

 Так оно и есть! А  если ты голубь, то в конце  концов увидишь ее и в старой  пыльной тряпке, и даже в пустом  углу собственной тюрьмы.

 Снижение порога раздражения  может привести к тому, что  в особых условиях его величина  может упасть до нуля, т.е. при  определенных обстоятельствах соответствующее  инстинктивное действие может  "прорваться" без какоголибо  видимого внешнего стимула         "Накопление" инстинкта, происходящее при долгом отсутствии разряжающего стимула, имеет следствием не только возрастание готовности к реакции, но и многие другие, более глубокие явления, в которые вовлекается весь организм в целом. В принципе, каждое подлинно инстинктивное действие, которое лишено возможности разрядиться, приводит животное в состояние общего беспокойства и вынуждает его к поискам разряжающего стимула. Эти поиски, которые в простейшем случае состоят в беспорядочном движении (бег, полет, плавание), а в самых сложных могут включать в себя любые формы поведения, приобретенные обучением и познанием, Уоллэс Крэйг назвал аппетентным поведением.

4.Ритуализация

Смещение, переориентация нападения - это, пожалуй, гениальнейшее средство, изобретенное эволюцией, чтобы направить  агрессию в безопасное русло. Однако это вовсе не единственное средство такого рода; великие конструкторы эволюции - Изменчивость и Отбор  очень редко ограничиваются одним-единственным способом.

Сама сущность их экспериментальной "игры в кости" позволяет им зачастую натолкнуться на несколько  вариантов и применить их вместе, удваивая и утраивая надежность решения  одной и той же проблемы. Это  особенно ценно для различных  механизмов поведения, призванных предотвращать  увечье или убийство сородича. Этот загадочный эволюционный процесс, создающий  поистине нерушимые законы, которым  социальное поведение многих высших животных подчиняется так же, как  поступки цивилизованного человека - самым священным обычаям и  традициям.

Наиболее ярким примером последовательной дифференциации ритуализованных  форм поведения является пример из жизни насекомых. Он иллюстрирует параллели  между филогенетическим возникновением церемоний ритуализации и культурно-историческим процессом символизации, и еще  потому, что в этом случае символ не ограничивается поведенческим актом, а приобретает материальную форму  и превращается в фетиш, в самом  буквальном смысле этого слова.

 У многих видов так  называемых толкунчиков (немецкое  название - "танцующие мухи"), стоящих  близко к ктырям (немецкое название - "мухи-убийцы", "хищные мухи"), развился столь же красивый, сколь  и целесообразный ритуал, состоящий  в том, что самец непосредственно  перед спариванием вручает своей  избраннице пойманное им насекомое  подходящих размеров. Пока она занята тем, что вкушает этот дар, он может ее оплодотворить без риска, что она съест его самого; а такая опасность у мухоядных мух несомненна, тем более что самки у них крупнее самцов. Без сомнения, именно эта опасность оказывала селекционное давление, в результате которого появилось столь примечательное поведение. Но эта церемония сохранилась и у такого вида, как северный толкунчик; а их самки, кроме этого свадебного пира, никогда больше мух не едят. У одного из североамериканских видов самцы ткут красивые белые шары, привлекающие самок оптически и содержащие по нескольку мелких насекомых, съедаемых самкой во время спаривания. Подобным же образом обстоит дело у мавританского толкунчика, у которого самцы ткут маленькие развевающиеся вуали, иногда, но не всегда, вплетая в них что-нибудь съедобное. У веселой альпийской мухипортного, больше всех других заслуживающей названия "танцующей мухи", самцы вообще никаких насекомых больше не ловят, а ткут маленькую, изумительно красивую вуаль, которую растягивают в полете между средними и задними лапками, и самки реагируют на вид этих вуалей.