Труд Н.Я. Данилевского «Россия и Европа»

 В письме к Л.  Н. Толстому от 13 июня 1886 г., написанном  спустя полгода после смерти  Данилевского, Н.Н. Страхов дал  следующую краткую характеристику  жизненного пути своего друга: «Жизнь эта была очень трудная, очень полезная, очень счастливая и очень скромная» (Там же).

...Когда в январе 1869 г. в свет вышел первый номер  почвеннического журнала «Заря», немногочисленные подписчики увидели  в числе его авторов имена  Н.Я. Данилевского и Н.Н. Страхова: первые главы «России и Европы» соседствовали на страницах «Зари» с первой статьей Страхова о «Войне и мире» Л.Н. Толстого.

 В дальнейшем за  короткий промежуток времени  (с 1888 по 1895 гг.) была издана еще  три раза, против труда Данилевского выступила вся либеральная печать с «Вестником Европы» во главе. Тон задавали высказывания Вл. Соловьева, окрестившего теорию Данилевского «ползучей теорией»; ее создатель порицался известным философом за то, что он «отрицает всякое нравственное отношение к прочим народам и к целому человечеству».

 Национальный нигилизм, разъедающий сознание многих  наших современников, имеет глубокие  корни, уходящие в далекое прошлое  — к «чуже-бесию» московских  «западников» допетровской Руси. Во времена Данилевского проповедниками нигилистического отношения к историхо-патриотической традиции России выступали деятели вроде персонажа романа «Бесы» Ф.М. Достоевского писателя Кармазинова.

 Возможно, удручающе  низкий научный уровень публикации 1930 г. в БСЭ первого издания объяснялся тем, что статьи для энциклопедии, как об этом было прямо написано в предисловии редакции к первому тому за подписями Н.И. Бухарина, К. Радека, М.3. Ларина, Л.Н. Крицмана, М.Н. Покровского и других видных деятелей того времени, были рассчитаны на «уровень знаний в объеме школы 2-й ступени или рабфака». Труднее понять, чем была вызвана публикация в 7 томе БСЭ третьего издания (М., 1972) и в «Философском энциклопедическом словаре» (М., 1983) почти столь же тенденциозной статьи Е. Б. Рашковского о Данилевском и его труде. В ней Н.Я. Данилевский обвиняется ни много ни мало, как в «отходе от гуманистических традиций русской культуры». Это пишется о человеке, от книги которого «был в восторге» Федор Михайлович Достоевский! (Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1987. С. 260).

 В работах некоторых  советских авторов 70—80-х гг. содержится  попытка более объективного анализа  философско-социологической концепции  Н. Я. Данилевского и ее исторического  значения. Однако и эти, последние  по времени, работы советских ученых не лишены недостатков, связанных с давлением идеологических клише прошлых десятилетий. Так, К. В. Султанов пытается увидеть в Данилевском «официального патриота». Любой, кто внимательно прочитает «Россию и Европу», легко убедится, что это не так. Н.Я. Данилевский очень ясно писал о своем неприятии «политического патриотизма», защищающего только внешнее государственное единство России и готового принести в жертву ему интересы русского народа. Отнюдь не о следовании официальной точке зрения говорит и то место из «России и Европы», где Данилевский поместил предельно критичные по отношению к внешнеполитическому курсу царского правительства слова: «Вместо того, чтобы быть знаменосцем... свободы действительно угнетенных народов, мы сделались рыцарями легитимизма, паладинами консерватизма». Он ратовал за проведение „политики либеральной и национальной вместе”.

 Был ли он монархистом  по своим убеждениям? На этот  вопрос можно ответить утвердительно,  но со следующими необходимыми  оговорками. Монархизм Данилевского ничем не отличался от монархизма А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, братьев Аксаковых, В.И. Даля, Ф.И. Тютчева и других видных деятелей русской культуры, которых обычно относят к славянофильскому направлению русской общественно-политической мысли XIX в. Возражая против конституции и какого-либо формального ограничения власти царя, славянофилы отстаивали идею Земского собора, добивались устранения цензурного гнета (от которого страдали, пожалуй, больше, чем западники), установления гласного суда с участием в нем выборных представителей населения, отмены смертной казни. Но возвратимся к Н.Я. Данилевскому. Да, он был монархистом, считавшим самодержавие единственно возможной формой государственного устройства России. По Данилевскому, самодержавный характер Русского государства — это данность всей русской истории, обусловленная «коренным народным политическим воззрением». Однако это обстоятельство отнюдь не свидетельствует о врожденной «рабской психологии» русских.

 Данилевского упрекали  и упрекают в нравственном релятивизме. Этот упрек, восходящий к мнению Вл. Соловьева о том, что автор «России и Европы» будто бы отрицает всякое нравственное отношение к другим народам и к человечеству в целом, также, на наш взгляд, представляется незаслуженным. Еще Н.Н. Страхов, размышляя над словами Данилевского, призывавшего в сфере внешней политики следовать только «нашим особенным русско-славянским целям» и не жертвовать ими во имя «человечества, свободы, цивилизации», пришел к выводу, что слова эти не могут служить поводом для обвинений. Во-первых, национальные цели России не несут угрозы ни одному народу мира; они могут быть выражены «весьма краткою формулой: независимость и единство Славянства». (Удел России, писал Данилевский в своей книге, «удел счастливый»: «не покорять и угнетать, а освобождать и восстановлять».) Во-вторых, как показал Н.Н. Страхов, Данилевский «рассуждает о политических делах, а не о чувствах частного человека»; «„быть равнодушным” тут значит — не посылать наших войск на смерть и не приносить в жертву благосостояние нашего государства», помня о том, что «всякая «симпатия и антипатия» тут выражаются не иначе как кровью десятков и сотен тысяч людей и золотом, тяжко собираемым с целого государства» (Страхов Н.Н. Борьба с Западом в нашей литературе. Кн. 3. Киев, 1897. С. 145). В свете событий нашей недавней истории предостережения Данилевского и Страхова о недопустимости жертвовать народными интересами во имя абстрактных целей ложно понимаемого «прогресса» звучат, думается, более чем актуально.

 

 

                                    

 

                         4. УБЕДИТЕЛЬНОСТЬ АРГУМЕНТА.

 

 Данилевский писал  о том, что «общечеловеческого  не только нет в действительности, но и желать быть им —  значит желать довольствоваться  общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, одним словом, довольствоваться невозможною неполнотою». Однако, отвергая «общечеловеческое», Н.Я. Данилевский не только признавал «всечеловеческое», но и подчеркивал, что «оно, без сомнения, выше всякого отдельно человеческого, или народного». Всечеловеческое «неосуществимо в какой бы то ни было народности», представляя собой совокупность всего народного, во всех местах и временах существующего и имеющего существовать». Все дело в том, что всечеловеческое в своем разноместном и разновременном существовании всегда заключает в себе элемент национально-особенного. «Общечеловеческое» же, лишенное этого элемента, представляет собой всего-навсего «пошлость в полнейшем значении этого слова».

 В семнадцати главах  свсоей работы автор словно  хирург вскрывает все язвы и нарывы отечественной истории.

 Первая глава посвящена  исстари непростым взаимоотношениям  России и Турции.

 Вторая глава дает  анализ ситуации на западных  границах Российской империи  и вскрывает отрицательный националистический  характер польского восстания 1863 г.

 В третьей и четвертой  главах Данилевский обращается  к древней европейской и восточной  истории, сравнивая Российскую  империю с Римской и Франкской  империями, с Парфянским царством.

 Пятая глава повествует  о древнегреческой истории и автор проводит аналогии с отечественной историей.

 В шестой главе  Данилевский обращается к недавним  для него события - революциям  в Европе в середине XIX в., критикуя  к тому же и дарвинизм.

 В седьмой - девятой  главах историк углубляется в  средневековье Запада и Руси, проводя аналогии между Иваном Грозным и временами протестантизма.

 В десятой - двенадцатой  главах Данилевский показывает  читателям свое позитивное отношение  к норманнскому вопросу по  поводу возникновения государственности  на Руси.

 В тринадцатой главе автор резко отрицательно говорит о венгерском восстании, которое, в свою очередь, не принимало славянские освободительные движения и критикует их лидеров - Шандора Петефи и Кошута, ставших мадьяронами - космополитами, отказавшихся ради революционных идей от собственного прирожденного славянства.

 Закключительные четыре главы  посвящены истории крестьянского  вопроса и апогею его решения  - «святому дню» (по мнению автора) освобождения крестьян от крепостной  зависимости.

 

 

 

                            5. ОБЩАЯ ОЦЕНКА РАБОТЫ.

 

 Автор «России и Европы»  был далек от огульного охаивания  всего западного точно так  же, как он был далек от проповеди  «роковой смертельной борьбы»  между русскими и теми, кто  отказывал русским в праве  называться европейцами. Н.Я. Данилевский допускал возможность того, что в будущем враждебность Европы к независимому самобытному славянству прекратится, но это произойдет не раньше, чем она убедится в неодолимости появившейся на Востоке новой миродержавной силы — Всеславянского союза. По мысли Данилевского, Всеславянский союз необходим как гарант сохранения всемирного равновесия. Этот союз нисколько не угрожал бы окружающему миру, а был бы «мерою чисто оборонительной».

 Книга Данилевского содержит  немало мыслей, ценность которых  ощутимо возросла в начале XXI столетия. Одна из них — это предостережение автора «России и Европы» об опасности денационализации культуры. Установление всемирного господства одного культурно-исторического типа, по мнению Данилевского, было бы гибельным для человечества, поскольку господство одной цивилизации, одной культуры лишило бы человеческий род необходимого условия совершенствования — элемента разнообразия. Считая, что самое большое зло — это потеря «нравственной народной самобытности», Данилевский решительно осуждал Запад за навязывание им своей культуры (под фиговым листком «общечеловеческих ценностей») всему остальному миру. Если, по словам Н.А. Бердяева, «Достоевский ненавидел не Запад, не западную культуру, а безрелигиозную, безбожную цивилизацию Запада» (Бердяев Н. Предсмертные мысли Фауста // Бердяев Н. Освальд Шпенглер  и  закат  Европы. М., 1922. С. 66), то Данилевский гораздо более отчетливо видел опасность отрыва от национальных истоков. Раньше большинства своих современников русский мыслитель понял, что ради того, чтобы «культурородная сила» не иссякла в человечестве вообще, необходимо противостоять власти одного культурно-исторического типа, необходимо «переменить направление» культурного развития. «Всемирная ли монархия, всемирная ли республика, всемирное ли господство одной системы государств, одного культурно-исторического типа — одинаково вредны и опасны для прогрессивного хода истории» — писал Н.Я. Данилевский.

 В заключение вспомним слова  английского ученого, задавшего  на юбилейных чтениях, посвященных «Закату Европы» Шпенглера, вопрос: возможно ли новое оплодотворение культуры Запада идеями, возникшими на востоке Европы? Будем надеяться, что это однажды произойдет. Будем вслед за Данилевским надеяться, что «русское и славянское, святое, истинно всемирно-историческое и всечеловеческое дело — не пропадет».

 

 

          СПИСОК  ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И  ИСТОЧНИКОВ:

 

 Источники:

 

1. Данилевский Н.Я. Россия и  Европа. М., 1991.

 

2. Данилевский Н.Я.  Россия и  Европа. СПб.,  1888