Рыцарство в период своего расцвета

5. Но, в конце концов, это были лишь светские познания, которые станут украшением настоящего рыцаря, но не воспитают в нем основных качеств, являющихся неотъемлемой принадлежностью воина. Ведь, прежде всего, питомец прибывал к своему покровителю, чтобы пройти обучение военному искусству: суровое испытание, в завершение которого, если он его выдержит, перед ним откроется дверь в восхитительный мир – не забудем, что пока имеем дело с ребенком, – рыцарства.

Военное образование  подростка проходило в три  этапа: сначала он содержал в порядке  вооружение хозяина. Он следил за состоянием лат, которые могла покрыть ржавчина, и кольчуги, крепление колечек  которой не должно было ослабнуть. Он не давал затупиться копьям и мечам. Занимаясь этим, подросток наверняка  не упускал возможности попробовать  свои силы в обращении с тяжелым  оружием, подражая своему хозяину и  красуясь перед другими пажами.

Впрочем, именно в обращении с тяжелым вооружением  питомец начинал по-настоящему постигать азы техники боя. Под наблюдением одного из старших товарищей или старого слуги подростки приобщались к искусству боя на палках. В общем дворе на участке, специально для них отведенном, они все свободное время вступали в жесткие схватки, из которых подчас выходили сильно помятыми. Случалось так, что иногда один из пажей оставался на месте мертвым.

Наконец, дамуазо  следовал за своим хозяином на войну, однако он не должен был участвовать  в бою. Это ему запрещал неписаный  закон рыцарства: кто еще не является рыцарем, тот не имеет права выступать  против воина, носящего это звание. Обязанность дамуазо была менее славной. В тылу он держал для своего хозяина, занятого в рукопашной, в резерве одно или два копья и один или два щита. Поэтому и появится термин, которым постепенно станут именовать пажей, достигших определенного возраста и обученных вести бой: слова «armiger» (носитель оружия), а также «scutifer» или «scutarius» (носящий щит) постепенно превратились в «ecuyer» (оруженосец). Оруженосец, отныне мы называем его так, приносил запасные оружие и щиты на место сражения вместе с теми, которыми хозяин уже пользовался. Одновременно он приводил туда и боевого хозяйского коня, оседланного лишь незадолго до начала битвы, чтобы, сначала пустив его шагом, всадник мог перейти на галоп и ринуться на плотную шеренгу противника. Оруженосцу же для личной защиты, если в этом возникнет необходимость, оставалась только большая узловатая палка.

Тем не менее, оруженосец, все обучение которого должно было сделать из него воина, мог присутствовать при яростных схватках рыцарей не только в качестве зрителя. Если личным оружием ему служила только палка, то в своем распоряжении он имел находящееся в запасе вооружение своего хозяина. Оруженосец бросался в  бой для того, чтобы оказать  помощь своим или же поучаствовать  в завершающем этапе сражения, за которым неизменно следовал триумф. Его участие со временем станет чуть ли не обязательным, и достаточно быстро оруженосцу, если он сражался, было разрешено  иметь то же вооружение, что и  у рыцаря (лишь шпоры, тогда являвшиеся знаком отличия рыцарей, оставались для него запрещенными). Нет никакого сомнения, что это недозволенное, но предполагаемое участие оруженосца в завершении этих своеобразных встреч, какими были тогда сражения, часто  служило доказательством (сегодня  мы бы сказали, что оно являлось пройденным тестом) того, что его обучение наконец  закончилось.

в) Рыцарское совершеннолетие

Нужно ли уточнять, что это обучение на практике не было столь тяжким, как мы описали  выше в общих чертах? Каждый крупный  феодальный сеньор окружал себя большим  числом питомцев, которые делили между  собой обязанности. Постепенно они  стали заниматься лишь тем, что соответствовало  их вкусам и склонностям. Но, несмотря на то что равенство являлось одной  из характерных черт института рыцарства  – рыцари были равными среди лучших, – можно, однако, предположить, что  сын крупного феодала должен был  встретить при дворе своего суверена куда более теплый прием, нежели отпрыск  бедного подвассала, к которому часто  относились как к не получающему  жалованья слуге. Но если этот «бедный  родственник» желал отыграться, то мог сделать это на поле сражения, где смелость и страх стирают  всякие отличия в происхождении.

Такое неравенство, которого невозможно было избежать, и  различие в возрасте, необходимое  для гражданского совершеннолетия, объясняют столь заметную разницу  в продолжительности обучения. У  германцев, отдаленных предков рыцарей, ребенок получал оружие – знак одновременно гражданского и военного совершеннолетия – в двенадцать лет (у салических франков) и в пятнадцать (у рипуарских франков). По правде говоря, совершеннолетним молодой германец становился, когда достигал расцвета физической силы и воины племени решали, что он способен носить оружие. Однако под влиянием римского права возраст гражданского совершеннолетия медленно увеличивался. Начиная с XIII в. в Западной Европе, за исключением некоторых провинций, он колебался между двадцатью и двадцатью одним годом.

Возраст рыцарского совершеннолетия прошел такую же эволюцию. Если песни о деяниях, никогда  не чуравшиеся чудес, сообщали о посвящении в рыцари дамуазо, едва достигших  двенадцати лет, то вероятно, что возраст  принимаемых в рыцари питомцев в  большинстве случаев колебался  между четырнадцатью и двадцатью  годами. В XI в. для выходцев из богатых семей он будет равняться пятнадцати годам (другие же должны были ожидать распоряжения своего покровителя и поэтому могли оставаться оруженосцами всю свою жизнь, правда, за исключением тех, кто мог сам приобрести рыцарское снаряжение) и двадцати или двадцати одному году для всех уже с конца XIII в.

Таким образом, обучение дамуазо продолжалось, вероятно, примерно от трех до девяти лет. Но, по правде говоря, когда возраст рыцарского совершеннолетия остановится на двадцатилетнем рубеже оруженосца, образование  практически утратит всю свою суровость, и в XV в. питомцем сеньора станет молодой дворянин, обучающийся уму-разуму далеко от родительского дома и старающийся перенять подле одного из знатных людей великосветский тон.

III. ПОСВЯЩЕНИЕ В РЫЦАРСТВО

В истории рыцарства, столь богатой на белые пятна  и поэтому часто такой обманчивой, без сомнения, нет более трудного вопроса – за исключением, правда, тайны, окружающей происхождение этого  института, – как тот, что же нужно  считать посвящением в рыцари, то есть переходом из оруженосцев  в рыцари. Прежде всего, ритуал, сопровождавший церемонию посвящения, постоянно  изменялся. Можно даже утверждать, что  он никогда не был четко определен. Место, обстоятельства, настроение совершающего церемонию и посвящаемого, финансовое состояние, семейные узы, жажда власти, разделявшая государей и их вассалов, общество, наконец, все способствовало тому, что, например, у двух церемоний  посвящения, совершённых в одном  и том же месте и одним и  тем же рыцарем, но с разницей в  несколько месяцев, сильно отличался  распорядок их проведения.

И даже тексты, позволяющие  нам увидеть, что представлял  собой ритуал вступления в рыцарство, следует использовать с осторожностью. Церемониалы, упорядочивавшие этот ритуал, представляли собой лишь некие  отголоски реальной действительности. В столь прагматическое время, каковым  являлось Средневековье, законотворчество не предшествовало обычаям в стремлении породить новые законы, но лишь вынуждало  официально признавать те, которые  были уже повсеместно принятыми. Отсюда такой разрыв во времени. В  эпоху заката рыцарства мы видим обратную тенденцию, когда некоторые церемониалы крайне усложнят ритуалы, дополнят их лишними действиями и обременят искусственно созданной символикой. Так, из акта посвящения в рыцари ритуалы превратились в раздражающую тягостную пантомиму, которая, без сомнения, имела мало общего с реальностью. Что же касается песен о деяниях, которые больше рассказывают о посвящении в это звание, то известно, что они повествуют о давно прошедших событиях, не заботясь, конечно, об исторической правде. В целом они приписывают своим персонажам нравы и обычаи времени сотворения самих песен, не давая узнать, в какой момент их творческий порыв восстановил истинные краски прошлого, не дополнив их при этом некоторыми оттенками настоящего.

Таким образом, невозможно, а точнее, бесполезно описывать  в этой работе все варианты проведения церемонии посвящения в рыцари, совершенные  в различных местностях. Мы лишь проследим в общих чертах за превращением древнего обычая вручения оружия в  ритуал посвящения и покажем, как  оно происходило со всей своей  суровой простотой в XI–XII вв., когда рыцарство находилось в расцвете. Что касается последующей эволюции этого древнего ритуала, то он превратится в некий вид вычурной церемонии, являющейся одним из признаков заката института рыцарства, который начнется в XIV–XV вв.

В ритуале посвящения в рыцари можно выделить три главные  составляющие:

а) основные жесты при посвящении;

б) посвящающий и посвящаемый в рыцари;

в) место и время проведения церемонии.

а) Основные жесты при посвящении

Очевидно, что  старинный германский обычай вручения оружия, постепенно пронизанный духом  христианства, незаметно превратился  в то, что стали называть церемонией посвящения в рыцари. Хотя трудно уточнить, на каком именно этапе эта процедура  окончательно стала почти священным  обрядом. Нет сомнения, что первые посвящения по своей форме были лишь мирскими церемониями, однако своим  настроем они уже отмечали подчинение идеала воина христианской вере. Будущий  рыцарь был целиком пропитан религиозным  чувством.

Долгое время  посвящение сводилось лишь только к  передаче предметов вооружения, а  именно меча, копья, шпор, кольчуги, шлема  и щита, необходимых для всадника, воина, который всегда являлся кандидатом в рыцари. Вскоре вручение меча –  человек, совершающий церемонию, опоясывал  будущего рыцаря перевязью с мечом  – и шпор стали двумя ключевыми  моментами этой процедуры, которая  могла сопровождаться некоторыми наставлениями от посвящающего: быть верным и бесстрашным, защищать Церковь и слабых и т. д. – это полностью зависело от вдохновения проводившего церемонию.

Позже, хотя и  неизвестно точно когда – либо IX, либо X век – вручение оружия, весьма похожее на германский ритуал, дополнилось  еще одним жестом, истинный смысл  которого до сих пор остается спорным, – ударом (colée). Если верить нескольким иконографическим документам, которые  находятся в нашем распоряжении и проливают свет на процедуру  посвящения, оруженосец, получавший рыцарское  оружие, находился перед проводившим  церемонию, сложив руки, иногда на коленях, чаще стоя, преклонив голову. Посвящающий  опоясывал новообращенного перевязью  с мечом и надевал шпоры, затем  со всей силы наносил удар кулаком  или ладонью (paume) по основанию шеи  нового рыцаря (от данного слова  произошло «paumée», подобно «colée»).^[5]

Откуда появился этот жест, получивший столь большое  значение, что даже сам ритуал получил  название от слова «посвящение» (adoubement), которое, будучи германского происхождения, переводится как «ударить»? При  внимательном изучении этого вопроса  исследователи дают ему пять возможных  объяснений. Для одних термин «colée»  – лишь форма договоренности. Он просто-напросто выражает согласие между уже имеющим звание рыцаря и новичком. Другие полагают, что в этом следует видеть некий ритуал напоминания: сила полученного удара заставит рыцаря на протяжении всей жизни помнить о данных им обещаниях. И верно, ведь еще недавно землемеры в деревнях поступали точно так же, зовя на помощь ребенка, обязанность которого состояла в том, чтобы держать один из концов их цепи. Наряду с платой он получал сильную оплеуху: таким образом мальчик навсегда запомнит земельные границы своей общины. Некоторые полагают, что «paumée» не что иное, как последнее испытание силой: кто не выдержит удара, тот недостоин быть рыцарем (по меньшей мере, физически). Некоторые историки, в свою очередь, считают возможным усмотреть в этом подлинный акт посвящения, возможно символизировавший пережиток старинного обмена кровью. Этим жестом рыцарь, проводящий церемонию, передавал свое звание в душу и тело посвящаемого. Наконец, один ученый, не лишенный воображения, а именно Гриоль, полагал, что этот удар символизировал собой отсечение головы, перемена которой подчеркивала изменение статуса и жизни оруженосца, ставшего рыцарем.

Что бы ни означал  этот ритуал (отметим, что в Англии его не было), но, лишившись своего смысла, он, существуя и поныне, донес  нам все то, что сохранилось  от духа и самого института рыцарства. Он превратился в ритуал поцелуя  при вручении награды и прикосновения  плоской стороны клинка к плечу  посвящаемого в современных, лишенных выразительности церемониях вручения почетных орденов.

Одновременно  с тем, как «colée» вошло в  церемониал рыцарского посвящения, в  этом обряде уже начали весьма заметно  проявляться черты, свидетельствовавшие о том, что он является неким христианским ритуалом. Тогда почти в одно и то же время сопутствовать процедуре стали два жеста: благословление меча и возложение его на алтарь. Второе, кажется, было более специфическим ритуалом при вступлении в рыцарство, нежели благословление оружия, к которому мог прибегнуть любой воин во времена, когда всякую вещь (дом, урожай, даже лошадей и свору собак) охотно благословляли. Что же касается смысла этих обязательных процедур, то он очевиден: рыцарь имел право использовать данное оружие только для христианского дела.

Несколько позднее (можно предположить, что около XI в.) христианизацию и сакрализацию церемониала вступления в рыцарство дополнит причащение рыцаря, происходившее перед вручением оружия. Но лишь к XII в. этот ритуал обрел свою законченную форму. Рассмотрим же его.

Как правило, церемониал посвящения в рыцари состоял из четырех  частей:

1. Исповедь и ночное бдение над оружием.

2. Причащение.

3. Вручение оружия и жест «colée».

4. Празднество.

1. Поздно вечером накануне дня, назначенного для посвящения, молодой оруженосец исповедовался и проводил ночь, молясь в церкви или часовне. На алтаре находился его будущий меч. Это было бдение над оружием. Эту ночь он иногда проводил в обществе других кандидатов в рыцари, ибо процедура посвящения очень часто представляла собой настоящий массовый «выпуск учеников». Иногда, в зависимости от оруженосцев, бдение слегка утрачивало религиозный характер. В таком случае она становилась продолжительной вечеринкой, проводимой среди веселых товарищей, весьма близкой к той, которая сегодня объединила бы новобранцев, готовых присоединиться к своему полку, или в мирное время напоминала последний вечер выпускников военного училища Сен-Сир перед их распределением по гарнизонам.

2. Утром оруженосца причащали телом Христовым, акт чрезвычайной важности во время, когда причастия были весьма редкими (из уважения к святым дарам Людовик Святой, например, причащался не более двух или трех раз в год и только после длительной подготовки).