Павловский Евгений Никанорович

7

На втором курсе профессор  зоологии как-то на лекции заметил:

– Кожа рыб еще недостаточно изучена; особенно нуждаются в исследовании ядовитые рыбы. Общеизвестно, какие страдания причиняют уколы морского ерша и дракона.

– Позвольте, я займусь этой темой, – предложил Павловский ученому.

– Отлично, – согласился профессор. – Вы получите командировку на биологическую станцию в Севастополь и во время каникул поработаете там…

 

Этого только и нужно  молодому студенту. Уже с начала учебного года его донимала забота, где он достанет денег для разъездов  во время каникул. Предложение ученого  обеспечивало ему приятное путешествие  по Крыму и возможность проделать  полезную работу.

– Вот вам книжка Линстова, – сказал ему профессор. – Книжка – дрянь, вы когда-нибудь напишете лучшую. Проштудируйте все-таки ее, кое-чему она вас научит.

 

Все лето студент проводит в Севастополе, исследует железы в плавниках морского ерша и дракона, изучает действие их ядов на человека. Очередные каникулы он проводит в Самарканде, командированный на практику в госпиталь. В будущем, 1909 году Павловский окончит академию и получит звание военного врача. Долг обязывает

его подумать о своей  будущей профессии, хоть немного  подготовиться к ней. Между тем  в течение двух последних лет  его редко видели на лекциях, он дневал и ночевал в лаборатории. Один вид операции мучительно сжимал его  сердце, запах хлороформа вызывал  тошноту… И здесь, в Самарканде, он все время проводил в лабораториях госпиталя, в хлопотах и размышлениях о рыбке маринке. Эта водная обитательница, очень схожая с карпом, несет в  себе ядовитую икру. Кожные железы ее, подобно железам ерша и дракона, таят в себе угрозу для человека. Что замечательно: мясо рыбы съедобно, а икра – настоящая отрава. Как  пройти мимо этого спокойно!

 

Одними экскурсиями  в биологию маринки дело, конечно, не обошлось. Студент прибыл в Самарканд  с фотоаппаратом и твердым  намерением запечатлеть на пластинке  все горы и ледники Средней  Азии. Между делом он собирает скорпионов, чтобы заняться в будущем ими  всерьез, и готовит записки для  очередной литературной статьи.

 

Работа «Кожные железы ядовитых рыб» закончилась удачно, студента удостоили золотой медали, на которой значилось: «Питомцу в  надежде, что он будет заботиться о здоровье граждан». Чудесное назиданье, но Павловский, увы, думал тогда о  другом. Год спустя он проваливается  со своим конкурсным сочинением по медицине и лишается надежды быть оставленным при академии.

 

В судьбе молодого человека, вынужденного расстаться с медицинской  академией и стать младшим  полковым врачом, принимает участие  его профессор и наставник  Холодковский. Трудно сказать, что больше нравилось ученому в Павловском – горячая ли любовь к зоологии или страстный интерес к литературе. Знаменитый профессор сам изведал  на себе силу этих влечений. Литературные эксперименты его имели значительный успех. Широко известны его перевод  «Фауста» на русский язык и ряд  мастерски написанных стихотворений.

8

Павловского прикомандировывают к кафедре зоологии при Военно-медицинской  академии сроком на один год. Он ведет  практические занятия со студентами и пишет работу «Ядовитые железы членистоногих». Будущий зоолог собирает пауков и многоножек, ос, скорпионов и пчел – готовит диссертацию  на первую степень доктора медицинских  наук. Сколько планов у него связано  с этой работой! Во-первых, он оправдает  надежды профессора, своего доброго  гения и покровителя. Во-вторых, счастливый исход позволит ему остаться при  академии и откроет путь к защите диссертации на степень магистра зоологии, без которой не отделаться от нелюбимой медицины. Для новой  же диссертации – «История развития скорпионов» – предстоит совершить  поездку в самое логово древнего хищника, в Африку…

 

Надежды и мечты осуществились  – Павловский доктор медицинских  наук. Двадцати девяти лет его избирают приват-доцентом Военно-медицинской  академии, и в 1914 году он направляется в Африку. Год спустя молодого доцента  видят в барханах Средней Азии охотящимся за песчаными скорпионами. В декабре 1917 года Павловский защищает в университете диссертацию и  добивается степени магистра зоологии и сравнительной анатомии. «Зоолог  от ядовитой железы», как его шутя называют товарищи, завершает свой труд, начатый еще на студенческой скамье: выпускает в свет книгу  о ядовитых животных. Она объединяет его работы о рыбах, членистоногих  и скорпионах.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

9

ПУТЬ  ТРУДА И ИСКАНИЙ

Творческая натура Евгения  Никаноровича Павловского уже с  первых шагов не мирилась с бесплодной методикой, его взор обратился к  искусству учителя, профессора Холодковского, и предшественников его – русского ученого Брандта и голландца  Сваммердама. Эти ученые с помощью  примитивных оптических приборов изучали  строение таких «презренных существ», как вошь и комар, муха, блоха и  гусеница. Орудием вскрытия им служила  швейная игла. Этим инструментом извлекались  на свет желудок, кишечник, дыхательная  трубка, половой аппарат и нервная  система насекомого. Ученые девятнадцатого века, чтобы точнее представить себе органы насекомых, зарисовывали их и поручали гравировать эти рисунки. Подозревая неточность в исполнении мастеров, некоторые научались граверному искусству.                                                                                                                                                                                                                                             

К этому забытому методу анатомирования вернулся Павловский. Он не отказывается от микротома и  строение тканей будет изучать при  помощи срезов. И законсервированные насекомые полезны для работы исследователя, но опыт подсказывает ему, что законы природы следует искать в естественной природе, ее тайны  сокрыты в самой жизни. Он анатомирует насекомое, как крупное животное, не делает разницы в приемах процедуры. Одной иголкой прикрепляет верхнюю часть тела, а другой – нижнюю, отдельно извлекает желудок, кишечник и железы, выделяющие слюну. Не легкое дело отделить кожу вши, манипулировать хоботком или сердцем блохи, не нарушая их покрова. Зато, какие возможности за этим лежат! Он мечтает о книге «Анатомия насекомых», чтобы грядущие поколения энтомологов, физиологов, биохимиков и медиков черпали из нее идеи по сравнительной анатомии…                                                                                                   

Увлечение молодого зоолога  многим пришлось не по вкусу. Возвращаться к отжившим формам исследования –  и где? – в Военной академии медицинских наук!

– Отказываясь от современной методики, – предупредил его маститый ученый, – вы рискуете оказаться в шестнадцатом веке.

– Что ж, это будет в порядке вещей, – не смутился молодой зоолог. – Говорят, что медицина – змея, кусающая свой собственный хвост; после ряда веков неустанного труда, большой затраты усердия и учености она часто возвращается туда, где была уже столетия и тысячелетия назад. Я, как видите, усердно следую традиции.

– Все это так, – уступали ему, – но существует ведь известная последовательность идей. Пройденная стадия не возвращается.

– Возвращается, – уверенно возражал он, – но на более высокой ступени. В конце пятнадцатого века врачи останавливали кровь таким сомнительным средством, как свиной и ослиный помет, смешанный с золой. И это творилось спустя две тысячи лет после Гиппократа, величайшего врача древней Греции, предугадавшего основные принципы антисептики, и двенадцать веков после Галена, который останавливал кровь, перевязывая кровоточащие сосуды.

10

– Выходит, что отступления, как вы это сами признаете, не всегда полезны человечеству.

– Смотря по тому, – не сдавался молодой энтузиаст, – что считать полезным и вредным. Греки, современники Александра Македонского, были признательны ему за его успешный поход против персов. Современные греки могут единственно быть ему благодарны за то, что он перенес на их родину турецкие бобы и огурцы, неизвестные в Греции.

Раз, ухватившись за старый метод исследования, Павловский уже  не разлучался с ним. Каких только идей не навеял он молодому ученому. Вот  мелькнула у него мысль, на первый взгляд несуразная, – исследовать моль, которая питается шубным мехом и шерстью, и гусеницу пчелиной моли, живущую в ульях пчел и питающуюся воском. Разве не любопытно, как умудряются они из такого скудного вещества извлекать все необходимое для питания? Некоторые жуки и клещи довольствуются распадающимися костями, остатками хрящей разложившихся трупов. Гусеница-древоточица вгрызается в древесину и удовлетворяется ее грубой клетчаткой. Своими пищеварительными соками она делает то же, что и мы в лаборатории, действуя на дерево серной кислотой. Разве не интересно установить, как удается насекомым превращать древесину, шерсть или воск в ткани и жиры? Нельзя ли изучить их ферменты, овладеть тайной этих процессов? И труда тут понадобится немного: дать биохимику десяток желудков и слюнных желез насекомых, самому потрудиться – и природа секретов, возможно, будет раскрыта. Почему бы в самом деле не попытаться?

У молодого исследователя  множество планов, головокружительных предположений. Недавно еще мечтавший  создать анатомию насекомых, молодой  зоолог ухватывается за новую идею: разработать с биохимиком физиологию пищеварения насекомых – исследовать  процессы, текущие в живом организме. Практическая мысль уводит Павловского  в сторону от недавнего увлечения - африканскими скорпионами и ядовитыми  рыбами – к микробиологии и  медицине.

Чудесная идея, еще одна попытка приблизиться к медицине! Зоолог пускает в ход испытанную методику препарирования: исследует  и изучает бобовидные слюнные  и подкововидные железы насекомых, объем которых в общем меньше половины макового зерна; из каждой железы он делает эмульсию, остальное довершает  специалист по кожным болезням. Медицина получила ряд верных симптомов, обогатилась  новым материалом для диагностики.

 

 

 

 

 

 

 

11

ЭТНОГРАФ ВЫТЕСНЯЕТ  БИОЛОГА

Однажды Павловским овладела неспокойная  мысль: он должен обследовать границы  распространения – переносчика  возвратного тифа, предупредить об опасности всех лечащих врачей, которые  принимают эту болезнь за малярию. Такой огромной работы ему одному не проделать, он привлечет себе в  помощь других.

 

Ученый с пятью своими помощниками  отправился в Среднюю Азию. В последних  числах мая 1928 года экспедиция прибывает  в Ташкент, и тут начинается ее горячая деятельность. В Среднеазиатском  университете Павловский читает лекцию «О современных взаимоотношениях между  зоологией и медициной»; в Ашхабаде другую – «Очередные задачи паразитологических исследований в Средней Азии»; в городе Душанбе, столице Таджикистана, – третью, на общую тему; тут же четвертую – о среднеазиатской экспедиции; пятую – общему собранию членов профсоюзов «О животных – вредителях здоровья человека в Таджикистане». В перерывах между лекциями он совершает поездки по кишлакам, делает обширные записи литературного характера. «Дорога в Ромит, – напечатал он потом в биологическом журнале свои впечатления, – каменистой тропой ведет через отрог, упирающийся в реку, с подпертыми карнизами на обрывистых скалах, частью заложенный у основания скалы прямо в реке, переход которой вброд невозможен, а через колеблющиеся мосты – тяжел и опасен…» Увлеченный панорамой, ученый продолжает на страницах журнала: «…Ромит оказался живописно расположенным горным кишлаком, лежащим на стыке трех узких горных долин…» Все это понадобилось автору, чтобы сообщить об одном случае слоновой болезни в этом районе.

 

У железнодорожного полустанка Репетек, «в стране чудесных барханов и сыпучих  песков Каракумов», занятия ученого  получили новое направление. Он весь уходит в охоту за скорпионами; ловит  змей, извлекает их ядовитые железы и перекрестно заражает этими  ядами тех и других. Он трудится настойчиво, страстно, словно за этим лишь приехал сюда. «Условия жизни, – пишет автор в этой статье, – довольно трудные здесь… Питьевой воды нет, воду привозят поездом в цистернах со станции Чарджуй. Туда же приходится посылать за провизией, но некоторые лишения и неудобства с лихвой покрываются обилием материала для изучения и своеобразной подлинной красотой места – моря застывших песчаных волн».

 

В нем словно проснулась его давняя страсть к путешествиям, неутолимая жажда везде побывать, все узнать и увидеть. Он искренне верит, что  Каракумы – животвор-

12

ный источник для научных исканий. Есть ли более плодовитое, более  радующее сердце место на свете! Кругом кишит жизнь, сколько простора для  наблюдений, для фотографирования и  зарисовок! Раскладывай палатку, готовь препараты и работай.

 

Члены экспедиции с тоской глядели  на барханы, не спешили соглашаться, что пустыня счастливейшее место  на земле, и страстно рвались от этого  благополучия прочь.

 

В Таджикистане с новой силой  обнаружилась энергия ученого, его  страстный интерес к вещам  и природе, жажда все разглядеть, ничего не пропустить мимо. Никто не видел его ни минуты без дела, спокойно сидящим на месте. Двигался ли он по улицам кишлака, бродил ли по горам  или сидел у себя в лаборатории  – руки его, словно заведенные, продолжали охотиться за насекомыми. Проворно мелькали пробирки, рассованные у  него по карманам, принимая то мушку, то комара, неосторожно севших ему на руку или легкомысленно попавшихся на глаза. До того как отправить в  пробирку жука, он изучит его норку, обследует подстилку, поковыряется в ней. Он не знает усталости и, должно быть, не верит в нее. Только что экспедиция прибыла сюда, проделав далекий, утомительный путь. Стоит мучительный  зной, ни ветерка, ни струйки свежего  воздуха. Надо бы отдохнуть, а ему  не сидится. Захватив свой сачок и  фотоаппарат, ученый пускается в  дорогу. В военном костюме и  сапогах, он будет часами бродить  по горам и не скоро вернется в  лагерь. В сумке у него пустые пробирки, бутылочка спирта, ватка, смоченная в хлороформе, и пинцет. Исполненный любопытства ко всему, что ползает и летает, он не пройдет  мимо дупла, чтобы не осмотреть его, присядет у норки неведомого зверька  и будет там вылавливать насекомых. Страстный охотник не скоро устанет  бродить и вернется домой лишь поздно ночью. Тут он займется своим  материалом, приведет его в порядок, рассортирует, учтет и только потом  согласится поужинать.