Общественный строй Древнего Вавилона

К концу X-XI веку, согласно упоминаниям в письменных источниках и в ещё большей степени археологическим находкам, у древнерусской элиты появляются крупные собственные хозяйства. Согласно имеющейся информации, эти хозяйства были преимущественно княжескими (хотя, в ряде земель, например, во Владимиро-Суздальской и в Галицко-Волынской, есть основания уже в это время говорить про боярские поместья). Такое владение, как показывают раскопки, состояло из господского двора, где находились хоромы хозяина и жилые помещения его дворовой челяди, и из близлежащих земель. Во главе княжеского хозяйства стоял управляющий - огнищанин («огнище» - хозяйство). В состав вотчинной администрации входили конюший, тиуны (приказчики), сельские старосты и т.д. Земельная собственность охранялась законом. За нарушение межевых знаков, определявших земельные границы между «огнищем» и общинными землями, взимался штраф, зафиксированный ещё в первой редакции «Русской Правды».

Считается, что массовое обзаведение старших дружинников собственным крупным хозяйством на пожалованных им землях относится уже к концу XI века. Это связано с рядом факторов, начиная от субъективного («естественное» увеличение потребностей боярства, по мере знакомства с нормами жизни и роскоши, например, в Византии), заканчивая объективными внутри- и внешнеполитическими (по мере дробления Руси на княжеские уделы каждый конкретный князь был вынужден собирать свою дружину, и его доходов от дани уже не хватало на её содержание; «путь из варяг в греки», на котором держался сбыт собранной дани за границу, стал приходить в упадок по мере развития среднеевропейской и средиземноморской торговли). Хозяйства, подобные княжеским, стали заводить бояре. Однако, как уже говорилось выше, в этих хозяйствах работали преимущественно зависимые и полузависимые люди. Сельские общины в своих вотчинах бояре по-прежнему эксплуатировали посредством сбора дани.

В отличие от феодальной аристократии тогдашней Западной Европы, владельцы больших земельных владений в Киевской Руси не представляли собой в киевский период исключительное звено в социальной системе, воплощавшее в себе власть. Власть по-прежнему оставалась прерогативой княжьего двора, который уравновешивался собраниями граждан в крупных городах, и боярин, особенно, если он происходил от местной племенной знати, мог относить себя к общине этого города, или же к двору. За пределами своей земли он был обычным гражданином, подчинявшимся тем же законам, что и другие свободные люди, и в городах-государствах, подобных Новгороду, по крайней мере официально, обладал не большим голосом в городском собрании, нежели какой-либо иной бюргер. Можно согласиться, что жизнь некоторых бояр была защищена двойной вирой, но это было связано не с их имущественным положением и принадлежностью к «благородному сословию», как во Франции, Германии и т.д., а с тем, что они были княжескими служащими. «Русская Правда» подробно говорит о высоких штрафах за убийство огнищанина, тиуна, княжьего конюшего, но не боярина вообще.

Бояре сохраняли в своих руках крупные торговые связи и операции, поскольку, как уже говорилось, сельское население они продолжали эксплуатировать посредством сбора дани, а эту дань необходимо было конвертировать в деньги или драгоценности - что было не свойственно западной аристократии. Вообще, княжеская и боярская вотчина были куда более включены в рыночные связи, чем хозяйство современного им европейского сеньора, тем более, что в силу географического положения многих русских земель, критическую массу товаров приходилось приобретать вовне. Известный русский историк-эмигрант Г.В. Вернадский полагает, что «крупное земельное хозяйство в Киевской Руси имело, возможно, большее сходство с римской латифундией , нежели с феодальной сеньорией», - на том основании, что это было крупное хозяйство, обеспечиваемое трудом рабов, в том числе, посаженных на землю (смерды), включённое в рыночные отношения и работающее в том числе на рынок.        Собственно, большое число должностных лиц, управлявших ещё княжескими имениями, также роднит древнерусское господское хозяйство с латифундией, поскольку, если хозяйство, основанное на рабском труде, требует от господина более тонкого управления (включающего в себя планирование, комбинирование разных работников на разных задачах, постоянный контроль), чем хозяйство в чистом виде феодальное.4

Исходя из всего вышесказанного, можно заметить, что высшие слои общества Киевской Руси были феодалами лишь в самом широком смысле этого слова. Соединение власти и собственности для них не завершилось до конца; до управления крестьянскими общинами они касались лишь в том случае, когда было нужно чинить суд и собирать штрафы. Условная собственность, являющаяся основой для классической феодальной лестницы, была в случае Киевской Руси, скорее, собственностью на власть, всей полнотой которой обладал князь и далее делегировал своим слугам. Аристократ времён Киевской Руси представлял собой, скорее, сочетание администратора и купца, чем классического феодального землевладельца, господствующего над своими подданными, вплоть до явлений, типа «права первой ночи», как бы от своего собственного имени, а не от имени короля; находящегося с этим королём в договорных отношениях; презирающего торговлю и до XIV века не включённого в товарно-денежные отношения. Обозначение того типа эксплуататорского класса, к которому принадлежала элита Киевской Руси, ещё требует разработок.

Зависимые категории населения Киевской Руси

Коротко остановимся на уже неоднократно упоминавшихся зависимых и полузависимых категориях населения Киевской Руси.

К полностью зависимым людям, соответствующим по своему положению и правовому статусу рабам, могут быть отнесены, в первую очередь, холопы. Они заведомо не являлись субъектами права, по ряду статей «Русской Правды» приравнивались к скоту. Правда, их жизнь гарантировалась хотя бы минимальной вирой (5 гривен). Стать холопом можно было многими путями, вообще типичными как для раннеклассового, так и для развитого рабовладельческого общества: плен, государственное (княжеское) наказание вследствие преступления или просто немилости князя, несостоятельность в уплате долга, самопродажа в рабство, женитьба на несвободном человеке, рождение от несвободных родителей.

В историографии возникает вопрос о том, насколько холопы могли быть задействованы в непосредственном производстве и не представляют ли они собой категорию дворовых слуг. Трудность здесь состоит в различии между холопами и челядью (челядь представляла собой иноплеменников, попавших в рабство, как правило, через плен во время войны). Источники, упоминая о целых княжеских и боярских сёлах, где хозяйство велось посредством труда зависимых людей, упоминают именно «челядь». Однако, скорее всего, это было делом выбора хозяина - на какую работу определить человека, попавшего к нему в рабство (ни один из найденных законов не регламентирует, какие работы можно, а какие нельзя поручать рабу-единоплеменнику). А княжеский или боярский управляющий, из соображения удобство и безопасности, на выполнение домашних работ или на служебные должности по управлению вотчиной, конечно, более готов был ставить соплеменника, чем недавнего военного врага.5

Холоп не был совсем лишён прав (как, впрочем, раб в большинстве случаев в истории). Так, холоп мог владеть собственным имуществом, о чём можно судить по Смоленскому договору 1229 г. с немцами. В нарушение правила, установленного «Русской Правдой», что господин не платит по долгам своих холопов, договор предусматривал, что если немец даст взаймы княжескому или боярскому холопу, а тот умрёт, не заплатив долга, то долг должен перейти на того, кто получал имущество умершего. Эта статья не только подтверждает кредитоспособность холопов, но показывает, что после холопов могло оставаться имущество. Правда, не вполне понятно, кто мог быть законным наследником - члены семьи умершего (которые, согласно той же «Русской Правде», были заведомо собственностью господина), или сам господин.

В остальном же холоп был лишь объектом права, и за все произведённые им нарушения отвечал хозяин (именно поэтому «Правда» и предусматривала хотя бы освобождение господина от платежей по долгам своего холопа). Господин отвечал за кражи, оскорбления свободных людей, произведённых его «собственностью». «Русская Правда» не предусматривает наказаний за убийство собственного холопа (статьи, запрещающей или разрешающей это в данном своде законов вообще нет), а лишь за убийство чужого, с оговоркой - «убийство без вины». Эта оговорка иллюстрируется 65-й статьёй «Пространной Правды», которая предусматривает возможность хозяину укрыть своего холопа, ударившего свободного человека, и уплатить за это в качестве штрафа 12 гривен, но при этом оговаривает право обиженного, независимо от уплаты штрафа, расправиться с обидчиком при встрече. Притом, в статье указывается, что при Ярославе Мудром холоп мог быть вовсе убит обиженным им свободным человеком, а уже Ярославичи заменили убийство телесным наказанием или отдельной платой. Значит, если вина холопа была доказана, убивший его при Ярославе Мудром мог даже не платить штрафа.

К холопам по своему правовому положению близка категория смердов. До середины XX века считалось, что термин «смерд» означает если не крепостного, то заведомо феодально зависимого крестьянина, и что смерды представляли собой основную массу сельского населения Киевской Руси. В литературной речи, при употреблении «высокого стиля», или когда автор желает стилизовать своё высказывание под старину, «смерд» часто выступает синонимом зависимого крестьянина вообще. Однако, исследования письменных источников, как всё той же «Русской Правды», так и договоров, купчих грамот и прочих подобных документов, показали, что смерды представляют собой особую и совсем не основную категорию сельских жителей, которые, правда, действительно находились в зависимости от своих господ, близкой к крепостной. По поводу происхождения смердов, в историографии до сих пор идёт дискуссия - являлись ли они общинниками, попавшими в зависимость к князю экономическим путём, или это были военнопленные, посаженные на землю. Тот факт, что смерды поселялись не в весях, а в сёлах (их где-то «селили»), говорит в пользу второй гипотезы: смердами становились компактные группы пленных, которых князь селил на принадлежавшей ему пустующей земле.

Хотя способы попадания в статус смерда были весьма похожи на способы превращения в холопы, смерд, возможно, в силу того, что его селили на господской земле для ведения собственного хозяйства, был, хоть и неполноценным, субъектом права. В частности, он сам платил штраф за совершённые правонарушения. Неполноправие смерда выражалось в низком штрафе за его убийство (те же 5 гривен, что и за холопа), в том, что выморочное имущество смерда наследовал князь, в праве князя дарить смердов церкви (а с XII века и боярам) или произвольно переселять на новые места. Даже тот факт, что смерда нельзя было пытать при судебном расследовании без санкции князя, говорит о принадлежности смерда последнему как хозяину.

В отличие от свободных общинников, смерды, помимо дани, несли натуральные повинности (правда, поначалу, скорее, инфраструктурного, чем производственного плана: чинили дороги и мосты, насыпали валы, и т.д.). Особо выделялась воинская повинность, в соответствии с которой, по разным версиям, смерды должны были служить в пехоте (в средние века - заведомо вспомогательный и, как правило, презираемый рыцарями и дружинниками род войск), поставлять лошадей армии (явно для обозов, а не для конников), участвовать в конном войске. Последний фактор, а также, то, что смерды изначально принадлежали князю, а в Новгородской республике - органам её управления, позволил некоторым исследователям считать, что смерды составляли собой зависимые от князя военизированные поселения, в мирное время возделывавшие землю и несшие повинности, а во время войны участвовавшие в походах (эта версия, однако, не подтверждается источниками по военной истории). Важно заметить, что к концу XII века термин «смерд» перестал употребляться в основной части русских земель и сохранился лишь в Галицко-Волынской и Новгородской землях, в ряде случаев - в значении всего сельского населения той или иной местности. Поскольку именно в этих русских землях развитие боярского землевладения уже почти на феодальных началах зашло дальше, чем где бы то ни было, можно предположить, что постепенно зависимость смердов перешла от личной к поземельной и начала распространяться на общинников, живших на пожалованных или наследственных землях бояр.

Полусвободное население было представлено закупами и рядовичами. Закупом назывался общинник, получивший от княжеского управляющего или боярина ссуду (купу), которую был обязан отработать, как правило, трудом на господских полях. Ссуда могла быть как денежной, так и натуральной (рабочим скотом, семенами, инвентарём, и т.д.). При продолжительной отсрочке в выплате купы господин увеличивал объём долга, что уменьшало шансы закупа когда-либо его вернуть. Холопом, согласно «Русской Правде», закуп мог стать лишь в случае бегства без выплаты ссуды; в ней не идёт речь о критическом сроке возврата долга, после которого закуп автоматически делался бы рабом. Одновременно, если господин пытался обратить закупа в рабство (прежде всего, продать его другому), то закуп автоматически возвращался в положение полноправного общинника и не должен был возвращать купу.

Правовое положение закупа выглядит противоречиво. С одной стороны, он сохраняет права свободного человека: не только имеет своё хозяйство и возделывает его, но имеет право отлучаться от господского имения на заработки для выплаты купы, жаловаться на господина в суде и получать удовлетворение. Отношения между закупом и хозяином регулировались двусторонним договором - рядом. Господское поле закуп обрабатывал господским же инвентарём, с правом использовать его и в своём хозяйстве, при этом, в случае пропажи или поломки инвентаря и скотины, закуп нёс ответственность (и не своей свободой, а лишь деньгами) только в том случае, если это произошло во время его работы на себя (правда, если он ломал господский плуг или борону во время работы на хозяина, то, чтобы получить новые, он должен был возместить их стоимость). Однако, в случае совершения закупом кражи, платил за него господин, а закуп превращался в полного холопа. Господин имел право понуждать закупа к труду побоями, и «Русская Правда» декларировала возможность жалоб закупа на это, только если господин злоупотреблял своим правом (доказать это в суде, естественно, было трудно).

Показательно для социальной динамики Киевской Руси, что упоминание о закупе появляется лишь в «пространной» редакции «Русской Правды», в тех её статьях, что были составлены уже при Владимире Мономахе (1113-1125 гг.), когда этот великий князь Киевский, после восстания 1113 года, был вынужден пойти на уступки закабаляемым низам и принять законы против ростовщичества и иных форм закабаления. «Краткая» редакция «Правды», составленная при Ярославе Мудром, деде Мономаха, говорит только о холопе и смерде. Налицо процесс постепенного массового попадания свободного населения в зависимость от аристократии, начавшийся, однако, не ранее середины XI века. При этом, зависимость перерастала, всё же, в рабство, а не в поземельное крепостное право. Аналогичный процесс происходил в древних Афинах в VII веке до н.э. (против него были направлены законы Солона) и позднее в позднем Риме.