Нормандская теория древнерусской государственности

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Нормандская теория древнерусской государственности 
Содержание:

 

Введение 3

Нормандская теория древней государственности 4

Проблемы нормандской  теории 6

Заключение 16

Литература 18

 

Введение

 

Повествование летописца Нестора о призвании  варягов на русскую землю нашло в дальнейшем довольно противоречивую интерпретацию историков.

Основоположниками норманнской теории принято считать  немецких ученых-историков Готлиба Байера, Герерда Миллера и Августа Шлецера. Будучи приглашенными в Россию в период правления Анны Иоанновны и расцвета бироновщины, по мнению многих исследователей, авторы этой теории и ее сторонники преувеличивали роль скандинавских воинов в становлении государственности на Руси.

Представители этого течения, возникшего в середине XVIII века, по преимуществу немцы, что славяне были диким, необразованным народом, неспособным создать свою государственность. Поэтому только завоевание славян норманнами – варягами привело к созданию Русского государства. Эта точка зрения, получившая название «норманнской теории», вызвала серьёзное возражение ряда историков (первым из них был М. В. Ломоносов). С тех пор вот уже в течение полутора веков ведётся спор между сторонниками и противниками «норманнской теории» происхождения государства.

Цель работы – описать нормандскую теорию древнерусской государственности.

Задачи:

- описать распространенные взгляды норманистов и антинорманистов на проблему древнерусской государственности;

- сделать выводы  по исследуемому вопросу.

 

1. Нормандская теория древнерусской государственности

 

В IX-XII вв. в формировании древнерусской государственности определенную роль играл “варяжский элемент”, вокруг которого в исторической литературе велась длительная полемика между сторонниками и противниками “норманнской теории” происхождения Древнерусского государства. В этом процессе, несомненно, сказывалось влияние выходцев из Скандинавии и Балтии, составляющих значительную часть правящего слоя Киевского государства. Однако в руках киевских князей они служили лишь орудием и фактором влияния, призванными сохранить отношения данничества между Киевом и Новгородом, где влияние варягов (русский синоним викингов и норманнов) было более раннего происхождения и более значительно.

По мнению ряда историков (например, Г.В. Вернадского, Л.Н. Гумилева), агрессивная политика Хазарского каганата нарушала торговые связи между южными и северными регионами, населенными русами (этнической группой, составившей основу будущего великого народа). Это послужило поводом для “призыва варягов из-за моря”, акции, о которой упоминает древнейшая летопись, и которая стала начальным моментом отсчета истории русской государственности (862 г.).

 Пришедший из Фрисланда  Рюрик со своей дружиной обосновался  на Ладоге и позже в Новгороде.  Это наступление было развито  силами русско-шведских отрядов, дошедших до Киева, вышедших на Тамань для соединения с русскими силами на Юге, а затем напавших на Константинополь.

Через несколько лет  преемник Рюрика Олег установил в  Киеве собственное, независимое  от северного (варяжского) влияния правление. Киев стал укрепляться как центр, контролирующий водный путь по Днепру (“из варяг в греки”). Киев и Новгород представляли два независимых политических образования, в каждом из которых формировалась собственная государственность.

Новгород был древним племенным центром, позже превратившимся в опору нового государственного образования, на периферии которого стали возникать опорные центры-погосты. Новгород осуществлял свою экспансию, распространяя дань и суд на новые территории (Ладогу, Полоцк и т.д.), но ее быстрый темп привел к большой раздробленности феодальных владений. В борьбе с Новгородом киевский князь Ярослав уступил Ладогу и Псков. Только с 11 в. новгородская экспансия приостановилась встречным движением из Полоцка и Смоленска.

 

 

2. Проблемы нормандской теории

 

Вот уже более двух с половиной столетий продолжаются дискуссии вокруг русско-скандинавских  связей IX-XI веков. Казалось бы, сегодня  мы должны обладать детальной и убедительной картиной всего спектра взаимоотношений  северо- и восточноевропейского миров. Однако оказывается, что добротно изучены лишь отдельные, подчас не самые главные вопросы, при этом мы привычно пользуемся возникшими в разное время штампами и традиционными представлениями. Как же сложилось столь парадоксальное положение?¹

История русско-скандинавских  отношений практически всегда сводилась  к «варяжской проблеме», то есть к вопросу о том, кому принадлежит честь создания Древнерусского государства: варягам-скандинавам (так считали норманисты) или восточным славянам (антинорманисты).

Борьба вокруг варяжского вопроса сковала развитие научной  мысли, донельзя обеднила изучаемую  проблему, ограничила методы исследования. В рамках домарксистской методологии, которая была единой и для норманистов, и для антинорманнистов, этническая принадлежность правителей и  господствующего слоя имела определяющее значение. Этот наивный подход был преодолен уже В.О.Ключевским, но снова возродился в 1940-1950-е годы, в условиях сталинской борьбы с космополитами, вызвавшей к жизни бурный всплеск антинорманизма. Отсюда гипертрофированное внимание, которое придавалось и придается подчас и ныне этимологии названий русь и варяг, скандинавскому пли нескандинавскому происхождению Рюрика, Олега, Игоря и т.д. Поэтому, пренебрегая доводами лингвистики, антинорманисты выдвинули большое число альтернативных предположений: например, варяги – не скандинавы, а прибалтийские славяне, слово русь имеет не скандинавское, и иранское, кельтское или иное происхождение. Этим вопросам посвящены десятки книг и сотни статей.

Однако главная беда даже не в бесконечном  перетолковывании одних и тех же вопросов на базе одних и тех же источников. Значительно серьезнее резкое ограничение самой исследовательской проблематики. Норманистов, естественно, интересовал достаточно узкий круг исторических явлений, в которых ведущая роль с4кандинавов могла быть показана с наибольшей яркостью Антинорманисты, заняв пассивную оборону, оказались не в состоянии расширить этот исторический контекст. Исследование зачастую подменялось широко используемыми штампами., крайне упрощающими или попросту искажающими проблему. Остановимся на некоторых из них подробнее.²

1) Русский именослов насыщен скандинавскими личными именами.

И норманисты, и их противники сходятся в том, что в древнерусском  именослове представлено большое количество скандинавских имен. Главным доказательством служит список русских послов, участвовавших в заключении договора с Византией 944 года: 56 человек из 76 носят скандинавские имена. Для номанистов это факт, подтверждающий скандинавское происхождение древнерусской элиты и не требующий дальнейших пояснений. Антинорманисты пытались как можно меньше говорит об этом крайне неудобном обстоятельстве. Поэтому первое и последнее серьезное исследование, в котором выделены имена скандинавского происхождения (но не изучено их хождение в Древней Руси), было написано более ста лет назад датским лингвистом Вильгельмом Томсеном.

Однако обращение к судьбам  скандинавских имен в Древней  Руси дает несравненно более сложную  картину. Если изучим состав участников заключения договора 944 года, то обнаружим, что далеко не все поименованные лица – представители древнерусской элиты. Так, например, купцы-свидетели (их в общей сложности 26, скандинавские имена носит 21 из них) вряд ли были постоянными поселенцами: само их занятие предполагало временное пребывание на Руси. Насколько укоренились в славянском мире послы-скандинавы (их 17 из 25), также сказать трудно: вполне возможно, что они лишь какое-то недолгое время находились на службе у русских князей, а затем возвращались на родину. Итак, соотношение скандинавов и славян в составе древнерусской знати существенно иное, нежели представляется на первый взгляд.

Совершенно иначе выглядит на самом  деле и степень влияния скандинавского именослова на древнерусский. Из 56 скандинавских имен договора 944 года лишь 7 вошли в употребление на Руси. Остальные были полностью забыты и никогда более не упоминались в источниках. Более того, 7 оставшихся – это имена великих киевских князей и их послов. В качестве княжеских и боярских имен они продолжают использоваться и позднее (Олег, Игорь, Глеб, Ольга, Акун/Якун ).³

По другим же источникам (летописям, актовому материалу) выходит, что число  таких лиц крайне невелико и ни одно из скандинавских имен княжеских  воевод и кормильцев X века (Свенельд, Асмуд и др.) в древнерусском именослове не сохранилось.

Очевидно, что столь часто повторяемое  утверждение о большом числе  скандинавских имен в древнерусском  именослове не соответствует действительности. Лишь очень немного имен закрепилось в русском языке, причем большинство из них применялось – во всяком случае в домонгольский период – в р оду князей Рюриковичей.

2) На Руси скандинавы быстро, уже к середине X века, были ассимилированы в славянской среде.

Этот вывод основан на данных археологии. Однако остается открытым вопрос: не является ли исчезновение скандинавских признаков просто результатом смены языческих погребальных обрядов единым христианским? Ведь и в самой Скандинавии происходит тот же процесс. Ассимиляция отнюдь не исчерпывается усвоением новой материальной культуры. К числу важнейших признаков этнокультурой общности принадлежат язык, письменность, словесность и литература, религия, а также самосознание и самоидентификация. Именно совокупность всех этих элементов, а не только материальная культура, должна была в той или иной мере проявиться в ходе ассимиляции скандинавов на Руси.

Особую роль при этом играют язык и письменность. Их сохранение в иноэтничной и инокультурной  среде может служить безусловным  показателем обособленности этнической общности. Поэтому вопрос о племени утраты осевшими на Руси скандинавами и родного языка и рунического письма имеет принципиальное значение, но пока он не исследовался. В историческую литературу лишь вошло утверждение  полностью согласующееся с выводами археологов – о славянизации великокняжеского рода к середине Х века, поскольку в это время в княжеской среде скандинавские по происхождению имена якобы сменяются славянскими (первые славянские княжеские имена – Святослав, возможно, также Предслава и Володислав – упомянуты в договоре 944 года).

Языковая ситуация середины Х века достаточно убедительно восстанавливается  по данным трактата Константина Багрянородного «Об управлении империей», написанного  около 950 года. Параллельный список скандинавских и славянских названий Днепровских порогов, не содержащий сколько-нибудь существенных искажений исходных слов, указывает на свободное владение информатором Константина, вероятно, знатным росом (скандинавом), как древнескадинавским (древнешведским), так и древнерусским зыками. Можно предположить, что в среде знати в это время господствовалодвуязычие.

Ко второй половине XI века ситуация меняется. Два граффити в соборе св. Софии в Новгроде (второй половины XI векаи, вероятно, 1137 года) процарапаны  лицами, носящими скандинавские имена Геребен и Фарьман (второе, скорее всего, прозвище), но написаны кириллицей. Надписи не оставляют сомнения, что для обоих авторов русский язык является родным, хотя они и носят скандинавские имена. Можно предположить, что вытеснение древнешведского языка и переход на русский в среде знати завершились где-то к середине XI века.⁴

Но был ли к этому времени  повсеместно забыть родной язык выходцами  с севера? Уже в начале нашей  эры германцы создали собственный  вид письма, названный руническим ( от слова «руна» - тайна, шепот; буква алфавита), который широко использовался вплоть до XIII-XIV веков. Поэтому приходившие на Русь варяги оставили немало предметов (монет, украшений, амулетов) с процарапанными на них надписями. Но большинство этих надписей относится к IX-XI векам, причем лишь в редких случаях можно с уверенностью говорить, что надписи сделаны жителями Руси.

1115-1130 годами достоверно  датируется шиферное пряслице, обнаруженное  в Звенигороде Галицком, с вырезанной  руками надписью «Сигрид» (женское  имя). Другие скандинавские находки  в Звенигороде отсутствуют, а  значит, материальная культура тех,  кто оставил надпись, не отличалась от культуры местного населения. Надпись на пряслице примечательна (чтобы не сказать сенсационна) в нескольких отношениях. Во-первых, она – яркое свидетельство не только пребывания здесь скандинавов, но и сохранения ими своей языковой культуры. Во-вторых, надпись убедительно доказывает, что она оставлена не новопоселенцами, а потомками варягов, давно потерявшими связи с родиной. Дело в том, что в надписи использована руна g, которая в качестве буквенного знака практически вышла из употребления к концу IX века. Надпись исполнена в традициях рунического письма, которые неизбежно бы исчезли к XII веку, если бы у его носителей существовали стабильные контакты со Скандинавией.

Получается, что какая-то группа скандинавов, покинувшая родину самое позднее в начале X века, утратившая с ней связи и обосновавшаяся в Юго-Западной Руси, сумела сохранить свою письменность, а значит и язык, в славянском окружении на протяжении двух столетий. Остался и именослов: имя Сигрид принадлежит к числу распространенных во всех скандинавских странах женских имен. Не были забыты старые скандинавские языческие представления, хотя эти люди определенно были христианами. На выпуклой боковой стороне пряслица наряду с двумя крестами встречаем две руны f, название которых означает «скот, имущество», что позволяло использовать их в качество магического знака благополучия и процветания.