Ктевская Русь

Увлеченный своей идеей  и устремив все свое внимание на север, южный летописец поскупился на факты этого периода своей  южной полянской истории, издавна  связанной с хазарами и Византией  гораздо больше, чем с варягами — норманнами. Летописец — историк  княжившей при нем в Киеве  династии прежде всего.

Вполне понятно, что, исполняя свою задачу, он старался показать роль не только современных ему Рюриковичей, но и далеких их предков, несомненно стараясь изобразить их в привлекательных  чертах, иногда полемизируя с более  правдивыми и ходячими представлениями  о еще сравнительно не столь давнем прошлом, часто невыгодном для господствующего  класса в целом и его верховного представителя, в частности. Положение  писателя довольно понятное. Не один русский  Нестор или Сильвестр находился  в подобном состоянии. Английский летописец  тоже, повидимому, имел задачу облагородить происхождение власти своих королей  и пользовался теми же приемами. Бритты обращаются к своим легендарным  князьям с совершенно аналогичной речью: "Теrrаm latam et spatiosam et omnium rerum copia refertam vestrae mandant ditioni parere".

Имея перед собой центральную  политическую задачу, летописец разрешал ее при помощи доступных ему средств. И нужно прямо сказать, что  средствами этими он пользовался  по-своему далеко не плохо: он знает  цену источнику, он умеет хотя и своеобразно, но критически к нему относиться, умеет  отделять то, что ему представляется главным, от второстепенного. Но он, конечно, человек своего времени, своей среды  и хорошо понимает политическое значение своего труда. Он понимает политическую - в смысле международных отношений  — ситуацию момента и совершенно ясно проявляет тенденцию, которую  можно характеризовать как поворот  лицом к Византии с вытекающим отсюда следствием. — затушевыванием старых связей со ставшим сейчас «(после  разделения церквей) еретическим и  проклятым Западом.

В распоряжении летописца  находились письменные источники - греческие, западноевропейские, русские, — а  также предания, личные наблюдения как над окружающей его средой, так и над славянскими и  неславянскими племенами, часто  в своем развитии стоявшими ниже того общества, к которому принадлежал  он сам. Он настолько недурно справился  со своей темой, что его схемы  в основном господствовали в нашей  науке до недавнего времени, а  частично не лишены значения и сейчас.

Было бы, конечно, странно  требовать от летописца ответа на стоящие перед нами научные проблемы, но для решения их мы не можем  обойтись без его труда, этого  единственного в своем роде произведения. Перед нами стоит труднейшая задача — разложить весь этот труд летописца  на составные элементы и использовать их для собственных надобностей. Работа необычайной сложности. А. А. Шахматов, его ученики и оппоненты  пытались это сделать и, нужно  отдать им справедливость, результатов  достигли значительных, хотя далеко еще  не достаточных. Можно надеяться, что  их продолжатели путем привлечения  археологических и языковых материалов продвинут работу еще дальше.

Несмотря на то, что работа в этом направлении только начата, мы все же попробуем использовать ее для того, чтобы представить  себе, насколько возможно, главнейшие этапы в развитии общества, населявшего  Восточную Европу в IX—XII вв. на различных  участках этой огромной территории.

Необходимо заранее оговориться, что почти все наши письменные памятники касаются прежде всего  территории по Волхову — Днепру, т. е. территории, на которой протекали  главнейшие события этого периода, и почти не затрагивают более  отдаленных от этой главной магистрали пунктов. Из этого, конечно, отнюдь не следует, что эти другие места, иногда более  захолустные, не имели в это же время своей истории: и здесь, несомненно, текла своя жизнь, не попавшая только в своих проявлениях на страницы летописи, но тем не менее  вскрываемая систематической работой археологии. После работ А. А. Спицына, А. В. Арциховского, А. Н. Лявданского, Б. А. Рыбакова, В. И. Равдоникаса, П. H. Третьякова, M. И. Артамонова и др. — мы смело можем говорить о состоянии и характере хозяйства в древнейший период нашей истории, об изживании племенного строя, о зарождении классов, о некоторых чертах классовых отношений и религиозных представлениях населения как центрального междуречья, так и областей, лежащих к западу, северу и юго-востоку от главной водной дороги, так хорошо нам известной из русских летописей из сочинения Константина Багрянородного, византийских и западноевропейских хроник (знаменитый путь «из варяг в греки»).

Тем не менее, в виду неполноты  и несистематизированное археологических  данных, наше внимание все же будут  больше всего привлекать не «захолустья», а именно те места на территории Восточной Европы, которые лучше  и полнее других освещены прежде всего  письменными источниками, говорящими более доступным языком, чем вещественные.

Это совершенно неизбежно- еще  и потому, что именно в этих пунктах  общественная жизнь обнаруживает наиболее яркие показатели основных контуров интересующего нас процесса, именно здесь мы прежде всего можем подметить  те наиболее прогрессивные явления  в истории народов, населявших тогда  Восточную Европу, которые мы с  полным основанием можем считать  ведущими.

Что же мы хотим знать? С  какими вопросами собираемся мы подходить  к страницам нашей летописи, к  древнейшим памятникам материальной культуры и другим историческим источникам?

Перед нами все та же, еще  до сих пор не решенная проблема,, которую ставил перед собой 900 лет  тому назад наш первый историк, автор  «Повести временных лет»: откуда пошла  русская земля,, как она развивалась, через какие этапы своего роста  она достигла настоящего своего состояния?

Не углубляясь пока в так  называемое «доисторическое» прошлое  Восточной Европы и касаясь только частично истории тех народов  нашей страны, которые в своем  развитии опережали славян и находились с ними в самых разнообразных  формах общения, мы намерены главным  образом остановиться на вопросах образования  и истории Киевского государства  с тем, чтобы вскрыть главнейшие моменты этой истории, общественные силы, ее творившие, условия, при которых  она протекала.

Государство могло образоваться только тогда, когда распался родовой  строй, когда на смену родовым  отношениям пришли классы со своими противоречивыми  интересами и сложными взаимными отношениями. Это нам хорошо известно. Мы только не можем точно ответить на вопрос, когда именно это происходило.

Однако, если мы лишены возможности  найти точные даты этих крупнейших фактов (в таком же положении неизбежно  находится историк любой страны), у нас есть возможность произвести ряд наблюдений, по которым мы можем  хотя только приблизительно, но все  же наметить время этих важнейших  сдвигов в истории народов, населявших и населяющих нашу страну. И письменные и не письменные источники к нашим  услугам. Но источник, какой бы он ни был, может быть полезен лишь тогда, когда исследователь сам хорошо знает, чего он от него хочет. Поэтому  очень важно расчистить почву  для решения основной задачи, твердо и четко установить главные положения, предпосылки дальнейшего исследования. И этой предпосылкой прежде всего  является определение характера  той общественной среды, которая  подлежит нашему изучению.

В этой плоскости вопрос о  системе и способах хозяйства  в период распада родовых отношений, образования классового общества и  формирования государства, о преобладании тех или иных отраслей его для  нас не может быть второстепенным. А так как по этому предмету в нашей литературе имеются серьезные  разногласия, то я считаю необходимым  в первую очередь разобраться  в этих противоречивых мнениях.

Еще писатели XVIII в. никак  не могли сговориться о том, с  чего начала древняя Русь. В то время  как кн. Щербатов или Шлецер готовы были рисовать наших предков X столетия «дикарями», чуть ли не бегавшими на четвереньках, находились исследователи, которым те же самые предки казались просвещенными европейцами в  стиле того же XVIII в. Щербатов объявил  древних жителей России прямо  «кочевым народом». «Хотя в России прежде ее крещения, — говорит он, — и были грады, но оные были яко  пристанища, а в протчем народ, а особливо знатнейшие люди упражнялись  в войне и набегах, по большей  части в полях, переходя с места  на место, жил». Конечно, люди тут были, — рассуждал Шлецер,—«бог знает, с которых пор и откуда, но люди без правления, жившие подобно зверям и птицам, которые наполняли леса. . .». «Неправда»,—возражал Щербатову  и Шлецеру Болтин: «руссы жили в  обществе, имели города, правление, промыслы, торговлю, сообщение с  соседними народами, письмо и законы». Этот спор в несколько иной форме  перешел и в XIX в. и дожил до XX в. В. О. Ключевский, М. В. Довнар-Запольский и Н. А. Рожков, с одной стороны, с другой — М. С. Грушевский, М. К. Любавский, Ю. В. Готье и M. H. Покровский в XX в. еще продолжали спор о том, чем и как занимались славяне  в древнейшую известную нам пору своего существования, что было основной экономической базой их существования. М. С. Грушевский, Ю. В. Готье, в значительной степени М. К. Любавский и, наконец, весьма решительно M. H. Покровский настаивали на том, что основой древнеславянского  хозяйства было земледелие, между  тем как В. О. Ключевский, М. В. Довнар-Запольский и Н. А. Рожков считали земледелие совершенно второстепенным занятием и  на первое место выдвигали охоту  на пушного зверя.

В последнее время С. В. Бахрушин занял в этом вопросе  позицию компромиссную.

Совершенно очевидно, что  это — проблема величайшей важности, от правильного разрешения которой  зависит в значительной мере и  ответ на основной вопрос, стоящий  в данный момент перед нами.