Контрольная работа по "Историческая антропология"

     Еще в 1960-х годах Гуревич стал убежденным сторонником «новой исторической науки», разрабатывавшейся французскими учеными  из группы «Анналов». В 1970—1980-е годы он совместно с Л.М. Баткиным, А.Л. Ястребицкой, Ю.Л. Бессмертным активно популяризировал достижения этой исторической школы на страницах реферативных сборников ИНИОН, а с 1989 года — в «Одиссее». По инициативе и при активном участии А.Я. Гуревича появились русские издания книг М. Блока («Апология истории», «Короли-чудотворцы»), Ж. Ле Гоффа («Цивилизация средневекового Запада»), Ф. Арьеса («Человек перед лицом смерти»).

     Важно, однако, что, в отличие от некоторых  других комментаторов работ французских историков, ограничивавшихся их пересказом и популяризацией, Гуревич в своем собственном научном творчестве шел во многом тем же путем и изучал те же проблемы, что и его парижские коллеги. По собственному признанию Арона Яковлевича, его эволюция как ученого имела ту же направленность: от аграрной и социальной истории — к истории ментальностей и культуры. Решающий поворот произошел во второй половине 1960-х годов: изучение скандинавского материала, с одной стороны, и внимательное чтение трудов М. Блока, Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффа и других «анналистов» — с другой, привели А.Я. Гуревича к осознанию недостаточности «внешнего» описания общества (форм поземельной зависимости и т.п.) и к необходимости взгляда на него «изнутри» — с точки зрения представлений и ценностей людей изучаемой эпохи. Характерно, что, стремясь понять смысл щедрых скандинавских пиров и даров, исследователь обратился к классической работе М. Мосса «Эссе о даре». Так произошел поворот к исторической антропологии, отраженный в двух, вероятно, важнейших книгах Гуревича: «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе» (1970) и «Категории средневековой культуры» (1972).

     Первая  из названных книг ознаменовала разрыв А.Я. Гуревича с официальной советской  медиевистикой (причем самым тяжелым  моментом для автора была даже не инспирированная сверху кампания по осуждению его труда, а охлаждение отношений с любимым учителем — А.И. Неусыхиным), вторая положила начало его широкой международной известности: в последние десятилетия Гуревич стал, по-видимому, самым цитируемым российским историком в мире.

     То, что антропологизация истории во Франции и в России (СССР) началась почти одновременно в 1960-е годы, несмотря на разделявший эти страны «железный  занавес», — факт очень показательный  с науковедческой точки зрения. Он свидетельствует о единстве мирового историографического процесса, об общности проявляющихся в нем тенденций. Многие, если не все, национальные школы прошли в XX веке через увлечение социально-экономической историей и клиометрией; интерес к «истории снизу», к судьбам народных масс был характерен не только для советских ученых: его разделяли и британские историки-марксисты, и многие французские и итальянские историки левой политической ориентации. В 60—80-е годы XX века именно в этой научной среде возникло историко-антропологическое направление5, которое в нашей стране ассоциируется прежде всего с именем А.Я. Гуревича.

     Работы  Гуревича показательны еще в одном  отношении: у него, как и у его  зарубежных коллег, двигавшихся в  сторону исторической антропологии, конкретно-исторические наблюдения опережали методологическую рефлексию и выработку соответствующей терминологии. Сам термин «историческая антропология» утвердился во французской историографии к концу 1970-х годов. А.Я. Гуревич впервые использовал его, насколько мне известно, в 1984 году в обзоре новейших исследований французских медиевистов, а затем повторил два года спустя в сопроводительной статье ко второму изданию русского перевода «Апологии истории» Марка Блока.

Однако к  выработке историко-антропологического подхода (еще не используя самого этого термина) А.Я. Гуревич, как уже говорилось, приступил намного раньше, во второй половине 1960-х годов. Тогда для обозначения предмета своих занятий он охотно пользовался термином «социальная (или социально-историческая) психология», который получил широкое распространение благодаря книге Б.Ф. Поршнева и руководимому им на рубеже 1960—1970-х годов семинару по исторической психологии. От этого термина Гуревич не отказывался и впоследствии — вплоть до 1990-х годов10. Однако, начиная с книги «Категории средневековой культуры» (1972), он все чаще для обозначения мировосприятия людей прошлого стал использовать выражение «картина мира». Наконец, в 1980-е годы разнообразие терминов, используемых Гуревичем в его работах, стало еще больше благодаря активному использованию им слова «ментальность», взятому «на вооружение» у французских коллег.

     В конце 1980-х годов Арон Яковлевич  опубликовал серию статей об истории  ментальностей и исторической антропологии, и, хотя, судя по названиям, речь шла о двух разных направлениях исследований, из объяснений Гуревича следовало, что их предметное поле совпадает. «Одна из главных задач исторической антропологии, — писал он, — и состоит в воссоздании картин мира, присущих разным эпохам и культурным традициям...» Список тем «историко-антропологического исследования» в другой его программной статье, по существу, ничем не отличался от перечня «основных представлений людей», который тот же автор привел в работе о проблемах истории ментальностей1.

     Отмеченная  терминологическая путаница («история ментальностей» и «историческая  антропология» — два направления  или все-таки одно?) отражала тогдашнюю  ситуацию во французской историографии, лидеры которой до конца 1980-х годов  не имели ясной позиции по поводу соотношения указанных понятий. Но уже к началу 1990-х годов накопившиеся сомнения относительно применимости категории «ментальность» в работе историков побудили мэтров школы «Анналов» сделать решительный выбор в пользу «исторической антропологии» как названия отстаиваемого ими направления исследований. В 1991 году на вопрос своего коллеги Гуревича о соотношении понятий «история ментальностей» и «историческая антропология» Жак Ле Гофф ответил со всей определенностью: «История ментальностей и историческая антропология никогда не смешивались. Они сложились почти одновременно, но соответствовали разным целям и объектам. Историческая антропология представляет собой общую глобальную концепцию истории. Она объемлет все достижения “Новой исторической науки”, объединяя изучение менталитета, материальной жизни, повседневности вокруг понятия антропологии. Она охватывает все новые области исследования, такие, как изучение тела, жестов, устного слова, ритуала, символики и т.п. Ментальность же ограничена сферой автоматических форм сознания и поведения».

     Утверждение Ле Гоффа о том, что «история ментальности»  и «историческая антропология»  якобы никогда не смешивались, едва ли соответствует истине: и в его  собственном творчестве, и в работах  других «анналистов» можно найти немало примеров такого смешения; но фактом является то, что с конца 1980-х — начала 1990-х годов и Ле Гофф, и некоторые его коллеги (в частности, А. Буро) стали высказываться в пользу ограниченного использования понятия «ментальность»: этот термин уже не годился, по их мнению, для обозначения всего поля исследований «новой исторической науки».

     Однако  А.Я. Гуревича ответ Ж. Ле Гоффа не удовлетворил. Хотя друзья еще в 1970-е  годы в шутку называли Арона Яковлевича «представителем школы “Анналов” в Москве»17, он отнюдь не был готов соглашаться с каждым словом французских коллег и не раз спорил по тем или иным вопросам с тем же Ле Гоффом, критиковал концепцию Ф. Арьеса и т. д. Вот и в данном случае Гуревич остался при своем мнении и до конца жизни сохранил в своем инструментарии понятие «ментальность». О причинах такого «методологического упорства» я выскажу некоторые предположения чуть ниже.

     До  последнего дня А.Я. Гуревич размышлял  над перспективами исторической антропологии, разработке которой он посвятил всю вторую половину своей долгой творческой жизни. Итоги этих размышлений были подведены в большой статье, опубликованной в 2005 году на страницах «Нового литературного обозрения».  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Литература.

1. Баткин Л.М. О том, как Гуревич возделывал свой аллод // Одиссей. Человек в истории. 1994. М., 1994.
2. Гуревич А.Я. Подводя итоги... // Одиссей. Человек в истории. 2000. М., 2000.
3. Кром М.М. Историческая антропология. 2-е изд. СПб., 2004