Детская больница имени Карла Андреевича Раухфуса в дни блокады

В это время резко возросла смертность от дистрофии. По последним данным в 1941-1942 годах умерло до 780000 ленинградцев.  На Нюрнбергском процессе говорилось, что из 100% погибших в Ленинграде за годы блокады только 3% погибло от ранений, а 97% - от голода.⁵

К тотальному голоду прибавлялись и страшные холода, наступившие в конце ноября. Столбик термометра нередко опускался до отметки в −40˚ по Цельсию и почти не поднимался выше −30˚. Водопровод замёрз, вышли из строя канализационная и отопительная системы. Уже полностью отсутствовало топливо, остановились все электростанции, замер городской транспорт. Нетопленные комнаты в квартирах, равно как и холодные помещения в учреждениях (стёкла окон зданий выбивались из-за бомбёжек), изнутри покрывались изморозью.

Сотрудники больницы переживали все тяготы блокады. А работа в самой больнице требовала много сил. Дети поступали в больницу в очень тяжёлом состоянии: с тяжёлыми ранениями, ожогами, обморожениями, травмами.  Много детей было с диагнозом дистрофии в очень тяжёлой степени. Смертность детей  в январе 1941 года достигла 76,8%.

В больнице не было воды, света, отопления, не работала канализация. Прекратили работу прачечная, дез. камера, автоклавы.

Был законсервирован корпус на Греческом проспекте и всех детей перевели в главный корпус. Но и здесь часть палат была закрыта.  Чтобы сберечь тепло, старших детей помещали  по двое в одной кровати, а малышей клали поперёк кровати по 4-5 детишек на одну кровать. Установили в палатах временные железные печи  (ленинградцы называли их буржуйками).

Дрова сотрудники заготавливали своими силами. В первое время разбирали находившиеся поблизости деревянные заборы. По воспоминаниям одного из подростков, лежавшего в это время в больнице, выздоравливающие старшие дети помогали сотрудникам в заготовке дров. Позже правительство  города выделило больнице на слом деревянные дома в Невском районе. И обессилевшие сотрудники ломали дома, пилили, кололи и на санках возили дрова в больницу. Температура в палатах поддерживалась от 8 до 15 градусов тепла.

Остальные помещения отапливались по остаточному принципу. Так как у сотрудников уже не было сил ходить домой и на работу, они перешли на казарменное положение. Работали все постоянно, делая перерывы только на сон. В жилых помещениях персонала температура иногда опускалась до 0. А в рабочих кабинетах у персонала в чернильницах замерзали чернила.

Все сотрудники больницы несли непосильную нагрузку. Обессилевшие от голода люди впрягались в санки, на санки ставили бочонки и возили с Невы воду. А воды надо было много: работали кухня и молочная  кухня, в операционных часто круглосуточно шла работа. Дети поступали в таком состоянии, что в приёмном покое их приходилось мыть.  Для стирки белья растапливали снег и в промёрзших помещениях прачечной стирали вручную бельё и использованные бинты (в городе не было в  достаточном  количестве перевязочного материала).

С объявлением воздушной тревоги все сотрудники переносили детей в бомбоубежище в подвале больницы. Торопясь, беря на руки по два или три малыша, раз за разом поднимались в отделения, пока все дети не оказывались в безопасности.

А после отбоя повторяли весь путь в обратном направлении. И так иногда по 10-12 раз в сутки, очень часто в ночные часы. Но пока у сотрудников оставались какие-то силы, они носили детей, чтобы дети побыли при свете дня. А детей в больнице было много. На 1 января 1942 года в больнице было 443 ребёнка. К концу ноября силы иссякли. До конца этой первой жуткой блокадной зимы дети жили в бомбоубежище. Помещения освещали светом коптилок. Но за всю  блокаду  ни один ребёнок, находившийся в больнице, не пострадал от бомбёжек и обстрелов.

Сохранились воспоминания детей, которые лечились в больнице в то страшное время. И в этих воспоминаниях отмечается, что в больнице кормили хорошо. Конечно, в сравнении с питанием вне больницы.

Один из бывших пациентов того времени вспоминал, что у него было тяжёлое ранение и дистрофия. В больнице ему дважды переливали кровь. Донорами били всё те же медицинские работники.

В книге Н.Р.Левина «В одном из переулков дальних» есть рассказ о пятилетней девочке, которая сидела на окне детского сада около Большого проспекта и Шестой линии Васильевского острова. Началась бомбежка. Одна из бомб упала возле здания. Девочка была вся иссечена осколками стекла, она истекала кровью. Но врачи спасли ей жизнь.  Шрамы на ее лице остались на всю жизнь. А в архиве детской больницы им. К.А. Раухфуса до сих пор хранится датированная 24 апреля 1942 года история болезни раненой девочки Беллы Шульман, которую привезли  из детского сада с  Васильевского острова после бомбежки.

Сын хирурга Свержинской Беллы Моисеевны - Кирилл  умирал от дистрофии. Она на санках привезла его в больницу. Его положили в больницу.

В книге «Ничто не забыто», вышедшей в 2005 г. в издании «Детгиз»  Кирилл Петрович вспоминает: «...Больница была переполнена. Сюда свозили больных, раненых, обмороженных и обожженных детей со всего города. Койки стояли плотно друг к другу. Часть из них была двухъярусной. Стояли они и в коридорах.»⁶

Больница спасла ему жизнь. Мальчик остался жить в больнице с матерью, которая была на казарменном положении.

При начале воздушной тревоги ребёнок вместе с взрослыми поднимался на чердак. Он научился  ловко гасить зажигательные бомбы. Одна из сотрудниц больницы отмечала это позже в своих воспоминаниях. Кроме того, он был связным между дежурными бригадами: маленький и юркий он быстро достигал нужного места.

В 1943 году после прорыва блокады в больнице сотрудникам вручали медали «За оборону Ленинграда». Кирилл Михайлович  Петров-Полярный тоже получил заслуженную награду. Когда ему вручали медаль, Кириллу было только 11 лет.

В витрине музея больницы рисунок фронтового художника А. Харшака. «За что?»- так называется этот рисунок, в свое время  ставшим одним из символов блокадного Ленинграда. Александр Исаакович  Харшак, студент выпускного курса Института живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств в 1941 г. ушел добровольцем в народное ополчение, защищал Ленинград на Пулковских высотах. Во время одной из командировок в осажденный город вместе с напарником- фронтовым корреспондентом посетил детскую больницу имени Раухфуса. Там им и попался на глаза ребенок с забинтованной головой. Он его нарисовал.

Необычна судьба этого рисунка. Портрет мальчика (его звали Гена Микулинас. Он был ранен в постели, где спал вместе с матерью. Мама погибла) был напечатан в армейской газете «Удар по врагу». Подпись под портретом сообщала: «Четырехлетний Гена Микулинас, раненый во время артиллерийского обстрела Ленинграда. Тогда же была убита его мать». Под рисунком были напечатаны стихи фронтового поэта. Под заголовком «Мсти боец!»  рисунок и стихи в виде листовки были распространены на передовой, вызвав горячий отклик в сердцах защитников города.

Там же в музее, среди экспонатов и газета Муниципального Совета и местной администрации муниципального образования МО №21 Калининского района. В ней воспоминания Вали Галышева, который получил ранение при обстреле 3 декабря 1943 года. В больнице Раухфуса из его ноги вынули осколок. После операции он взял карандаш и написал письмо на фронт, которое было напечатано в «Ленинградской правде». Он писал : «...Я ехал на трамвае из школы. Объявили обстрел района... Ударил снаряд, потом второй, все упали...Потом подъехала карета скорой помощи и меня увезли в больницу. Папа и бойцы! Отомстите за меня и других ребят!».

Благодаря этой публикации в газете Валю Галышева нашла его мама, которая не знала где он находиться. А весной 2012 г. Заслуженному тренеру РСФСР, воспитавшему около 40 мастеров спорта, призеров Олимпиад и чемпианатов мира Валентину Георгиевичу Галашеву исполнилось 80 лет. Свой юбилей он встречал в кругу детей, внуков, друзей и учеников и рассказывал о тех далеких днях блокады.

Председатель совета ветеранов «ЗАО СМУ-11» Инна Георгиевна Старосельцева вспоминает как ее, изможденную дистрофией привезли в больницу Раухфуса. «...Там в приемном покое мне обрезали косы и отдали их маме, сняли всю одежду и переодели в больничное. Санитарка взяла меня на руки и понесла в отделение...Потом было долгое лечение.»

Пока Инна была в больнице- умерли мама, брат и бабушка. Их похоронили в братской могиле. Несмотря на все тяжести и невзгоды, которые выпали на долю Инны Георгиевны, она осталась добрым и жизнерадостным человеком, воспитала двоих детей, которые принесли ей внуков и правнуков.

За потерянную ножку Игоря Хицуна солдаты клялись отомстить гитлеровцам. Его снимок после операции в больнице Раухфуса, сделанный военкором Н. Хандогиным, стал потом листовкой. (Одна из таких листовок сегодня храниться в музее обороны Ленинграда).

И таких историй тысячи. Тысячи спасенных детских жизней в блокадном Ленинграде только в одной городской детской больнице.

Глава 2. Врачи больницы в борьбе за юные жизни.

В первые же дни после начала Великой Отечественной войны началась мобилизация сотрудников больницы ряды РККА  (Рабоче-Крестьянская Красная Армия). В витрине музея больницы находятся пожелтевшие листки. Это приказ №160 от 23 июня 1941 года. В нем список медперсонала, мобилизованного на фронт.

Среди первых были  мобилизованы главный врач больницы О.Б.Ашкенази и парторг Вохрин М.А. Всего было мобилизовано 148 сотрудников. Ещё часть сотрудников ушли на фронт добровольцами. Всего из больницы в РККА ушло 173 человека. Ещё группа сотрудников  больницы была отправлен на Восток  для сопровождения эвакуируемых их города детей.

В августе 1943 года врачи детской больницы К. Гаврилина, М. Гиммельфарб, Б. Свержинская и В. Соловская направили на фронт письмо.

Вот строки из этого письма. «...Мы пишем эти строки в ясный августовский день 1943 года. Мы пишем их в стенах детской больницы, где в светлых, просторных палатах стоят маленькие койки. На этих койках — раненые дети, невинные жертвы немецких зверств. Только немцы способны на такое- вымещать на беззащитных свою злобу, свои военные неудачи... Эти маленькие, не по годам опытные граждане Ленинграда поступают к нам в больницу с глубокими обширными ранами, с мышцами, запекшимися от раскаленных осколков, с раздробленными костями. Искалеченные детские тела вопиют о мщении... Мы, врачи, знаем и помним наш долг...Кровь ленинградских детей требует мщения.»

Историю каждого  детского доктора можно расценивать  как подвиг, но никто не считал это  тогда подвигом. Просто они не умели  иначе.

Сотрудники, спасавшие детей от голодной смерти, голодали и умирали от голода. В 1941-1942г.г. от дистрофии и цинги умерло 63 медицинских  работника больницы.

Главный врач больницы Михаил Александрович Гиммельфарб делал всё возможное, а часто невозможное, для сохранения жизни и здоровья своих сотрудников. Сотрудники больницы говорили, что ему многие были обязаны жизнью. Персонал был командирован для сбора хвойных иголок. Из хвои было налажено производство витамина С, который действенно защищает от цинги.  В аптеке готовили хвойный витаминный отвар для пациентов и персонала.

Обессилевших сотрудников отправляли в госпиталь. И в больнице был создан стационар для больных тяжёлой дистрофией сотрудников. Сам Михаил Александрович был всегда аккуратно одет, подтянут и спокоен, вселяя в персонал уверенность в победе. К сожалению, сам Михаил Александрович не дожил до светлого дня Победы. Он умер от инфаркта 27 июня 1944 года.

Очень большая нагрузка выпала на долю хирургов больницы. Дети поступали с тяжёлыми ранениями, травмами, ожогами и обморожениями. Хирурги сутками не отходили от операционных столов. Операционные отапливались спиртовками, операционное поле освещали коптилками,  а часто лучинами.

К началу блокады в больнице было четыре хирурга, но только один из них имел хирургический опыт и стаж в больнице по специальности. Это был  хирург Константин Давидович Аглинцев. Он не подлежал мобилизации в армию по возрасту. Три других хирурга были молодые женщины, две из них были с маленькими детьми, третья вскоре тоже стала матерью. 

Одна имела год стажа работы педиатром в деревне, другая только что окончила институт.  К.Д. Аглинцев умер от голода весной 1942 года. А осенью 1941 года этот человек принёс в больницу все запасы варенья, сделанные его женой на зиму. И пока эти запасы не кончились, дети в больнице получали ежедневно по ложечке сладкого лакомства. 

После смерти К.Д.Аглинцева оставшиеся хирурги работали втроём. Одна из хирургов работала в приёмном покое, а две других оперировали.  Чаще всего оперировали по одному на двух операционных столах. В тяжёлых случаях  работали вдвоём. Спали урывками в ординаторской.

Единственная в городе врач детский патологоанатом Лидия Михайловна Линдер работала в нашей больнице. Она тоже была на казарменном положении. Чтобы произвести вскрытие, она на ночь брала труп в то помещение, где спала сама, чтобы он   немного разморозился. И в этих условиях она сделала очень важную научную работу и доказала, что бы диагноз токсической диспепсии ставили детям с тяжелейшей степенью дистрофии.

Были изменены лечение и диета, смертность в этой группе уменьшилась. Трудно переоценить вклад Л.М.Линдер в медицину в это время. В 2001 году вышла книга «Жизнь и смерть в блокированном Ленинграде» (историко-медицинский аспект).  В этой книге отмечается работа прозектора Л.М.Линдер. Она была великой труженицей и очень скромным человеком. В декабре 1942 года  Л.М.Линдер писала в своём дневнике: «Мною ничего не было сделано экстраординарного, только скромное, посильное исполнение своего долга».

Все сотрудники больницы несли непосильную нагрузку. Обессилевшие от голода люди впрягались в санки, на санки ставили бочонки и возили с Невы воду. А воды надо было много: работали кухня и молочная  кухня, в операционных часто круглосуточно шла работа. Дети поступали в таком состоянии, что в приёмном покое их приходилось мыть.  Для стирки белья растапливали снег и в промёрзших помещениях прачечной стирали вручную бельё и использованные бинты (в городе не было в  достаточном  количестве перевязочного материала).