Рождение, брак и смерть человека в эпоху средневековья

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ и науки РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

КУРГАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

 

 

 

РОЖДЕНИЕ, БРАК И СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

 

 

КУРСОВАЯ РАБОТА.

 

НАПРАВЛЕНИЕ           030000 – ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ

 

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ      030401 - ИСТОРИЯ

 

 

 

СТУДЕНТКА группы 2016                                Л. В. БАРКИНА

 

 

НАУЧНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ:

СТ. ПРЕПОДАВАТЕЛЬ                                        В.А. АЛЕКСЕЕВ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

КУРГАН 2008

 

 

Содержание.       

                                                                            Стр.

Содержание…………………………………………………………..    2

                 Введение……………………………………………………………....       3

Глава I. Рождение и детство………………………………………...       6

Глава II. Модель брака и брачность………………………………….    9

2.1 Статус женщины…………………………………………………      11

Глава III. Смерть глазами средневекового человека……..……….       13

3.1 Смерть и отношение к ней в средние века……………………        13

3.2 Смерть и обряд погребения...…………………………………...      17

3.3 Загробный мир в представлениях средневекового человека….      22

Заключение…………………………………………………………..       28

Список использованной литературы и источников………………        31

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ.

Избранный исследовательский ракурс предполагает сосредоточения внимания на ключевых этапах жизни – от рождения и детства до создания семьи, старения и смерти.

В работе предпринята попытка уяснить прежде всего, как в разные периоды средневековья люди представляли себе, что такое брак, секс, семья, детство, старость, смерть. (То или иное понимание этих явлений называют «демографическими представлениями общества».)

Руководствуясь подобными представлениями (а иногда и отклоняясь от них), люди создавали супружеские пары и разводились, рожали детей, или предотвращали зачатие, ухаживали за больными и стариками, или пренебрегали такими заботами и т. п.

То, как вели себя люди в борьбе за жизнь (и вообще в демографической сфере), воплощало стереотипы их «демографического поведения ».

Исследуя переплетение всех этих элементов, так же как взаимосвязь субъективного и объективного, историк получает возможность охватить мысленным взором социальное целое. Но сулит ли этот подход разрешения по крайней мере некоторых из названных выше трудностей исторического синтеза? Не содержит ли такой демографический анализ возможности более продуктивного подхода к познанию прошлого в этой очень важной социальной сфере, а у юношей и девушек, особенно с учетом возможности внецерковных («добрачных») половых союзов.

В свете этих данных представляется неприемлемым распространенное в историографии мнение о весьма высоком брачном возрасте в Западной Европе Х-ХПI вв. Ссылаясь на необходимость для мужчины откладывать брак до момента «жизненного устройства» и неправомерно абсолютизируя отдельные экстраординарные факты ряд специалистов относят возраст первого брака у мужчин как знатных, так и простолюдинов - к последним годам их третьего десятилетия".

Пожалуй, особенно неоправданны подобные суждения по отношению к простолюдинам. В их среде «жизненное устройство» молодых семей вследствие бурного роста в XI-XIII в.в новых деревень и городов не было проблемой. Крестьянские подростки очень рано начинали участвовать в хозяйственной деятельности как показала на массовых английских материалах. Б. Ханевельт, к работам в земледелии и животноводстве крестьянские дети привлекались чуть ли не с 8-9 лет. Отдельные наблюдения того же рода Р. Фоссье  делает  и  для  Франции. К 14-15  годам крестьянские дети овладевали едва ли не всеми хозяйственными премудростями. В эти же годы, как уже говорилось, их начинали считать совершеннолетними. Даже если допустить, что обстоятельства препятствовали их вступлению в церковный брак вряд ли можно думать, что созревшие физиологически и социально подростки откладывали создание полового союза еще на 14-15 лет. Если бы это было так, т. е. если бы они вступали в брак лишь в 27-30 лет, то возглавлять семейное хозяйство после перехода родителей в преклонный возраст (в 45-50 лет) пришлось бы их очень молодым неженатым  детям. (Ведь, женившись в 27-30 лет, крестьянин приобрел бы работоспособного наследника 14-20 лет - даже если бы им смог стать первенец - лишь к моменту своего физического угасания.) В сочетании с казуальными данными о брачном возрасте крестьян, приведенными выше все это побуждает думать, что и в деревне мужчины создавали свои первые брачные союзы, вероятно, в возрасте 15-18 лет. Их женами становились крестьянские девушки примерно 13-15лет. Проанализировав прямые и косвенные данные о браке и его формах во Франции XI-XIII вв., мы можем теперь лучше представить некоторые стороны демографического механизма который обеспечивал рост населения в то время.

Высокая брачность - еще более высокая, чем можно было бы думать на основании сведений о церковных браках,- ранний возраст первых половых союзов, обеспечивающий очень раннее начало детородного периода у женщин, частота повторных браков, заключавшихся порой вскоре же после прекращения предыдущего брака,- вот те черты брачного поведения, которые создавали весьма благоприятные предпосылки для интенсивного воспроизводства населения во Франции XI—ХП1 вв. Ясно, однако, что реализация этих предпосылок во многом зависела от принятых в обществе  взглядов  на  деторождение,  ребенка,  женщину.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 ГЛАВА I. РОЖДЕНИЕ И ДЕТСТВО.

Начиная с официозно-церковных взглядов, рождение потомства представлялось важнейшим (или даже единственным) оправданием брачного союза. Какое бы то ни было регулирование этого процесса в семье абсолютно исключалось: различные церковные установления пестрят соответствующими предписаниями. (Библия (Плодитеся и размножайтеся!)).

Однако сам факт, что эти предписания многократно повторяются, побуждает думать, что паства знала средства такого регулирования, включая и способы предупреждения зачатия, и способы прерывания беременности. И те и другие, видимо, находили применение на практике, иначе трудно было бы понять, почему исповедникам предписывалось не только интересоваться подобными прегрешениями как таковыми, но и дифференцировать санкции к совершающим их — то ли из-за невозможности прокормить ребенка, то ли по неразумию, то ли с целью скрыть «блуд». Поучительно и изменение строгости церковной эпитимьи: до XI в. за использование контрацептивов полагалось пожизненное отлучение, в начале XI в. оно было заменено десятилетним покаянием, на рубеже XII—XIII вв. срок такого покаяния сокращается до трех лет. Не отражало ли такое смягчение наказаний косвенного признания церковью невозможности справиться с проступками такого рода.

Единственная форма регламентации супружеских отношений, которую признавали церковные ортодоксы, касалась установления периодов, запретных для брачного соития. Со времени раннего средневековья эти периоды охватывали не только основные религиозные праздники (пасху, троицу, рождество и др.), воскресные дни, среду, пятницу, субботу, но и периоды регул, значительную часть срока беременности и кормления. При строгом соблюдении всех этих запретов для соития ежегодно оставалось лишь несколько десятков дней (в среднем 5-6 дней в месяц).

Хотя это и могло уменьшить брачную плодовитость, она, по расчетам Ж. Фландрена, могла, несмотря на указанные запреты, теоретически достигать чрезвычайно высокого уровня (до 0,75 - 0,5 на одну женщину в год). Однако как раз в XI—XII вв. церковная регламентация супружеских отношений смягчается. Руководства для исповедников, известные для этих столетий, предписывают более краткие сроки воздержания в период праздников; почти исчезают запреты соития в субботу, среду и пятницу. Поэтому связывать с церковной регламентацией какое бы то ни было реальное ограничение рождаемости в XI—XIII вв. не приходится. Более того, сохраняющиеся в XI—XIII вв. меры по регулированию супружеских отношений в период беременности и кормления новорожденного, если бы они соблюдались, объективно способствовали улучшению условий деторождения и выхаживания младенцев. (Бессмертный Ю.Л. «Жизнь и смерть в средние века» стр.103).

Такое же значение имели и церковные предписания о повышенной ответственности родителей за сохранение жизни малолетних детей. В основе подобных предписаний лежали, однако, не столько заботы церкви о детях как таковых, сколько вероучительные мотивы, имевшие целью укоренить общее представление о неприкосновенности каждого «божьего создания». (Бессмертный Ю.Л. «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке» стр. 54).

«Чрезмерная» привязанность родителей к детям, наоборот, осуждалась церковными ортодоксами. Авторы XII—XIII вв. порицают ее с еще большей настойчивостью, чем это делалось в IX в., видя в ней ущерб всепоглощающей любви к Богу, и даже источник различных прегрешений. «Дети приносят зло, - писал в конце XII в. рейнский епископ Этьен Фужер, обращаясь к простолюдинам. - Так как их надо кормить и одевать, родители становятся скупыми, решаются на обман, забывают о Боге». Хотя хорошо иметь детей, особенно когда они понятливы и знающи, говорит Фужер в другом месте, обращаясь к знатным, «противно смотреть» на матерой и отцов, которые доходят до безумия, целуя и обнимая своих отпрысков, и которые готовы ради них воровать и грабить, брать в долг и забывать о его возврате. «Имеющие детей наследников скопидомствуют... не имеющие же подают бедным... Графиня Гайрефорт... у которой все дети умерли, возносила за это Богу молитвы...» (Бессмертный Ю.Л. « Ребенок и семейная жизнь при старом порядке» срт.12 ) .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА II. МОДЕЛЬ БРАКА И БРАЧНОСТЬ.

В конце XIII в. и крестьяне, и горожане, и благородные, создавая супружеский союз, не всегда оформляли его в церкви. Это было возможно, в частности, потому, что не церковные браки не рассматривались в обыденном сознании как нечто одиозное. В XIV и XV вв. положение во многом изменяется. Прежде всего, что в светских юридических памятниках исчезают свидетельства терпимого отношения к не церковным бракам. О них нет теперь и речи ни в записях обычного права, ни в судебной практике. В то же время престиж церковных бракосочетаний явно возрастает. Только они признаются теперь законными. Ради достижения церковного брака идут даже на преступления. Среди лангедокских грамот о помиловании в связи с церковными браками в хранилище хартий отложились в частности следующие. В грамоте 1395 г. помилуется оруженосец, Pierre d'Espaly, пытавшийся обвенчать с выгодным женихом свою кузину, коей было лишь 11 лет. Грамота 1414 г. дарует помилование рыцарю Guilhem Dariempde; этот рыцарь, добиваясь реализации обещанного его сыну законного брака с одной из дочерей Guibert Goy, участвовал в ее похищении. Факты подобного рода не представляют ни чего бы то ни было исключительного. Они в изобилии встречаются и во многих других областях. Ясно, что во всех таких случаях церковный брак представлялся людям исключительной формой супружеского союза.

Пожалуй, еще существеннее, что изменение отношения к церковному браку обнаруживается в XIV—XV вв. не только в нраве. Об этом свидетельствует анализ некоторых народных обычаев, в частности так называемых шаривари. Первое конкретное описание шаривари во Франции относится к началу XIV в. Как видно из церковных документов, в ХIV – ХV вв. шаривари были направлены почти исключительно против повторных браков. В функционировании шаривари, на мой взгляд, важнее иной аспект. Выступая против любых повторных браков, в том числе и тех, которые разрешала церковь, участники шаривари — как молодежь, так и все взрослое население - объективно защищали идеальный канон моногамного христианского брака. В соблюдении этого канона они шли дальше официальных богословов, оказываясь гораздо нетерпимее к отклонениям от него. Такое было возможно лишь при условии, что сам этот канон во всех своих элементах был глубоко усвоен в обыденном сознании. В этом смысле самое распространение шаривари во Франции ХIV – ХV вв. косвенно подтверждает общепринятость церковного брака как единственной законной формой супружеского союза. Церковный брак стал абсолютным идеалом не только для верхов, но и для низов общества, как для молодых людей, так и для людей зрелого возраста (Бессмертный Ю.Л. «Жизнь и смерть в средние века» стр.69).

Всеобщее принятие церковной модели брака подразумевало, разумеется, строжайший запрет разводов и исключение повторных браков при жизни супругов. Какие бы то ни было индивидуальные склонности при выборе брачной партии (или же попытке отказа от нее) игнорировались и правом и практикой. При этом осуждались любые мезальянсы, с той лишь разницей, что одни из них между членами разных сословий - чаще запрещались, а другие - в рамках одного и того же сословия (например, браки более знатных дворян с менее знатными, более именитых горожан с менее именитыми и т. п.) - лишь не рекомендовались. Превращение церковного брака в повсеместно признанную форму не предполагало «либерализации» условии его заключения и расторжения и с этой точки зрения не поощряло роста брачности.

Широко распространенный сборник новелл «15 радостей брака» (рубеж XIV—XV вв. на конкретных примерах рассматривает все мыслимые варианты брака — по любви, по расчету, при мезальянсах, без них, когда муж старите жены, когда жена старше мужа и т. п.

По свидетельству автора все варианты брачных союзов рано или поздно сводились к обману, к супружеской измене, к моральным, физическим и материальным невзгодам, от которых нет спасения. Виною всему опять-таки — женщина, ее легкомыслие, жадность, похотливость. (Бессмертный Ю.Л. «Пятнадцать радостей брака»).

 

2.1. Статус женщины.