Радикальная понятийность» К Шмитта и метафизический компромисс демократии

      «Радикальная  понятийность» К  Шмитта и метафизический компромисс демократии.   

«Демократия везде губительна» К Н Леонтьев. 

      В Шмитовском анализе проблем демократии можно выделить два уровня: первый – юридически-социологический, основывающийся на очевидности и на прошедшем опыте человечества. Здесь Шмитт ничего не «изобретает». Он идет от эмпирики и от юридической проблематики (как в проблеме правопорядка – об этом позже). Второй уровень анализа (наиболее интересный и являющийся предметом нашего исследования) – собственно Шмитовский. Он основывается на методе «радикальной понятийности». Второй уровень следует из первого и является результатом завершенности, исчерпанности эмпирического анализа демократии. 

      Гл. 1. Эмпирическое исследование демократии К Шмиттом.

      Как следует из самого названия – Шмитт  берет за основу нечто эмпирически  очевидное (но не бесспорное) и противопоставляет  выводы сделанные на этой основе –  общепринятым выводам.

      «Наука  о воспитании»  как идеологическое обоснование возможности обмана народа.

      Аксиомой  демократической идеологии выступает  тезис о том, что в основе решений принимаемых в условиях демократии - находится воля народа. Но: "Воля народа всегда тождественна воле народа, выводится ли решение из "да" или "нет" миллионов голосов, или та же самая воля есть воля отдельного человека. Все зависит от того, как эта воля (народа – мое прим.) образуется»¹.  Как же формируется воля народа в демократическом обществе?: "Гражданин, собственно говоря, никогда не одобряет конкретного содержания, но одобряет in abstrakto результат, возникающую благодаря голосованию всеобщую волю и голосует только для того, чтобы был возможен подсчет голосов, благодаря которому узнают эту всеобщую волю. Если результат отклоняется от содержания голосования отдельного человека, то, уступая большинству голосов, он узнает, что заблуждался относительно содержания всеобщей воли. … При помощи этой якобинской логики, как известно можно оправдать и господство меньшинства над большинством, и притом ссылаясь на демократию. Сердцевина демократического принципа при этом сохраняется, а именно, утверждение тождества закона и народной воли, и для абстрактной логики, собственно говоря, не составляет совершенно никакого различия, идентифицируют ли с волей народа волю большинства или волю меньшинства, если никогда не может быть абсолютно единогласной воли всех"². «Древняя диалектика учения о воле народа все еще не разрешена: истинная воля народа может быть волей меньшинства, народ может быть обманут; ведь с давних пор известна техника пропаганды и обработки общественного мнения. Эта диалектика так же стара, как и сама демократия, и ни в коем случае не берет свое начало только у Руссо и якобинцев."³.

      Народ может быть обманут.

      Совершенно не обязательно, что этот обман будет совершаться исходя из, каких то, изначально злобных и двуличных установок «обманывающего». Нет, проблема как раз не в этом. Те, кто навязывают народу  что-то, что идет против коренных интересов народа – сами могут быть увлечены ложной идеей, и руководствоваться этой идеей как благом для народа.

      Идеологическим обоснованием обмана народа, выступает, по Шмиту, «наука о воспитании»: "Для радикальных демократов демократия как таковая обладает самостоятельной ценностью, независимо от содержания той политики, которая осуществляется с помощью демократии. Однако, … существует опасность использования демократии для устранения демократии... Случаи же когда демократы оказываются в меньшинстве, весьма часты. Тогда разворачивается та самая старая программа воспитания народа: народ можно привести к тому, что он правильно осознает свою собственную волю, правильно образует ее и правильно выразит⁴. Однако это означает лишь то, что воспитатель, по крайней мере, первоначально, отождествляет свою волю с волей народа, не говоря о том, что содержание того, чего будет желать воспитанник, так же определяется воспитателем. Из этой науки о воспитании последовательно вытекает диктатура, приостановление действия демократии во имя истинной, только еще долженствующей быть созданной демократии. Теоретически это не упраздняет демократию. Однако важно обратить на это внимание, так как это показывает, что диктатура не является противоположностью демократии (или как в другом месте пишет Шмитт: "Диктатура ... не является решительной противоположностью демократии, а демократия - диктатуре"⁵). Во время подобного переходного периода под властью диктатора ... воля народа может быть единственно основополагающей. Тогда, правда, особенно бросается в глаза, что единственный практический вопрос ..., (это) вопрос о том, в чем распоряжении находятся средства образовывать волю народа: военная и политическая мощь, пропаганда, господство над общественным мнением с помощью печати ... Политическая власть может сама ... образовывать волю народа, которой она должна порождаться⁶"⁷. "Теоретически, а в критические эпохи также и практически демократия бессильна перед якобинским аргументом, то есть перед решением отождествить меньшинство с народом и решением перенести понятие из области количественного в область качественного. Соответственно, интерес вызывает образование и формирование воли народа, а вера в то, что источник всякой власти - народ, обретает значение, подобное вере в то, что всякая начальственная власть исходит от Бога"⁸.

      «Наука  о воспитании» идеологически обосновывает возможность использования диктатуры для «осознания» народом своих «подлинных», «настоящих» интересов. Демократия бессильна перед «логикой воспитания», перед решением отождествить меньшинство с народом.

      Но  если волю народа можно сформировать с помощью СМИ и административного ресурса, то тогда не остается ничего другого как признать вслед за Шмитом что: «Удел демократии - упразднять себя самое в процессе образования воли»⁹; административный ресурс может сам образовывать волю народа, которой, казалось бы, должен порождаться; вера в то, что источник всякой власти - народ, обретает в современных условиях значение, подобное вере в то, что всякая начальственная власть исходит от Бога.  

      Правопорядок как следствие реализации воли народа.

      Первичной формой реализации воли народа выступает создание системы права, создание правопорядка.

      Правопорядок в обычном смысле этого слова понимают как некий порядок, основанный на праве. К Шмит утверждает: причинно – следственная связь между правом и порядком иная: "Каждый порядок покоится на некотором решении, и даже понятие правопорядка, которое необдуманно употребляется  как нечто само собой разумеющееся, содержит в себе противоположность двух различных элементов юридического"¹⁰.

      Противоположность права и порядка заключена в том, что для того чтобы заработали нормы права, в качестве необходимой предпосылки, требуется установление порядка, создание нормальной ситуации. Требуется решение о том, что порядок – установлен, или что тоже самое, что какая-то конкретная общественная ситуация является «порядком», т е нормальной ситуацией в которой можно жить и которую не нужно принципиально менять, а нужно только юридически закреплять. "Каждая всеобщая норма требует придать нормальный вид условиям жизни, к фактическому составу которых она должна применяться и которые она подчиняет своей нормативной регламентации. Норма нуждается в гомогенной среде. Эта фактическая нормальность – не просто «внешняя предпосылка», которую может игнорировать юрист; напротив, она относится к имманентной значимости нормы. Не существует нормы, которая была бы применима к хаосу. Должен быть установлен порядок, что бы имел смысл правопорядок. Должна быть создана нормальная ситуация, и сувереном является тот, кто недвусмысленно решает, господствует ли действительно это нормальное состояние"¹¹.

      Вначале создается порядок. Вначале создается «нормальная» ситуация и принимается решение о том что эта, нормальная ситуация существует, что она создана. После создания нормальной ситуации - создается право, закрепляющее возникший, уже существующий порядок.

      Не  право создает порядок. Оно не может создать порядок. Оно только закрепляет существующий, уже созданный кем-то порядок. Вначале действует право силы, разрушающее старый, и созидающее новый «порядок». И только после того как новый порядок создан и воспринимается тем, кто обладает правом силы - как «норма», как нормальность – только после этого вступает в действие сила права – как вторичная и производная от права силы, как закрепляющая уже существующий порядок.

      Право всегда создается на основе созидаемого порядка, а не наоборот. Так было всегда. И у большевиков после 17 года. И у демократов после 1991 года. И сейчас, в 21 веке, при установлении нового мирового порядка. Ломается старый порядок, создается новый, и именно этот новый порядок законодательно закрепляется в нормах права теми, кто, обладая правом силы, разрушает старый порядок и создает новую, приемлемую для них «нормальность».

      В рамках демократической идеологии  считается, что «нормальную ситуацию» создает народ, что именно он является сувереном и его воля – основой создание порядка. Но народ (и тут следует очередное эмпирическое обобщение К Шмитта) не однороден, в нем есть различные группы, которые образуются по своим интересам, и причем, интересы разных групп могут достаточно сильно не совпадать: «Различные народы или социальные и экономические группы, которые организуются демократическим образом, только абстрактно имеют один и тот же субъект – народ. In concreto массы социологически и психологически разнородны. Демократия может быть милитаристской или пацифистской, прогрессивной или реакционной, абсолютистской или либеральной, централистской или децентрализующей, причем опять же по-разному в разные эпохи, не переставая быть демократией"¹². Именно поэтому: "В конкретной действительности общественный порядок и безопасность представляются весьма различно, в  зависимости от того, военная ли бюрократия, охваченное ли духом торговли самоуправление или радикальная партийная организация решает, когда этот порядок и безопасность существуют и когда  им что-то грозит или возникают помехи"¹³.

      Право силы создает силу права. И принципиальным вопросом является вопрос о тех интересах и ценностях, которыми руководствуется действующая сила, социальная группа, обладающая правом силы.¹⁴ Причем – вопрос о ценностях здесь гораздо более актуален – чем вопрос о материальных интересах. Для кого-то массовое убийство детей во время абортов – «норма», а для кого-то – непререкаемое зло. Для кого-то извращение норма, а для кого-то извращение так и является извращением. И здесь нет (как, например, в убийстве детей) какого либо материального интереса.  Здесь сталкиваются ценности в чистом виде (конечно, они могут подкрепляться и материальными интересами – но это не обязательно). Можно замкнуть цепочку причинно следственных связей следующим образом – ценности коими руководствуется господствующая социальная сила, посредством права силы создают нормальную ситуацию и силу права, законодательно закрепляющую эту ситуацию в правопорядке.

      Демократия  безразлична к тем ценностям которыми руководствуется господствующая сила. Она как бы говорит – за тобой сила, ты обладаешь административным ресурсом, контролируешь СМИ, ты в конце концов сумел повести за собой большинство – значит ты должен править. И это по сути должна быть вся логика демократии. Но опыт демократических столтий учит о необходимости отсева. И вот отсекаются юридически различного рода экстремисты.

      Но  экстремизм сидит в саомй логике демократии – в ее безразличии к ценностям. Принципиальная установка демократии, ее высшая ценность – это отрицание ценностей (то, что называют политкорректностью и толерантностью, нравственным релятивизмом). Все ценности становятся условными, относительными. Нет больше абсолютных ценностей и Истины.

      Демократия  безразлична к ценностям. Она толерантна и политкоректна как к извращению, так и норме. И поэтому она сама – извращение.

      Демократия  не может не возводить  извращение в норму, потому что она  взятая как основа жизни человеческого общества – есть извращение, нонсенс, бред душевнобольного человека.   

      Парламентаризм

      Одним из главных инструментов реализации «воли народа» выступает парламент. Шмитт задается вопросом: "Почему для многих поколений парламент был действительно высшей мудростью и на чем основана вера целого века в этот институт?"¹⁵.

      Первое  обоснование парламента заключается в соображении внешней "быстроты": решать должен весь народ, но так как это невозможно, то "возникает известная последовательность ступеней: парламент - это коллегия народа, правительство - коллегия парламента. Благодаря этому, идея парламентаризма представляется чем-то демократическим"¹⁶. Но, если исходить только из соображений быстроты: «вместо народа … принимают решения доверенные люди народа, тогда, значит, от имени все того же народа может также принимать решение один доверенный человек, и такая аргументация, не переставая быть демократической, оправдывала бы антипарламентский цезаризм"¹⁷. Поэтому, делает вывод Шмитт "то, что парламент - это коллегия народа, коллегия доверенных, не является чем-то существенным"¹⁸ для понимания роли этого инструмента реализации воли народа.

      Второе  обоснование парламента заключено в определении его как места, где происходит столкновение "разумное основание парламента заключено в «динамически-диалектическом», то есть в процессе столкновения противоположностей и мнений, из которого как результат проистекает правильная государственная воля. Итак, сущность парламента - это публичное обсуждение аргументов и контраргументов, публичные дебаты и публичная дискуссия, прения"¹⁹. То есть в работе парламента можно выделить два главных, основополагающих принципа – публичность и дискуссионность благодаря которым собственно и достигается получение истины, правильных законов: "Абсолютно типичный ход мыслей обнаруживается у абсолютно типичного представителя парламентаризма – Гизо. Исходя из права (как противоположности власти) он перечисляет как существенные признаки системы, гарантирующей господство права; 1. что власти всегда вынуждены дискутировать и тем самым сообща искать истину; 2. что публичность всей государственной жизни ставит власти под контроль граждан; 3. что свобода печати побуждает граждан самих искать истину и сообщать ее власти"²⁰ . «Публичность обретает абсолютную ценность, хотя сначала она является только практическим средством против профессионально – бюрократически - техницистской тайной политики абсолютизма»²¹. В этом контексте Шмитт обращает внимание также на то, "Свобода слова, свобода печати, свобода собраний, свобода дискуссий, таким образом, не только полезны и целесообразны, но являются подлинно жизненными вопросами либерализма. … Свобода печати является только средством дискуссии и публичности, то есть, собственно, не является самостоятельным моментом"²².