Отношения России и Латвии

2. Итоги развития постсоветских отношений России и Латвии

Во время и сразу после развала СССР никаких серьезных объективных причин для плохих отношений между Россией и Латвией не было. Обе страны совместными усилиями освободились от тоталитаризма, Латвия фактически из рук России получила утраченную в  1940 г. независимость, российские (советские) войска были выведены из республики в кратчайшие сроки. В то же время имелись серьезные взаимные интересы для поддержания и развития добрососедских отношений. Даже если отмахнуться от тесных человеческих и культурных контактов, то остаются не менее существенные экономические связи и обеспечение российского транзита. Они были одинаково важны как для России, оставшейся тогда без всех незамерзающих балтийских портов, так и для Латвии, где на первых порах российский транзит стал, если не единственным, то одним из самых существенных источников пополнения бюджета. Нельзя забывать и то, что Россия традиционно была для Латвии главным рынком сбыта товаров, в большинстве своем, особенно в то время, неконкурентноспособных на рынках Запада[6, c.13].

Совсем по-другому выглядит ситуация, если говорить о субъективных моментах и взглянуть на нее с  психологической точки зрения. Невероятный размах центростремительных сил в одно, по историческим меркам, мгновение разметавших казавшуюся незыблемой советскую империю, с одной стороны, был вызван убежденностью каждой ее составной части (республики) в том, что низкий уровень жизни объясняется только тем, что именно она кормит весь Союз, и поэтому, став независимой, заживет припеваючи. С другой стороны, каждая местная властвующая элита и конкурирующие с ней силы тяготились зависимостью от центра и были рады использовать возможность полностью взять управление регионом в свои руки. Такое стремление, учитывая национальное деление империи, с энтузиазмом поддерживалось коренным населением, естественно, желавшим быть хозяином на своей земле. Как тут было не состояться Беловежской пуще, по сути, заговору, получившему всеобщее признание и ставшему на этом основании как бы совершенно легитимным.

Есть еще один субъективный момент, несомненно, сыгравший серьезную роль в развале СССР и оказавший ощутимое влияние на развитие отношений между Россией и другими бывшими советскими республиками, в одночасье ставшими независимыми национальными государствами с лидерами, в большинстве своем малокомпетентными, но имеющими большие претензии и аппетиты. Этот момент - восприятие значительной и весьма влиятельной частью властвующих элит Запада падения СССР как их победы в холодной войне, а России - как потерпевшего поражение врага. При этом к ней отнеслись куда менее благородно, чем даже к гитлеровской Германии: никаких планов Маршалла, зато — активное воздействие на власти освободившихся от диктата Москвы и созданных заново государств с целью отдалить их от России, укрепить в них свое влияние и противопоставить России[5, c.42].

В государствах Балтии все  эти настроения и процессы протекали  особенно активно. Их народы еще помнили о своей независимости, и стремление после ее обретения и пережитого унижения убежать от оккупантов как можно дальше, пусть не физически, но политически, культурно и психологически было чрезвычайно сильно. Это проявлялось и в жажде некой сатисфакции, если не материальной, то хотя бы моральной. Подобные чувства всячески поддерживались и подогревались значительной частью послевоенной эмиграции, жившей все эти годы на Западе надеждой на сведение счетов с теми, кто отобрал у них статус и возможность жить на родине. Тем более, что многие из них, таким образом, сводили счеты с армией, с которой сражались и от которой потерпели поражение. Для них это был своего рода реванш.

В свою очередь, Россия, прежде всего — ее руководители, восприняли резко изменившееся отношение со стороны недавних "младших братьев" (в том числе - по членству в компартии, работе в органах прежней власти) как неблагодарность и предательство. Похожие чувства они испытывали и в отношении западных властей, которые в ответ на чистосердечное предложение мира и равноправного сотрудничества, поддержав его на словах, на деле упорно вели линию на снижение политического влияния, экономического и военного потенциала РФ.

Однако этих и других, не упомянутых здесь, причин было бы недостаточно для обоюдостороннего проведения неконструктивной и стратегически невыгодной для обеих сторон политики. Отношения России с Украиной, например, где все те же причины имеют гораздо больший эмоциональный накал, при всех взлетах и падениях все же не носят такого уныло-беспросветного характера. Думается, дело здесь в том, что для активизации подобных процессов необходим еще некий внутренний импульс, который бы не разделял, а способствовал объединению и стабилизации властвующей элиты и ее электората. Другими словами, стал одним из фундаментальных элементов внутренней политики.

Это связано, во-первых, с  огромными надеждами, вызванными переменами, которые для своего осуществления объективно требовали счета не на года (как казалось в 1990 г. одному из лидеров Народного фронта Латвии — "через три-четыре года достигнем уровня жизни Финляндии"), но целой исторической эпохи, исчисляемой в десятилетиях и, возможно, поколениях. Во-вторых, они проводились второпях, некомпетентно и практически не считаясь с социальными последствиями для большинства населения. Это было в известной мере вызвано отсутствием в мире опыта перехода от социализма к капитализму и от тоталитаризма к демократии. Основную вину здесь все же должны взять на себя западные советники и следовавшие их рекомендациям местные властные элиты.

Те и другие очень спешили  сделать перемены необратимыми. Отсюда - "шоковая терапия" в экономике, что соответствовало интересам  западных монополий для расширения сферы "свободного рынка" и занятия на нем наиболее выгодных позиций. Это также отвечало и устремлениям местной властной элиты в деле проведения денационализации и приватизации в соответствии с сугубо личными планами и интересами.

Ради этих целей забылись и ушли даже не на второй, а пятый  или десятый план призывы к  демократии, которые на первых порах были главным двигателем перемен. Как-то так получилось, что до проблем не просто провозглашения, но практической демократизации политической жизни, вовлечения населения, "человека с улицы" в реальную выработку и принятие касающихся его решений руки никак не доходили. Десятки других дел представлялись властной элите куда более актуальными. В результате быстро стало расти отчуждение между властью и обществом. Тем более, что новые правители сразу же отказались от патернализма прежней власти, не создав большинству населения условий не только для улучшения, но хотя бы недопущения резкого, порой драматического ухудшения жизненных условий. Таким образом, все трудности переходного периода были переложены на плечи простых людей. Со временем это могло превратиться в прямую угрозу для правящей элиты. Тогда спешно понадобился враг, которого можно было бы сделать виновником всех несчастий[14].

Не было никакой необходимости  искать такого врага где-то далеко. В Латвии он имелся, что называется, под рукой: Россия и русскоязычные. Уже во времена перестройки и создания Народного фронта виновниками всех бед Латвии и латышского народа, того, что он стал чуть ли не меньшинством в собственной стране, и ему грозит полное исчезновение, были объявлены мигранты - люди, приехавшие (присланные) в страну для участия в развитии промышленности, работы на стройках, а также специалисты и чиновники. Это обвинение стало одним из основных лозунгов при сплочении Народного фронта.

Оно, в свою очередь, дало в руки местным противникам перестройки рычаг для мобилизации почувствовавших некую угрозу мигрантов под лозунгом "борьбы с национализмом", отрицательное отношение к которому внедрялось советской властью с удивительным упорством и ставшее в конечном счете для нормального советского человека аксиомой на уровне подкорки. Так возник Интерфронт и первый опыт противостояния на национальной почве, которое было выгодно лидерам обеих сторон. НФЛ получил возможность по национальному признаку исключить из конкуренции в борьбе за власть большую группу соперников. Вождям Интерфронта в их противоборстве с угрозой демократизации страны и потери статуса это создало почву для опоры на массовое движение дезориентированных людей, боящихся за свое будущее. Вместе же они постепенно сдвигали ситуацию в сторону все более возможного взрыва. К счастью, стремительность развала СССР помешала такому развитию событий.

При этом конфликтная ситуация в стране не исчезла. Наоборот, пользуясь  поражением Интерфронта и деморализацией некоренного населения, пришедшее под национальными лозунгами к власти новое руководство страны фактически возложило вину за оккупацию не на тоталитарный режим, а на "мигрантов", наказав их лишением гражданских прав и рядом других дискриминационных мер. Параллельно велась целенаправленная пропаганда, в ходе которой неуклонно во всех инвективах по поводу преступлений советской власти понятие "советский" подменялось понятием "русский", а "СССР" - "Россией". Запугивание Россией как  страшной угрозой  самому  существованию Латвии стало краеугольным камнем проведения и оправдания всей внутренней и внешней политики. В краткосрочном плане это делало жизнь власть предержащих довольно комфортной, однако в долгосрочной перспективе вело к откладыванию на будущее решений, необходимых для обеспечения безопасности, внутренней стабильности и развития страны. Самая развитая страна Балтии стала ее аутсайдером. Постоянное запугивание и резкое ухудшение материальных условий развило в большей части населения — как латышей, так и нелатышей - комплекс неполноценности и страх перемен. К тому же, официально провозглашаемая властями политика интеграции населения на деле до сих пор постоянно подрывается административными методами ее проведения, а также антироссийской и антирусской демагогией. Поддерживаемое таким образом у неграждан и нелатышей ощущение враждебности властей их интересам и нуждам делает эту часть населения относительно легкой добычей для всякого рода провокаторов и создает постоянные возможности для разжигания страстей, подрыва стабильности и безопасности государства. Кстати, в упомянутой Украине подобная политика не прошла и не могла пройти. Политическая элита не могла сплотиться на антирусской позиции, поскольку еще важнее для нее был спор между восточными и западными украинцами: кто из них "настоящий" украинец. Поначалу казалось, что западные украинцы - их лидеры, естественно - гораздо более "настоящие", но потом выяснилось, что восточных-то  намного  больше.  При  невозможности сравнения таких разных показателей спор может длиться сколь угодно долго[5, c43].

Казалось бы, для российского  истеблишмента и общественности в целом некорректное поведение латвийских властей, как говорится, "что слону дробина". Однако для российской политики Латвия (а также Эстония и, в меньшей степени, Литва) - всегда чуть ли не в центре внимания, постоянный источник раздражения. Это было бы естественно, учитывая, что так называемые русскоязычные составляют около 40% населения Латвии, и Россия даже из чисто моральных соображений не может не реагировать на их обиды.

Тем не менее у тех, кто  внимательно следит за развитием  событий, да и у многих "русскоязычных" уже давно возникли переросшие в уверенность   подозрения,   что   озабоченность   России судьбой соотечественников в Латвии никак или мало связана с действиями латвийских властей и в большей степени представляет собой разменную монету в политической игре. Если кто-то в этом еще сомневался, то события, связанные с подписанием соглашения об отнесении договора о сотрудничестве России с ЕС ко всем вновь вступившим в ЕС государствам, должны устранить их последние сомнения. Все угрозы России отказаться от его подписания и требования внести в него пункты о контроле над положением национальных меньшинств в Латвии и Эстонии оказались на деле способом добиться льгот в торговле (100-150 млн. евро в год) и некоторых других сферах, столь же мало относящихся к коренным интересам России. О том, что такая политика будет продолжаться, если не на официальном, то, во всяком случае, на уровне политических партий, свидетельствуют громадные усилия, прилагаемые теми, кто связан с блоком "Родина", который только условно можно назвать оппозицией, и одним из его лидеров Дмитрием Рогозиным. Сейчас они используют ситуацию, созданную (латышскими национал-радикалами) некомпетентной по содержанию и антидемократической по методам проведения   реформой   русского   образования, чтобы лишний раз продемонстрировать, что они в любой момент могут раскачать латвийскую лодочку и разжечь в Латвии межэтнический политический конфликт. В результате, на фоне падения рейтингов всех без исключения парламентских   партий   Латвии,   почти  на  треть   вырос рейтинг партии латышских национал-радикалов, который до этого был ниже избирательного барьера. Остальные латышские партии тут же принялись усиленно заявлять о своем строго национальном характере и противятся любым попыткам изменения закона, вызывающего  невиданные  за последние десять с лишним лет массовые протесты, хотя в неофициальных разговорах многие их представители высказывают тревогу по поводу грозящей опасности такого развития[7, c.8].

Итак, пользу от нынешнего  развития латвийско-российских отношений извлекают только национал-радикалы обеих сторон, для политического существования которых конфликт жизненно необходим. Это не было бы так существенно, если бы не тот факт, что их способность отравлять политический климат в своих странах несравненно больше, чем их электорат и, соответственно, формальная возможность влиять на принятие государственных решений. Ни в одной постсоветской стране, особенно в Латвии, также как и в России, ни одна политическая партия, претендующая на участие во власти, пока еще не может себе позволить даже во имя коренных интересов своего государства пренебречь, тем более публично выступить против контрпродуктивной по самой своей сути демагогии национал-патриотов. Политика все еще в значительной степени остается заложницей, в лучшем случае, невежественных, а, скорее, безответственных лидеров, профилирующих на страхах и неинформированности значительной, брошенной на произвол судьбы, части населения по обе стороны границы.