Автор: Пользователь скрыл имя, 28 Февраля 2012 в 18:03, контрольная работа
Прокл (410 – 485) – последний крупный представитель неоплатоновской философии и античной философии вообще. Все признаки совершенства, восхваляемому нами, блаженному мужу все они были врожденны от самого его начала. Признаки этого являлись воочию даже во внешнем совершенстве его облика, подобно как бы царственному пурпуру.
1. Жизнь и характер Прокла……………………………………………...2
2. Диалектика Прокла – логическое завершение диалектики Плотина..8
3. «Платоновская теология»……………………………………………...15
4. Заключение……………………………………………………………..17
5. Вывод……………………………………………………………………19
6. Список литературы…………………………………………………….20
1. Жизнь и характер Прокла……………………………………………...2
2. Диалектика Прокла – логическое завершение диалектики Плотина..8
3. «Платоновская теология»……………………………………………...
4. Заключение……………………………………………………
5. Вывод…………………………………………………………………
6. Список литературы……………………………………………………
Жизнь и характер Прокла
Прокл (410 – 485) – последний крупный представитель неоплатоновской философии и античной философии вообще. Все признаки совершенства, восхваляемому нами, блаженному мужу все они были врожденны от самого его начала. Признаки этого являлись воочию даже во внешнем совершенстве его облика, подобно как бы царственному пурпуру.
Первая из них есть высочайшая безущербность всех внешних чувств, называемая нами «разумением телесным», особенно же – зрения и слуха, этих достойнейших наших чувств, дарованных богами человеку для блага жизни и искания мудрости. Безущербность эта всю его жизнь оставалась у него неизменною.
Вторая из них есть телесная сила, не чувствительная ни к зною, ни к холоду, не страдающая ни от одной пищи, к которой был он беззаботен, ни от тех трудов, которым он придавался днем и ночью, когда молился, развертывая книги, писал, беседовал с друзьями, и все это с таким рвением, словно каждая из этих забот была у него единственной. Такую способность по справедливости можно назвать «мужеством телесным».
Третья телесная добродетель есть красота, которую можно сравнить с размеренностью душевной. Прокл был на редкость привлекателен, на вид, и не только от хорошего своего сложения, но и от того, что душа его цвела в теле, как некий жизненный свет, испуская дивное сияние, с трудом изобразимое словом.
Четвертая же телесная добродетель, здоровье, считается подобием справедливости и правосудия душевного: как есть справедливость душевная, так есть и «справедливость телесная».
Таковы были телесные его достоинства. Даже те качества души, которые врожденны были ему от природы и до всякого наставника, те части добродетели, которые Платон называет начатками философской души, были в нем достойны удивления. Памятливый, восприимчивый, высокий духом,
добрый, он сдружился и сроднился с истиною, справедливостью, мужеством, умеренностью.
Лгать намеренно он ни когда не помышлял, всякую ложь ненавидел, а нелживую истину любил. И как же было человеку, устремившемуся постичь истину сущего, не искать во всем правды с самых детских лет? Ведь из всех благ истина выше всего чтится и богами и людьми.
Как презирал он плотские наслаждения, а превыше всего он любил умеренность, тому достойным доказательством будет его прилежание к наукам, наклонность и порыв ко всяким знаниям; а они никогда не позволят возобладать в человеке наслаждениям животным и грубым, но способны возбудить душу лишь к размеренной согласованности в самой себе. Жадность была ему чужда до несказанности: хоть родители его и были люди богатые, он смолоду не смотрел на все их богатство, увлеченный одной лишь философией. Поэтому же был он свободен от неизменных забот и всякой мелочности, волнуемый только самыми большими и общими вопросами о божеском и человеческом.
Смолоду он был привержен к справедливости, правосуден, добр и совершенно чужд всякой необщительности, замкнутости и пристрастности. Скромный, но не жадный и не мелочный не заносчивый, но и не робкий – такою являлась нам его природа.
Наделенный редкой силой памяти, он не испытывал страданий, знакомых людям забывчивым, никогда не приходил в раздражение, но твердо знал, что науки ему даются, и в одном их изучении находил наслаждение. Чуждаясь всего неизящного и грубого, он чувствовал сродство лишь с тем, что выше и лучше.
Отроду наделенный всеми этими и многими иными природными благами, родился он на свет от Марцеллы, законной супруги Патриция. Приняла и словно бы повила его богиня-охранительница города Византия, когда он
достиг отроческого возраста: явилась ему во сне и призвала к занятиям философией.
Тогда же и открылась воочию, что от роду на нем почила великая мудрость богов. Однажды он занемог и лежал в тяжкой болезни уже без надежды на выздоровление; и тут у постели его вдруг явился свыше некий отрок, юный и красивый лицом, - он не успел сказать ни слова, как стало ясно, что это Телесфор – свершитель. Назвавшись и произнеся свое имя, он коснулся головы больного, перед которым стоял, опершись на изголовье, и этим тот час исцелил его от недуга, а сам исчез. Божественное это явление было началом божьей милости к юному Проклу.
Учился он у грамматика Ориона, потомка египетского жреческого рода. Но более всего в те юные годы, не отведав еще философии, увлекался он риторикою. Менее чем за два года прочитал он насквозь все писания Аристотеля по логике, этике, политике, физике и превыше всего по богословию. А укрепившись в этом, словно в малых предварительных таинствах, приступил он к истинным таинствам Платонова учения. Сокрытые в нем божественные святыни он старался прозреть непомраченными очами души и незапятнанной ясностью умозрения.
Занимался он и политикою, следуя политическим сочинениям Аристотеля и Платоновым «Законам» и «Государству». А что бы рассуждения об этом предмете не казались пустыми и на деле неосуществимыми, он побудил к этому делу Архиада, друга богов, сам же он всецело отдаться политике не мог. Препятствуемый более важными заботами. Архида он поучал и наставлял во всех доблестях и навыках политики. Философ иногда подавал политические советы: он присутствовал на городских собраниях, высказывая разумные мнения, он разговаривал о справедливости с правителями и свободою своего философского слова не просто убеждал, а чуть ли не заставлял их воздать каждому по заслугам. Да и вообще он заботился о добропорядочности своих читателей и побуждал их к умеренности в делах
общественных – побуждал не только словами, но и делом, всю жизнь являя собою словно воплощенный образец умеренности.
Содействовал он и распространению занятий словесными науками, и на себя принимая заботу об ученых, и правителей побуждая распределять между ними по заслугам разные пособия и другие награды. Был он и гневлив, но в то же самое время и кроток: он успокаивался очень быстро и из гневного делался податливым. Он мог бранить собеседников и то же время жалеть их, помогая им и заступаясь за них перед правителями.
Жены и детей у него никогда не было – так он сам захотел, и хотя мог выбирать меж своими самыми знатными и богатыми невестами, однако, сохранил свою свободу. Но при этом о своих товарищах и друзьях со всеми их детьми и женами он заботился так, словно всем им сразу был отцом и родителем, - таково было его попечение о жизни каждого. А как добр был он к ближайшим своим рабам, это всякий может усмотреть по завещанию блаженнейшего этого мужа.
Сказав о его дружбе, мы достойнейшим образом завершаем ряд общественных его добродетелей, которым далеко еще до истинных, и переходим к добродетелям очистительным, которые уже другого рода, чем общественные. Есть очищения, которые отделяют и отрешают от нас все свинцовое бремя бытия, они открывают путь бегства из здешнего мира, и к ним то принадлежал наш философ во всей своей философствующей жизни: и на словах он изучал досконально, в чем они состоят и как совершенствуют они в человеке, и жил он в совершенном соответствии с ними, всякий поступок свой, направляя к такому отделению души, ночью и днем прибегая к отворотным молениям, к омовениям и к приморскому бдению сходя неустанно каждый месяц, а то дважды или трижды в месяц: не только в рассвете лет у него хватало на это сил, но и на закате жизни он выполнял этот обычай неукоснительно, как закон.
В неизбежных наслаждениях пищей и питьём был он сдержан до крайности – настолько, чтобы лишь не занедужить и не обессилеть. Страдания он умел отстранять от себя, а если бывал ими настигнут, то переносил их с кротостью, и ему было легче оттого, что лучшая часть его была от них свободна.
Вот таким образом слагалась и внутренне складывалась душа этого блаженного мужа, почти достигая отделения от тела. Было в ней разумение – не житейское разумение, помогающее управлять тем, чем можно и не управлять, а иное чистейшее мышление. Было мужество – в том, чтобы не страшиться отделения души от тела. Разум и ум владычествовали в этой душе, низшие чувства не перечили очистительной справедливости, и вся жизнь его была красива.
Он был зачинателем многих учений, до него неведомых, - и о предметах естественных, и об умственных, и о божественных. Так, он первый установил, что есть некоторый род душ, способных созерцать многие идеи одновременно, и что души эти занимают среднее положение между Умом, объемлющим всё единым взглядом, и теми душами, которые способны восходить лишь к одной идее.
Следует сказать и о его справедливости, тоже принадлежащей к этому кругу добродетелей. Определяется она сама по себе и относится к умственным частям души. Свойственные ей действия – это усердие об Уме и о боге. Даже давая себе отдых от целодневного труда и подкрепляя тело сном, не оставлял он своих размышлений. Он стремился как можно скорее стряхнуть с себя сон, эту леность души; еще далеко было до конца ночи, еще не звал молитвенный час, а он уже сам просыпался и, не вставая с ложа, слагал гимны или обдумывал учения, а встав поутру, записывал их.
Умеренность, следующую за этими добродетелями, он соблюдал в такой же мере. Состоит она в том, что душа возвращается внутрь, к Уму, а ко всему остальному остается неприкосновенна и невозмутима.
Мужество, содружное с ними, было в нем не менее совершенно: бесстрастие, цель этой добродетели, было предметом его стремлений, бесстрастия достиг он в своем естестве, и вся жизнь его по слову Плотина, была не жизнью доброго человека, живущего общественными добродетелями, а жизнью богов, ради которой оставил он человеческую: богам, а не добрым людям, был он подобен во всем.
На гробнице Прокла вырезана надпись в четыре стиха, которые он сам сочинил:
Я – из Ликии Прокл, а воспитан я был Сирианом,
Чтобы наставнику вслед здесь же наставником стать.
Общая наши тела покрывает могильная насыпь –
Общий посмертный приют две успокоил душу.
Год его кончины был отмечен знамениями: случилось затмение солнца, и такое, что настала ночь среди дня и в глубоком мраке стали видны звезды. Солнце в это время находилось в знаке козерога, в восточном средоточии. Звездоводы отметили и другое затмение, которому предстояло случиться по миновении года. Небесные эти события скорбно знаменуют земные события, явственно означая утрату и конец светочета в философии.
Диалектика Прокла – логическое завершение диалектики Плотина
Проклом кончается античная философия и начинается многовековое господство схоластической философии, в частности как переход античной философии в эпоху средневековую. Вот почему неоплатонизм разделяет присущие этому периоду противоречия. Хотя с самого начала неоплатонизм и стоял в оппозиции к возникающему христианству, эта оппозиция скоро была сломлена, причем так, что неоплатонизм в его христианской, особенно Ареопагитской, переработке становится философской основой средневекового христианского догматизма.
Прокл свою философскую систему в основном посвятил углублению и систематизации неоплатонизма. Платонизм и неоплатонизм находят свое логическое завершение в философии Прокла. В этом смысле Прокл, скорее приемник, нежели создатель новой философской системы.
С другой стороны, Прокл, давший стройную систему неоплатоновской философии, во многом был обязан Аристотелю, особенно его логике и диалектике.
Воплощением прокловской диалектики является его философская концепция цепей триадического развития мира. Правда, первыми представителями триадической философии были Платон, Плотин, Ямвлих, однако триада у Прокла получает свое дальнейшее спекулятивное обоснование и диалектическое применение буквально во всех областях. Великий диалектик Гегель не случайно обратил внимание именно на эти триады Прокла: «…в этом отношении его учение заключает в себе самое превосходное и развитое из всего того, что дают нам неоплатоники».
Основными моментами прокловской философии как спекулятивно – диалектической системы триадического развития божественного мироздания выступают: