Язык науки, его особенности

В 90-х годах наряду с термином «понятие» начинает более активно входить в оборот в различных гуманитарных текстах термин «концепт», представление о котором существенно обогатилось при обращении к историко-философской традиции. Как показала С.С. Неретина, исследовавшая концептуализм средневекового философа П. Абеляра, термин conceptio в его «Логике» имеет значение «схватывания» единичного и многообразного в осуществляемом «душой» акте познания. «Недооцененный» в истории философии концептуализм уже нашел способ и термин, не отбрасывающий единичное, конкретное, индивидное, но выражающий их в «спаянности» с общим, универсальным.

Соответственно, универсальное  предстает в нем как «полнота конкретности», что существенно отличает концепт от понятия, и прежде всего потому, что его целостность предполагает соотношение с «душой слушателя». Концепт формируется речью «в пространстве души», в общении, синтезируя такие способности души, как память, воображение и суждение, в то время как «понятие есть объективное идеальное единство различных моментов предмета и связано со знаковыми и значимыми структурами языка, выполняющего функции становления мысли, независимо от общения». Сегодня существуют и более зрелые представления о концептах.

В частности, в когнитивных  науках «концепт» — это термин, обозначающий единицу ментальных ресурсов сознания и информационной структуры, отражающий знание и опыт человека. Это — содержательная единица памяти, концептуальной системы и языка мозга, а также всей картины мира, отраженной в человеческой психике. В целом концепты — это «интерпретаторы смыслов», форма обработки субъективного опыта путем подведения его под определенные категории и классы, основная единица хранения и передачи информации, достаточно гибкая и изменяющаяся с ростом знания. Общечеловеческие, универсальные концепты специфически группируются и вербализуются в разных языках в зависимости от лингвистических, прагматических и культурологических факторов. Концепты организуются также в иерархические, часто ассоциативные семантические сети, как это представлено, например, в моделях хранения знаний в памяти человека.

Существенным продвижением в освоении и применении термина «концепт», вхождении его в культурологические и гуманитарные тексты станет, безусловно, словарь концептов русской культуры — фундаментальная работа, осуществленная в последние годы Ю.С. Степановым. Всей работе предпослана содержательная интерпретация концепта, выявляющая позиции автора, для которого базовые концепты существуют «над индивидуальными употреблениями» и способ их «суммирования» является генетическим. Моменты историзма, темпоральных характеристик концепта, а также его определенности в культуре становятся важнейшими его характеристиками. Однако культурно-исторический подход приводит автора к значительному расширению термина «концепт», а введенное понятие «концептуализированной предметной области» в языке и культуре предполагает уже объединение в одном общем представлении — «культурном концепте» не только слов, мифологем, но также ритуалов, вещей и материальных предметов, в том случае если они несут духовный смысл и выступают в роли символов. В полной мере концепт используется при разработке такой проблематики, как концептуализация внешнего мира, заложенная в языке. Исследования известного лингвиста А. Вежбицкой по теории метаязыка и этнограмматике осуществлены на стыке с психологией культуры, культурологией, наукой о познании. Она исходит из того, что нельзя описать «мир как он есть» на естественном языке, так как последний изначально задает свою картину мира, а все значения являются субъективными, антропоцентричными и этноцентричными. В книге «Язык. Культура. Познание», в значительной мере посвященной русскому языку, его национальным особенностям, Вежбицкая, осуществляя сопоставление этнографически специфичных концептов, обосновывает, что та или иная концептуализация внешнего мира заложена в языке. В нем отражаются не только особенности природных условий или культуры, но и своеобразие национального характера его носителей — например, в русском языке необычайно подробно разработано семантическое поле эмоций.

Конкретным концептам  А. Вежбицкая посвятила специальную  работу «Концептуальные основы психологии культуры». На основе ее идей отечественный исследователь O.A. Корнилов предложил свое понимание отношения концептов научной картины мира и языковой картины мира, принципиально различающихся не тождественностью объектов отражения, а также характером соотнесенности каждой из проекций внешнего мира с самим этим миром. Совокупность концептов образуют языковую картину мира национального языка, что дает основание для введения нового концепта — «национальная языковая картина мира». В философских текстах также существует, хотя часто и неявно, свой опыт применения концептов. И это касается не только истории философии, но и современных исследований. В частности, в фундаментальной работе Ж. Делеза «Различие и повторение» (1969) не просто различаются понятия и концепты, но исследуются разные порядки общности — подобие и равенство, принципиальное несовпадение повторения и общности, номинальные концепты, понятия природы, понятия свободы.

Для понимания природы  и различия концептов и понятий естественно-научного или гуманитарно-философского знания представляется значимым следовать идеям Делеза о различии между повторением и общностью, о том, что общность представлена качественным классом подобного и количественным классом равноценного, что общность частного противопоставлена повторению особенного. Соответственно, «язык науки, где преобладает символ равенства и каждый термин может быть заменен другим, и лирический язык, каждый незаменимый термин которого может быть лишь повторен», тем самым четко различаются. И дело здесь не только в разных типах знания — научном и художественном, но и в фундаментальном различии способов образования и природы понятия и концепта, для которого «повторение выступает как логос единичного, особенного». И это различие в характере общности еще более подчеркивается Делезом далее: «Существует очень большая разница между общностью, всегда означающей логическую силу понятия, и повторением, свидетельствующим о его бессилии или реальном пределе». Итак, не во всех случаях мы можем пользоваться понятием и логической общностью, потребность в концепте, опирающемся на повторение, особенно существенна там, где имеется «частный мыслитель», где объект наделен сознанием, где не может быть простого обобщения индивида как «экземпляра» по законам логики Аристотеля.

Этот короткий и, разумеется, весьма неполный экскурс в существующие исследования о концепте убеждает тем не менее в том, что феномен, именуемый концептом, имеет богатую предысторию, в определенной степени рассмотрен в различных текстах и сегодня становится все более значимым в многообразных областях знания. Вместе с тем очевидно, что значения, вкладываемые исследователями в термин «концепт», достаточно серьезно расходятся, а его эвристические возможности используются недостаточно даже там, где исследователь в нем остро нуждается, как, например, в теории культуры, филологии, герменевтике и философии познания.

3. Символика в языках науки.

В ряде наук не довольствуются теми языковыми слоями: терминами, концептами и их обычным словесным аккомпанементом, но и вынуждены дополнительно обращаться к специальной символике. Такая символика шифрует основные термины и концепты данной отрасли исследований и она же служит материалом для их трансформаций. Один из важнейших постулатов семиотики: знаки служат нам не только для обозначения чего-то или кого-то, не только для характеристики обозначаемого или для его объяснения, но также для того, чтобы на определенном этапе рассуждений таким образом выделить обозначаемое, чтобы можно было удобно работать с выделенными референтами, не обращаясь к ним самим. Более того, это делается, абстрагируясь от самих референтов, на некоторое время отвлекаясь от них.

Эта функция знаков вступает в строй на довольно продвинутом  этапе манипуляций со знаковыми  системами. Многие знаковые системы  вовсе не нуждаются в том, чтобы  еще раз шифровать свои объекты. На уровне естественных или образных знаков мы вполне удовлетворяемся действиями именно с ними, не обращаясь к дополнительным системам. То же самое касается и языковых систем. Но когда знаки достигают большей степени абстрактности, работа со словами обычно дополняется работой с символами, которые повторно обозначают объекты нашего рассмотрения.

Возьмем для примера  историю возникновения химической символики. Первоначально любой  химический объект получал словесное  оформление — он назывался каким-то словом. На заре цивилизации любой химический объект связывался даже с иным известным объектом, например, с планетами. Очень скоро люди поняли, что этого недостаточно, и стали обозначать химический элемент либо вещество каким-то символом. На первый взгляд может показаться, что это делалось ради удобства в речи либо на письме: символ всегда гораздо короче словесного названия. Но это не так. Быстро обнаружилось, что слова не годятся для обозначения преобразований в химических реакциях, — для этого необходимы дополнительные значки. Наступила эпоха выделения символов для всех химических веществ. Она была длительной и настойчивой и продолжается также в наши дни.

То же самое обнаружили и математики. У них с самого начала возникла проблема действий, манипуляций  с числами — слова для этого не годились. Попробуйте умножить «сто шестьдесят четыре», скажем, на «шестнадцать». Если вы будете пользоваться словами, то вам, скорей всего, это сделать не удастся (если вы, конечно, не Корейко), зато это легко производится с помощью цифр.

Почему? Да потому, что  слова не подходят по своему потенциалу абстрактности для такого рода манипуляций, они еще слишком близки к обозначаемому. Равно как нам неудобно (или просто невозможно) производить математические действия, оперируя самими объектами, так же невозможно это делать на уровне их словесных обозначений. Зато такие операции становятся возможными и достаточно легко осуществимыми, если мы обозначим объекты символами, а символы оторвем на время от обозначаемых ими предметов и будем с ними работать. Потом, после получения желаемого результата, мы сможем вернуться к конкретным объектам, которые скрывались за нашей символикой. Это и лежит в основании использования символами в наиболее абстрактных областях науки.

Самый яркий пример такого рода временного отторжения знаков от их референтов, который приходит мне на ум, — это решение простейших арифметических задач, с которыми мы имели дело в начальной школе. Сначала в условиях задачи мы получаем именованные величины (400 га, 3000 рублей и т. д.). Прежде всего, в этих случаях мы должны избавиться от конкретных наименований и оставить только числа, затем мы уже производим операции с этими числами, а в конце снабжаем полученный ответ теми же обозначениями, от которых избавлялись в начале. Это наглядный пример отторжения знака от обозначаемого. Он показывает, как мы переходим с одного уровня абстракции в знаках на другой, и для чего вообще нужны символы.

Отделение символа от референта в очень абстрактных  системах заходит значительно дальше, чем это показано в моем примере. В некоторых из них нам приходится забывать о зашифрованных в знаках объектах на весьма длительный срок. Более того, действия с символами в некоторых системах как бы замыкаются сами на себя. Даже процедуры верификации (проверки получаемых результатов) не обращаются к объектам, ради которых делаются вычисления, но выполняются в рамках той знаковой системы, которая используется для преобразований.

Так, в арифметических действиях проверка сложения производится вычитанием (и наоборот), а проверка умножения противоположным действием — делением. В математической логике действия с логическими символами проверяются по таблицам истинности, которые включены в систему логических операций. При этом не приходится выходить для проверки в мир реальных объектов и событий. Наоборот, в случае с логическими операциями это делать запрещено, ибо речь идет о проверке не реальных вещей, но логических категорий ложности и истинности внутри знаковых преобразований.

Такие возможности знаковых систем большой степени абстрактности  связаны с фундаментальным свойством  знака (любого знака). Знак, как представитель чего-то или кого-то, а не только самого себя, может существовать только в трех ипостасях (воплощениях). Во-первых, он может существовать, опираясь на своего референта, если он к нему близок. Например, фотография скульптуры Фальконе «Медный всадник» в Петербурге для тех, кто видел или знаком с этой скульптурой, может выразить свое значение (воспроизведение данной скульптуры) только потому, что она похожа на нее, а не на что-либо другое. В данном случае схожесть знака с изображаемым позволяет ему отразить его напрямую, без какой-либо посторонней помощи. Тем, кто никогда данной скульптуры не видел, либо ее не помнит, поможет текст под фотографией (ведь язык является всеобщим толмачом и разъяснителем!). Это — первый вариант реализации знака.

По мере увеличения абстрактности  знаков они включаются в систему, которая принимает на себя задачу поддержки знака и разъяснения  его значения. Скажем, в предложениях: «В Петербурге на Сенатской площади  стоит скульптура Петра I, выполненная скульптором Фальконе. Она называется „Медный всадник“ и т. д.» Деталей может быть сколь угодно много, но все они сводятся к тому, чтобы представить скульптуру силами языка, то есть словесного кода, и без обращения к картинкам, фотографиям и пр. Здесь уже знаки, репрезентатирующие скульптуру, опираются не на сам объект или на его визуальное изображение, но на слова, которые являются абстракциями. И такое существование знаков является возможным, хотя в этом случае они требуются в большем количестве.

Может быть, и третий вариант знакового бытия, когда тот же самый объект выражен в нескольких системах знаков, причем одна система поддерживает и поясняет другую. Это как раз тот случай, который я объясняю в связи с символами в языках науки. В них используются знаки максимальной абстрактности. Они насколько удалены от своих референтов, что уже не могут рассчитывать на их поддержку. Зато они включены в системы огромной степени связанности (когерентности), что помогает им получать поддержку друг от друга. Эти системы уже претендуют на то, чтобы вообще оторвать знаки от изображаемых ими предметов. Именно силами этих систем входящие в них знаки преобразуются, упрощаются и приводят к нужным нам результатам. Потом эти результаты внедряются в реальную действительность, и по ним уже (по результатам преобразований символов) происходит обработка фактов действительности.

Таков смысл, включения дополнительных знаков в виде систем символов в языки особо абстрактных наук. На какой-то стадии развития конкретной науки ее представители сталкиваются с тем, что без дополнительной символики они продвигаться в ней дальше не могут. Тогда наступает эпоха изобретения символов для главных объектов данной науки и их адаптация внутри рационально составленной и эффективно действующей системы. Я не буду иллюстрировать мои рассуждения примерами из различных наук; и по химической, и по физической, и по другим номенклатурам имеются многочисленные источники, которые их описывают и объясняют. Я все же рекомендую интересующимся обратиться к книгам Айзека Азимова, великого популяризатора науки, жившего в прошлом веке. Он обращал на эту сторону дела огромное внимание и посвящал ей многие свои произведения.

По степени отрыва знака от изображаемого знаки  и их системы отличаются друг от друга. В естественных системах мы никакого отрыва не наблюдаем, известный нам естественный знак все время присутствует в знаковых преобразованиях и, преимущественно, в том же виде, в котором он нам явился. В образных системах знаки уже могут отрываться от своих референтов, но все же должны их в какой-то мере похожести воспроизводить. В языках слова обычно значительно отдаляются от изображаемого, иногда на довольно значительное расстояние. Тем не менее, мы всегда можем понять, о чем идет речь. В следующих по степени абстрактности системах знаки окончательно отступают от своих референтов, и без соответствующего пояснения нам не понять, о чем они говорят. А уж в формализованных системах они полностью принимают заботу о наделении включенных в них знаков тем или иным содержанием.