Полемика славянофилов и западников

МИНИСТЕРСТВО  ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

Брянский  Государственный Технический Университет

 

 

 

Предмет: «философия»

Тема: «Полемика  славянофилов и западников»

 

 

 

Выполнил  студент:

Гр.11-МТМ

Горбачев  П.Н.

Преподаватель:

к. п. н., доцент

каф. «ФИиС»

Дзюбан В.В.

 

 

 

Брянск 2013

Содержание:

1)Введение                                                                                                 с.2-4

2)Историческая справка                                                                          с.5-10

3)Проблема национальной и культурной идентичности               с.11-17

4)Европа-Россия: русский дух и европейский разум                      с.18-24

5)Возвращение к истокам                                                                      с.25-28

6)Европеизация России как путь к цельности русской жизни      с.29-32

7)Заключение                                                                                             с.32-34

8)Список литературы                                                                                с.35

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. Введение.

 

Как писал Г. Флоровский, русская философия «рождается из историософского изумления, почти  испуга, в болезненном процессе национально–исторического  самонахождения и раздумья. И рождается именно русская философия, не только – философия в России. Ибо рождается или пробуждается русское философское сознание, – некто новый начинает философствовать. Рождается или становится некий новый "субъект философии"… <…> Люди тех поколений не построили своих и новых систем. Они кажутся со стороны какими–то растерянными эклектиками. Они слишком много спорят и говорят, – говорят больше, чем пишут. Очень немногое из тогдашнего философского брожения окристаллизовалось в литературных формах. И, однако, свершилось самое важное – мысль пробудилась…».

Десятые–сороковые годы 19–го столетия были ознаменованы небывалым для новой России интересом к истории отечества, самое яркое свидетельство которого – феномен широкой известности, скажем больше – популярности многотомной «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Пожалуй, впервые в русской истории научное сочинение было встречено читающей публикой с таким вниманием и получило широкий общественный отклик. Успех этого исторического труда говорит не только о его литературных и научных достоинствах, но и о потребности образованного общества в углублении исторического и национального самосознания.

Вступив в 1812 году в  войну с наполеоновской Францией (1812–1815), Россия вышла из нее победительницей, что привело к подъему патриотических чувств и росту национального  самосознания. Вместе с тем, победа русского оружия обострила противоречие между военно–политическим могуществом  России и мерой ее «образованности», «просвещенности», «цивилизованности». Когда в 1813 году русские войска вошли  в Париж, радость победы была омрачена сознанием отсталости, провинциальности русской культуры. Здесь, в центре западноевропейского мира, победители чувствовали себя побежденными на поле «европейской образованности». Военная  и политическая мощь александровской России не могла компенсировать для «русских европейцев» ни сравнительной бедности ее новой, ориентированной на западные образцы культуры, ни ее гражданско–правовой и экономической отсталости (по сравнению с буржуазными государствами Запада), ни личной несвободы русского крестьянства.

Сознание того, что  Россия отстает от «передовых европейских  держав» по классу «образованности» и творческой активности, если мерить культурные достижения России меркой западноевропейской истории, заставляло задумываться о причинах такого положения  и о перспективах отечественной  культуры. Если в восемнадцатом столетии идеология Просвещения давала русским  людям надежду на более или  менее скорое вхождение в семью  «просвещенных народов», то немецкий историзм (Шеллинг, Гегель) потребовал от каждого народа, претендующего  на место в мировой истории, самостоятельного мышления и оригинального творчества.

Ситуация в области  исторического и культурного  самосознания еще более осложнялась  для русских интеллектуалов 20–40–х годов тем обстоятельством, что  немецкий историзм рассматривал самого себя как завершение оригинального (стихийного, бессознательного) исторического  развития. Развитие народа возможно только при условии, что данная культура еще не обладает историческим сознанием  и поэтому способна нерефлексивно, наивно осуществлять заложенную в «народном духе» идею. Эксплицируя эту бессознательно живущую в народе идею, выразители народного духа руководствуются верой в то, что они постигают Истину, имеющую универсальное значение. Достижение народом ступени исторического самосознания делает невозможным «наивное» творчество. «Россия, таким образом, оказалась перед лицом усвоенной ею философией германского идеализма в безвыходной ситуации: она была поставлена перед требованием быть оригинальной уже в постистории, когда оригинальность стала для нее недостижимой».

Вопрос о месте  России в мировой истории при  той его постановке, которую дворянские интеллигенты нашли в современной  им европейской (прежде всего – немецкой) философии, провоцировал их критически взглянуть на собственную историю и культуру и вместе с тем – ориентировал на то, чтобы критически отнестись к самому немецкому идеализму, претендовавшему на «закругление» мировой истории в акте философско–исторического самосознания.

Такова была историко–культурная  ситуация, в которой происходило  формирование мировоззрения «западников» и «славянофилов» как двух важнейших направлений философско–исторического самосознания России первой половины XIX–го столетия.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Историческая справка.

 Полемика «славянофилов» и «западников» около двадцати лет (с конца тридцатых и до середины пятидесятых годов) была явлением, определявшим ценностные координаты общественно–политической и философской мысли России. Именно это время оказалось во многом определяющим для формирования проблемного поля отечественной философской мысли на столетие вперед.

Говоря о возникновении  западничества и славянофильства  как двух направлений русской  общественной и философской мысли  первой половины девятнадцатого века, следует различать их предысторию  и историю. К предыстории относится период с десятых до середины тридцатых годов девятнадцатого столетия. Ценностные установки «консерваторов» и «новаторов», предвосхитившие многие установки будущих славянофилов и западников, впервые отчетливо проявили себя в споре о новом литературном языке между сторонниками двух литературных объединений: «Арзамаса» (1815–1818, Н. М. Карамзин) и «Беседы любителей русского слова» (1811–1816, А. С. Шишков). Позднее возникают философские кружки, в которых проходят философскую школу будущие идеологи славянофильства и западничества. В кружках Д. Веневитинова («Общество любомудрия»), Н. Станкевича и А. И. Герцена ставятся вопросы национально–культурного, философского и общественного самосознания в координатах Россия–Запад. Общество любомудрия оказывается питательной средой для славянофильства, а кружки Станкевича и Герцена – для западничества.

В начале тридцатых  годов большинство будущих славянофилов (исключая Хомякова) были приверженцами  философии Шеллинга, и их позиция  была скорее западнической, чем славянофильской. Во всяком случае, статья И. В. Киреевского  «Девятнадцатый век» (1832) – первое теоретическое  рассмотрение вопроса об отношении  русской образованности к образованности европейской, появившееся в печати, – написана с позиций последовательного  «западничества». В статье Киреевский показывает себя приверженцем идеалов  «европейской образованности» и  подвергает острой критике тех, кто  отрицает реформы Петра Великого ради возвращения к началам древнерусской  образованности. С 1828 по 1831 год П. Я. Чаадаев пишет свои «Философические письма» (1–8), в которых в резкой форме высказывает мысль о неисторичности русского народа. В первой половине тридцатых годов Чаадаев распространяет «Философические письма» в рукописных списках среди своих друзей и знакомых (одним из первых известных нам откликов на письмо принадлежит А. С. Пушкину). 

Таким образом, ко второй половине тридцатых годов западнический  и славянофильский подходы к  вопросу о месте России в европейской  истории, о ее национальной и культурной идентичности уже заявили о себе, но еще не получили развернутого литературного  выражения, не были структурированы  в особые «направления» (со своими лидерами, печатными органами и т. д.). Хотя точная датировка в данном случае затруднительна, мы не ошибемся, если скажем, что сознательная идентификация русских дворянских интеллигентов со славянофильством или с западничеством становится фактом общественной жизни с конца тридцатых – начала сороковых годов XIX–го века.

Начало процесса вызревания комплекса философских, общественно–политических и историософских идей западников и славянофилов (то есть начало истории «славяно–западных» споров) чаще всего связывают с публикацией в 1836 году в журнале «Телескоп» первого «Философического письма» П. Я. Чаадаева. Споры, разгоревшиеся вокруг него, послужили стимулом для кристаллизации воззрений тех, кто был не согласен с пессимистическими оценками прошлого, настоящего и будущего России, содержавшимися в знаменитом впоследствии сочинении Чаадаева.

Рождение «славянофильства»  историки отечественной философии  обычно связывают с появлением статьи А. С. Хомякова «О старом и новом» (1839). Эта работа вместе с откликом на нее И. В. Киреевского («В ответ А. С. Хомякову», 1839) открывает историю славянофильства как оригинального течения русской мысли. Работа Хомякова и ответ на нее Киреевского читались на дружеских собраниях московских интеллектуалов зимой 1838–1839 годов. Статья «О старом и новом» определяла один из центральных вопросов славянофильства: «Что лучше: старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнюю организацию?... Много ли она утратила своих коренных начал, и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?» Статья–речь Хомякова, представлявшая собой ответ на мрачный вердикт, вынесенный Чаадаевым прошлому, настоящему и будущему России, стала предметом острых дискуссий как в среде славянофилов, так и в среде «западных», с которыми в эту эпоху славянофилы встречались в московских литературных салонах. Как писал в своих мемуарах Александр Герцен, «семя было брошено». В начале сороковых годов острота полемики между западниками и славянофилами все время росла и к середине сороковых годов обострились до такой степени, что личные контакты между представителями враждующих партий почти прекратились.

Около 1846 года происходит раскол внутри «западнического» лагеря, в котором формируются два  направления: радикальное и либеральное (радикальные западники не ограничиваются буржуазно–демократическим идеалом  гражданского общества и становятся на позиции социализма и воинствующего  атеизма). Часть лидеров западнического движения встает под знамя «наиболее передовых» философских и социальных теорий (Фейербах, Прудон, Фурье, Оуэн, Сен–Симон) и кладет начало социалистическому движению в России. Идеал социализма от В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. П. Огарева перешел к их «наследникам» – народникам и марксистам. Другая часть видных западников заложила основу для либерально–демократического движения XIX – нач. XX–го века (Т. Н. Грановский, В. П. Боткин, К. Д. Кавелин). 

На сороковые  годы приходится пик полемики западников и славянофилов. История славянофильства  как единого направления продлилась несколько дольше, чем история  «западничества». На пятидесятые годы приходится публикация важнейших в  философском отношении работ  теоретиков славянофильства, но западничество  как особое направление русской  мысли распалось, фактически, уже  к концу сороковых годов. К  середине пятидесятых годов размежевание русской интеллигенции на западников и славянофилов (в классической его  форме) уже теряет свою актуальность. Ему на смену приходит новое, «разночинное»  поколение русской интеллигенции  с новыми философскими ориентирами.

Перечислим, в порядке  исторической справки, имена главных  действующих лиц, принимавших участие  в идейном противостоянии западников и славянофилов.

К теоретикам западничества обычно относят: Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856),Александра Ивановича Герцена (1812–1870), Виссариона Григорьевича Белинского (1810–1848),Тимофея Николаевича Грановского (1813– 1855), Константина Дмитриевича Кавелина (1818–1885),Николая Платоновича Огарева (1813–1877), Василия Петровича Боткина (1811–1869).

Вокруг идеологов  западничества группировались деятели  русской культуры, не участвовавшие  в формировании его идейной программы, но вносившие заметный вклад в  ее устную и печатную пропаганду. Среди них историк П. Н. Кудрявцев, правовед П. Г. Редкин, географ Н. Г. Фролов, филолог–классик Д. Л. Крюков, критики А. Д. Галахов, Г. Ф. Головачев, публицист Н. М. Сатин, редактор «Московского городского листка» В. Н. Драшусов, писатели Н. Х. Кетчер, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, И. И. Панаев, И. А. Гончаров, А. В. Дружинин и др.

Основные периодические  издания, проводившие западническую  линию в 40–е годы, – это «Отечественные записки», «Современник». Для истории  отечественной философской мысли  наибольший интерес имеет творчество Чаадаева, Белинского и Герцена.

К теоретикам славянофильства обычно причисляют: Алексея Степановича Хомякова (1804–1860),Ивана Васильевича Киреевского (1806–1856), Константина Сергеевича Аксакова (1817–1860),Юрия Федоровича Самарина (1819–1876).

К славянофилам, не разрабатывавшим философско–теоретические основы этого направления, но активно  распространявшим славянофильские  идеи в печати и использовавшим их в различных областях культуры и  в социальной жизни (что стало  возможно в эпоху подготовки крестьянской реформы 1861 года), относят писателей  и общественных деятелей А. И. Кошелева и И. С. Аксакова, писателей В. И. Даля, С. Т. Аксакова, А. Н. Островского, А. А. Григорьева, Ф. И. Тютчева, Н. М. Языкова, а также историков, собирателей фольклора и языковедов Д. А. Валуева, И. Д. Беляева, Ф. И. Буслаева, П. В. Киреевского, А. Ф. Гильфердинга, О. М. Бодянского, В. И. Григоровича, И. И. Срезневского, М. А. Максимовича и др.