Платон

 В книгах  шестой и седьмой "Государства"  Платон рассматривает два вопроса.  Первый вопрос: что такое философия?  Второй вопрос: как воспитать  молодого мужчину или женщину  с подходящим темпераментом, чтобы они стали философами? Философия для Платона - это некоторого рода созерцание, "созерцание истины". Оно не является чисто интеллектуальным; это не просто мудрость, но любовь к мудрости. "Интеллектуальная любовь к Богу" Спинозы представляет собой почти тот же самый тесный союз мысли и чувства. Каждый, кто занимался каким-либо видом творческого труда, находился в большей или меньшей степени в таком состоянии духа, когда после продолжительного труда истина или прекрасное представляется или кажется, что представляется, во внезапном озарении, - это может произойти в отношении к какому-нибудь незначительному вопросу или в отношении к Вселенной. Такое переживание бывает в эти моменты очень убедительным; сомнение может возникнуть позже, но в указанные моменты бывает чувство полной уверенности. Я думаю, что большинство самых творческих произведений в области искусства, науки, литературы и философии является результатом таких моментов. Я не могу сказать, происходит ,ли с другими людьми так же, как со мной. Что касается меня, то я обнаружил, что когда хочу написать книгу на какую-нибудь тему, то должен сначала впитать в себя вес подробности, пока все остальные части предмета не станут мне хорошо известны; тогда в какой-то день, если мне посчастливится, я воспринимаю целое со всеми его частями, должным образом взаимосвязанными. После этого мне надо лишь записать то, что я увидел. Весьма сходное ощущение бывает, когда ходишь по горам в туманено тех пор, пока не будешь хорошо знать каждую тропинку, .каждый хребет и каждую долину в отдельности, а затем ясно увидишь все эти горы на расстоянии, освещенные ярким солнечным светом.

 Переживания  необходимы для хорошей творческой  работы, но их одних недостаточно. В самом деле, субъективная уверенность,  которую они дают, может роковым образом ввести в заблуждение. Уильям Джеймс описывает человека, который испытал действие веселящего газа; всякий раз, когда он находился под воздействием этого газа, он знал тайну Вселенной, но когда приходил в себя, то забывал ее. Наконец ему удалось путем огромного усилия записать эту тайну до того, как видение исчезло. Совершенно очнувшись, он бросился посмотреть то, что записал. Это было: "Повсюду пахнет нефтью". То, что кажется внезапным проникновением, может вводить в заблуждение, и его необходимо трезво проверить, когда пройдет божественное опьянение.

Созерцание  Платона, которому он вполне доверял  в то время, когда писал "Государство", потребовало в конечном счете  помощи притчи, иносказания о пещере, для того, чтобы донести до читателя характер этого созерцания. Но он подводит к этому читателя через разные предварительные рассуждения, предназначенные для того, чтобы заставить читателя увидеть необходимость мира идей.

 Во-первых, мир интеллекта отличается от  мира чувств; затем, интеллект  и чувственное восприятие - каждое в свою очередь - делятся на два рода. Два рода чувственного восприятия нас не интересуют. Два рода интеллекта называются соответственно "ум" и "рассудок". Из них ум более высокого рода: он имеет дело с чистыми идеями, и его методом является диалектика. Рассудок есть такой род интеллекта, который применяется в математике; он является низшим по отношению к уму, потому что использует гипотезы, которые не может проверить. Например, в геометрии мы говорим: "Допустим, что АВС действительно является прямоугольным треугольником". Против правил будет задавать вопрос, действительно ли АВС есть прямоугольный треугольник, хотя, если это та фигура, которую мы начертили, мы можем быть уверены, что она не является прямоугольной, потому что мы не можем провести абсолютно прямые линии. Следовательно, математика никогда не может сказать нам, что есть, но лишь, что было бы, если... В чувственном мире нет прямых линий; поэтому, если математика должна обладать больше чем гипотетической истиной, мы должны найти доказательство существования сверхчувственных прямых линий в сверхчувственном мире. Это нельзя сделать посредством рассудка, но, согласно Платону, это можно сделать с помощью разума, который показывает, что на небе имеется прямоугольный треугольник, геометрические характеристики которого могут быть подтверждены категорически, а не гипотетически.

 Здесь  имеется затруднение, которое,  по-видимому, не ускользнуло от  внимания Платона и было очевидным  для современных ему философов-идеалистов. Мы видели, что Бог сделал лишь одну кровать, и было бы естественно предположить, что он сделал только одну прямую линию. Но если имеется небесный треугольник, то Бог должен был сделать по крайней мере три прямые линии. Объекты геометрии, хотя и идеальные, должны существовать во многих примерах: нам нужна возможность двух взаимопересекающихся кругов и т. д. Это наводит на мысль, что геометрия, согласно теории Платона, не должна быть способна давать окончательную истину, но должна быть осуждена как часть изучения явлений. Тем не менее нам приходится игнорировать этот вопрос, так как сам Платон отвечает на него несколько туманно.

 Теория  идей Платона содержит большое  количество очевидных ошибок. Но, несмотря на это, она представляет  собой весьма важный шаг вперед  в философии, поскольку является первой теорией, которая подчеркивает проблему универсалий, сохранившуюся в разных формах вплоть до настоящего времени. Начинания выступают сперва обычно в грубой форме, но из-за этого не следует упускать -из виду их оригинальность. Кое-что из сказанного Платоном остается даже после того, как были сделаны все необходимые исправления. Абсолютный минимум того, что остается, даже в самой враждебной по отношению к Платону точки зрения, состоит в следующем: мы не можем выражать свои мысли на языке, целиком состоящем из имен собственных, но должны иметь также такие общие слова, как "человек", "собака", "кошка"; или если не такие слова, то слова, выражающие отношение, как, например, "сходный", "прежде" и т. д. Такие слова не являются бессмысленными звуками, но трудно понять, как они могут иметь значение, если мир состоит целиком из отдельных вещей, таких, которые обозначаются собственными именами. Могут существовать способы обойти этот аргумент, но, во всяком случае, он позволяет на первый взгляд высказаться в пользу универсалий. Временно я приму его как в какой-то степени действительный. Но когда допускается столь многое, из этого еще никоим образом не вытекает все остальное, о чем говорит Платон.

 Во-первых, Платон не имеет никакого представления о философском синтаксисе. Я могу сказать: "Сократ смертей", "Платон смертей" и т. д. Во всех этих суждениях можно допустить, что слово "смертей" имеет абсолютно одинаковое значение. Но что бы оно ни означало, оно означает нечто такое, что не является чем-то тем же самым, что и Сократ, Платон и остальные индивиды, составляющие человеческий род. "Смертей" представляет собой имя прилагательное. Было бы бессмысленно говорить "смертный смертей". Платон совершает ошибку аналогичную тому, как если бы он сказал "смертный смертей". Он считает, что красота прекрасна; он считает, что универсалия человек" - это название образцового человека, созданного Богом и что действительные люди являются его несовершенными и до некоторой степени нереальными копиями. Он не может вполне понять, как велико расстояние между универсалиями и отдельными предметами. Его идеи" являются в действительности именно другими отдельными предметами, превосходящими в этическом и эстетическом отношении обыкновенные отдельные предметы. В более позднее время он сам начал понимать это затруднение, как это видно из "Парменида", в котором содержится один из самых замечательных примеров в истории самокритики, осуществляемой философом. Предполагается, что "Парменида" пересказал Антифонт (сводный брат Платона), который один помнит эту беседу; впоследствии он интересовался только лошадьми. Его увидели, когда он нес уздечку, и с трудом убедили пересказать знаменитую беседу, в которой участвовали Парменид, Зенон и Сократ. Это, говорят, произошло, когда Парменид стал уже стариком (ему было около 65 лет), Зенон был средних лет (около 40), а Сократ был в то время совсем еще молодым человеком. Сократ излагает теорию идей. Он уверен, что существуют идеи подобия, справедливости, прекрасного и доброго. Он не уверен в том, что существует идея человека; но он с негодованием отвергает предположение, что могут быть идеи таких предметов, как волосы, грязь, сор, - правда, он добавляет, что порой думает, что ничто не может существовать без соответствующей идеи. Но он избегает этой точки зрения, потому что опасается потонуть в бездонной пучине пустословия.

 Ты еще  молод, Сократ, - сказал Парменид, - и любовь к мудрости еще  не завладела тобой всецело,  как, по моему мнению, завладеет  со временем, когда ни один  из таких предметов не будет казаться тебе ничтожным...".

 Сократ согласен с тем,  что в соответствии с его  взглядом "...существуют известные  идеи, названия которых получают  приобщающиеся к ним другие  вещи, например приобщающиеся к  подобию становятся подобными,  причастные к великости - большими, приобщающиеся к красоте - красивыми и приобщающиеся к справедливости - справедливыми" .

 Парменид продолжает воздвигать  препятствия: а) приобщается ли  каждая индивидуальная вещь к  целой идее или к части ее? Против того и другого взгляда  имеются возражения. В первом  случае одна вещь находится  одновременно во многих местах; во втором случае идея делима, а вещь, которая имеет часть малого, будет меньше, чем абсолютная малость, что является нелепостью; б) когда отдельный предмет приобщается к какой-либо идее, то и этот отдельный предмет и эта идея подобны; следовательно, должна существовать другая идея, охватывающая как отдельные предметы, так и первоначальную идею. Должна существовать и еще одна идея, которая охватывает эти отдельные предметы и отмеченные уже идеи и т. д. до бесконечности. Таким образом, каждая идея, вместо того, чтобы быть одной, становится бесконечным рядом идей. (Это то же самое, что и аргумент Аристотеля о "третьем человеке".); в) Сократ высказывает мысль, что, возможно, идеи являются лишь мыслями, но Парменид указывает, что мысли должны быть о чем-то; г) идеи не могут быть сходны с отдельными предметами, приобщившимися к ним, в силу причины, указанной выше (в); д) идеи, если таковые имеются, должны быть неизвестны нам, потому что наше знание не является абсолютным; е) если Бог обладает абсолютным знанием, то он не будет знать нас и, следовательно, не сможет управлять нами.

 Тем не менее теория идей  не отвергается полностью. Без  идей, говорит Сократ, не будет  ничего, на чем ум может основываться  и, следовательно, рассуждение  будет уничтожено. Парменид говорит  ему, что его затруднения проистекают из-за отсутствия у него предварительной подготовки, но определенных выводов не достигнуто.

 Я не считаю, что логические  возражения Платона против реальности  отдельных чувственных предметов  выдерживают критику. Он говорит,  например, что всякий прекрасный предмет в каком-то отношении является также безобразным; то, что является двойным, является также половиной и т. д. Но когда мы говорим о каком-либо произведении искусства, что оно прекрасно в некоторых отношениях и безобразно в других, анализ всегда (по крайней мере теоретически) дает нам возможность сказать: "Эта часть, или аспект, прекрасна, тогда как та часть, или аспект, безобразна". Что касается "двойного" и "половины" - это относительные понятия; нет противоречия в том факте, что 2 является удвоением единицы и половиной 4. Платон постоянно испытывает затруднения из-за непонимания относительных понятий Он считает, что если А больше, чем В, и меньше, чем С, то А является одновременно и большим и малым, что представляется ему противоречием. Такие затруднения представляют собой детскую болезнь философии.

 Различие между реальностью  и видимостью не может иметь  таких последствий, какие приписываются  ему Парменидом, Платоном и Гегелем  Если видимость есть действительно  лишь явление, то она не есть ничто и тем самым она есть уже часть реальности; это аргумент правильного парменидовского толка. Если видимость не есть действительно явление, зачем же нам тогда беспокоиться о ней? Но, возможно, кто-нибудь скажет: "Видимость реально не есть явление, но кажется явлением" Это не поможет, потому что мы спросим снова: "Реально ли нам кажется что она есть явление, или лишь по видимости нам кажется что она есть явление?" Раньше или позже, если даже кажется, что видимость есть явление, мы должны достичь чего-то такого, что действительно есть явление и, следовательно, представляет собой часть реальности. Платон и не подумал бы отрицать то, что многие кровати представляют явление, хотя имеется лишь одна реальная кровать а именно кровать, созданная Богом. Но он, по-видимому, не рассмотрел последствий того факта, что имеется много видимостей и что эта множественность есть часть реальности. Всякая попытка разделить мир на части, из которых одна более "реальна", чем другая, обсечена на неудачу.

 С этим связан другой любопытный взгляд Платона, а именно, что знание и мнение должны относиться к разным предметам. Мы должны говорить- Если я думаю, что пойдет снег, - это мнение; если позднее я вижу что идет снег, - это знание; но предмет рассмотрения в обоих случаях тот же самый". Однако Платон считает, что то, что может быть в любое время предметом мнения, никогда не может быть предметом знания. Знание определенно и безошибочно; мнение не только подвержено ошибкам, но непременно является ошибочным, поскольку оно допускает реальность того, что представляет собой лишь видимость. Все это является повторением того, что было сказано

 В одном отношении метафизика  Платона, по всей вероятности,  отличается от метафизики Парменида.  Согласно Пармениду, существует  лишь Единое, согласно же Платону - много идей. Имеются не только прекрасное, истина и благо, но, как мы видели, имеется и небесная кровать, созданная Богом; имеется небесный человек, небесная собака, небесная кошка и т. д., целый Ноев ковчег. Все это, однако по-видимому, не было достаточно продумано в "Государстве . Платоновская идея, или форма, не является мыслью, хотя она может быть объектом мысли. Трудно понять, как Бог может создать ее, поскольку ее бытие вневременно, и он не мог бы решить создать кровать если бы его мысль, когда он решил это сделать, не имела бы в качестве своего объекта ту самую платоновскую кровать, которую, как нам говорят, он сотворил. То, что вневременно, должно быть несотворимым. Мы наталкиваемся здесь на затруднение, которое смущало многих философов-теологов. Создан может быть только случайный мир, мир в пространстве и времени; но это обычный мир который осужден как иллюзорный, а также как плохой. Поэтому творец, как можно подумать, создал лишь иллюзию и зло. -"Некоторые гностики были настолько последовательны ,что приняли эту точку зрения; но у Платона это затруднение еще не проявляется и, надо полагать, в "Государстве" он вовсе не осознал его.