Платон «Политик»

И пусть они очищают  государство, казня или изгоняя  некоторых, во имя его блага, пусть  уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному рою  колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных граждан, - до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем называть такое государственное устройство - в указанных границах - единственно правильным.

Сократ мл.. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил как нужно; а вот о том, что следует управлять без законов, слышать тяжко.

Чужеземец. Некоторым образом ясно, что законодательство - это часть царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в руках царственного мужа, обладающего разумом.

Потому что закон  никак не может со всей точностью  и справедливостью охватить то, является наилучшим для каждого, и это  ему предписать. Ведь несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то, что ничто человеческое, так сказать, не находится в покое, - все это не допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в отношении всех людей и на все времена.

Закон же, как мы наблюдаем, стремится именно к этому, подобно самонадеянному и невежественному человеку, который никому ничего не дозволяет ни делать без его приказа, ни даже спрашивать, хотя бы кому-то что-нибудь новое и представилось лучшим в сравнении с тем, что он наказал.

Следовательно, невозможно, чтобы совершенно простое соответствовало тому, что никогда простым не бывает.

Значит, мы будем считать, что и законодатель, дающий наказ  своему стаду относительно справедливости и взаимных обязательств, не сможет, адресуя этот наказ всем вместе, дать точные и соответствующие указания каждому в отдельности.

Он издаст, я думаю, законы, носящие самый общий характер, адресованные большинству, каждому  же - лишь в более грубом виде, будет  ли излагать он их письменно или  же устно, в соответствии с неписанными отечественными законами.

Да и в состоянии  ли, Сократ, кто-нибудь находиться всю  жизнь при каждом, давая ему  самые разные и полезные указания.

А если кто пишет о  справедливом и несправедливом, прекрасном и постыдном, добром и злом или же устно издает такие законоположения для человеческих стад, пасущихся согласно предписаниям законодателей по городам, причем пишет со знанием дела, или вдруг явится другой кто-либо подобный, неужели же им не будет дозволено установить вопреки написанному другое? И неужели этот запрет не вызовет самого настоящего смеха?

Убедил кто других либо не убедил, богат ли он или беден, согласно установлениям или вопреки  им делает он полезное дело, именно эта  польза и должна служить вернейшим  мерилом правильного управления государством, с помощью которого мудрый и добродетельный муж будет руководить делами подвластных ему людей? Подобно тому как кормчий постоянно блюдет пользу судна и моряков, подчиняясь не писанным установлениям, но искусству, которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный государственный строй, потому что сила искусства ставится выше законов. И пока руководствующиеся разумом правители во всех делах соблюдают одно великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в том, чтобы умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими.

А то, что никогда многие, кто бы они ни были, не смогут, овладев подобным знанием, разумно управлять государством; единственно правильное государственное устройство следует искать в малом - среди немногих или у одного, все же прочие государства будут лишь подражаниями... одни - подражаниями тому лучшему, что есть в правильном государстве, другие - подражаниями худшему.

Никто из граждан никогда  не должен сметь поступать вопреки  законам посмевшего же так поступить надо карать смертью и другими крайними мерами. Такое устройство - самое правильное и прекрасное после первого, если бы кто вздумал его отменить.

Ведь я думаю, что  если бы кто-нибудь осмелился нарушать законы, установленные на основе долгого  опыта и доброжелательных мнений советников, всякий раз убеждавших народ в необходимости принять эти законы, то такой человек, громоздя ошибку на ошибку, извратил бы все еще больше, чем это делают предписания.

Поэтому второе правило  для тех, кто издает какие-либо законы или постановления - это ни в коем случае никогда не позволять нарушать их ни кому-либо одному, ни толпе.

А ведь вспомни: мы сказали, что сведущий человек - подлинный  политик - делает все, руководствуясь искусством и не заботясь о предписаниях, коль скоро ему что-нибудь покажется  лучшим, чем то, что он сам написал  и наказал тем, кто находится  вдали от него.

Значит, если какой-либо один человек или множество людей, которым предписаны законы, попытаются нарушить их в пользу того, что им представляется лучшим, то они по мере сил будут поступать так же, как тот подлинный политик?

И если вообще существует царское искусство, то ни множества богатых людей, ни весь народ в целом не в состоянии овладеть этим знанием.

Итак, когда наилучшему государственному устройству подражают  богатые, мы называем такое государственное  устройство аристократией; когда же они не считаются с законами, это будет уже олигархия.

Когда же один кто-нибудь управляет согласно законам, подражая сведущему правителю, мы называем его  царем...

Однако, если такой единоличный  правитель, ни считаясь ни с законами, ни с обычаем, делает вид, что он знаток... разве не следует его - и любого другого такого же - именовать тираном?

Так станем ли мы удивляться, Сократ, всему тому злу, которое случается  и будет случаться в такого рода государствах, коль скоро они  покоятся на подобных основаниях? Ведь все в них совершается согласно предписаниям и обычаям, а не согласно искусству, и любое государство, если бы оно поступало противоположным образом, как ясно всякому, вообще при подобных обстоятельствах погубило бы все на свете.

Скорее надо удивляться тому, как прочно государство по своей природе: ведь нынешние государства терпят все это зло бесконечное время, а между тем некоторые из них монолитны и неразрушимы. Есть, правда, много и таких, которые, подобно судам, погружающимся в пучину, гибнут либо уже погибли или погибнут в будущем из-за никчемности своих кормчих и корабельщиков - величайших невежд в великих делах...

...Законность и противозаконие  образуют деление надвое...

Итак, монархия, скрепленная  благими предписаниями, которые  мы называем законами, - это вид, наилучший из всех шести; лишенная же законов, она наиболее тягостна и трудна для жизни.

Правление немногих, поскольку  немногое - это середина между одним  и многим, мы будем считать средним  по достоинству между правлением одного и правлением большинства. ...Оно во всех отношениях слабо и в сравнении с остальными не способно ни на большое добро, ни на большое зло: ведь власть при нем поделена между многими, каждый из которых имеет ее ничтожную толику. ... Если при всех них царит распущенность, демократический образ жизни торжествует победу; если же всюду царит порядок, то жизнь при демократии оказывается наихудшей, а наилучшей при монархии, если не считать седьмой вид: его-то следует, как бога от людей, отличать от всех прочих видов правления.

Мы видим шумную ораву кентавров и сатиров, которую следует отстранить от искусства государственного управления...

Значит, следует нам теперь отделить от политического знания все инородное, чуждое ему и недружественное... А это - военное искусство, судебное и ораторское...

 Та наука, которая указывает, надо ли обучаться, должна управлять у нас теми, которые обучают и направляют? И та наука, которая указывает, надо ли применять убеждение или нет, должна управлять тем, что владеет убеждением? Как видно, ораторское искусство легко отделяется от политического в качестве иного вида, подчиненного этому. А науку, сведущую и умеющую дать совет относительно того, надо ли воевать или лучше покончить дело миром, будем ли мы считать отличной от этой способности или одинаковой с ней?

Но какую же науку  решимся мы назвать владычицей всего  этого великолепного и огромного  воинского искусства, кроме науки  подлинно царской?

Итак, мы нашли, что сила судей - не царственная, сила эта - хранительница  законов и служанка царской силы.

Следовательно, относительно всех перечисленных знаний надо заметить, что ни одно из них не оказалось искусством государственного управления. То искусство, которое действительно является царским, не должно само действовать, но должно управлять теми искусствами, которые предназначены для действия; ему ведомо начало и развитие важнейших дел в государстве, благоприятное и неблагоприятное для них время, и все прочие искусства должны исполнять его повеления.

Поэтому те искусства, которые  мы только что перечислили, не управляют ни друг другом, ни сами собой, но каждое из них занимается своими делами...

Если же обозначить одним  именем способность того искусства, которое правит всеми прочими  и печется как о законах, так  и вообще о всех делах государства, правильно сплетая все воедино, то мы по справедливости назовем его политическим.

Итак, вот что мы называем завершением государственной ткани: царское искусство прямым плетением  соединяет нравы мужественных и  благоразумных людей, объединяя  их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государстве - свободных и рабов, держит их в своих узах и правит и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его, насколько это подобает, счастливым.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Платон был первооткрывателем  в сфере философского освещения  обширного комплекса политико-правовых вопросов, и разработка многих из них отмечена печатью его творческого гения. В арсенал последующей истории политических учений вошли многие его теоретические конструкции, как гносеологические ценные, так и иллюзорные. Различна и социально-политическая и идеологическая направленность их использования. Без критического осмысления всего этого невозможны не только сколько-нибудь глубокая ориентация в истории политических учений и современной теории политики, государства, но также и верный подход к политической практике. «Применительно к такому масштабному автору, как Платон, негативное в творческом наследии оказывается не менее поучительным, чем позитивное. Платон всегда актуален в том высоком смысле, в каком актуален духовный опыт прошлого.

Платон — великое  явление, как деятель — философ, ученый, писатель он принадлежит всему  человечеству. Платон — один из учителей человечества.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИСТОЧНИКИ И  ЛИТЕРАТУРА

1. Асмус В.Ф. Платон. — М.: Мысль, 1975. — 220 с.
2. Блинников Л.В. Великие философы: словарь-справочник. — М.: Логос, 1998. — 440 с.
3. Большая советская энциклопедия / Под ред. Б.А. Введенского. — М.: Российское научное издательство. — Т. 33. 1955. — 550 с.
4. Большой энциклопедический словарь / Под ред. А.М. Прохорова. — М.: Научн. издат. Большая российская энциклопедия, 1998. — 918 с.
5. Виндельбанд В. История древней философии. — Киев, 1995. — 320 с.
6. Жизнь замечательных людей. Биографич. библ. Павленкова Ф. Сократ. Платон. Аристотель. Сенека. — М.: республика, 1995. — 300 с.
7. Козловски П. Общество и государство. Неизбежный дуализм. — М.: Республика, 1998. — 250
8. Платон. Политик // Платон, Аристотель. Политика, или наука об управлении государством. СПб., 2003.
9. Учебники платоновской философии / Под ред. Ю.А. Шичалина. — Томск: Водолей, 1995. — 200 с.
10. Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — 750 с.

 

 

 

 

 

 

¹ См.: Надточаев А.С. Философия и наука в эпоху античности. — М.: Московский университет, 1990. — С. 146.