Бердяев о самопознании

Н.А. Бердяев  о самопознании

А.И. Назаров 

Анализируются взгляды Н.А. Бердяева на формы, содержание и цель самопознания, трактовка им проблемы соотношений  индивидуального мировоззрения  и общественного устройства, трансцендентного и реального миров, самопознания и творчества. В заключение приводятся соображения, уточняющие понятие самопознания.

Формы самопознания

В Предисловии  к своей книге «Самопознание» Бердяев приводит примеры нескольких литературных жанров, которые имеют  непосредственное отношение к теме о самопознании: воспоминания, дневники, исповеди, автобиографии. Общим для этих жанров является то, что в них рассказывается о событиях прошлого, о мыслях и чувствах переживших эти события авторов. Еще одна общая черта, которую Бердяев расценивает скорее как отрицательную и даже раздражающую, – чрезмерная эгоцентричность этих жанров. Свою книгу Бердяев относит к особому типу, называя его философской автобиографией.

«Я  никогда не писал дневника. Я не собираюсь публично каяться. Я не хочу писать воспоминаний о событиях жизни моей эпохи… Это не будет и автобиографией в обычном смысле слова, рассказывающей о моей жизни в хронологическом порядке. Если это и будет автобиографией, то автобиографией философской, историей духа и самосознания» [1, с. 7].

Конечно, здесь Бердяев имеет в виду не гегелевскую феноменологию абстрактного духа, а индивидуальную историю своей духовности и своего самосознания. Но это не следует понимать в том смысле, который навязывается традиционной трактовкой самопознания. Бердяев не делает себя объектом или предметом анализа:

«Я  не хочу обнажать души, не хочу выбрасывать  во вне сырья своей души» [1, с. 8]. И еще: «Я не задаюсь целью обнаружить себя в сыром виде, обнажить себя…» [1, с. 319].

Бердяевское самопознание – это не самоанализ, не копание в себе, не желание выразить и запечатлеть себя; такая направленность самопознания выражает неосознанную тенденцию людей мыслить себя как нечто автономное, обособленное по отношению к не-Я. Вот как Бердяев определяет предметное содержание своей книги:

«Между  фактами моей жизни и книгой о  них будет лежать акт познания, который меня более всего и интересует» [1, с. 8].

А это означает, что участниками процесса самопознания являются по крайней мере четыре составляющие: Я в прошлом, Я в настоящем, Я познающий, Я написавший. Все это – не просто объекты и субъекты, а действующие лица, причем, совершенно разные, но в то же время пребывающие в одном индивиде. «Я в прошлом» – это вовсе не что-то зафиксированное временем, неизменное, с которого можно срисовывать картину. Оно создается тремя другими Я и предстает перед ними в качестве деятельного субъекта,

¹ Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). – М.: Изд-во «Книга», 1991.

² Номера страниц указаны по вышеупомянутому изданию. Здесь и далее фрагменты текста выделены мною – А.Н.

1 Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна», 2009, 1 www.psyanima.ru

подобно прекрасной Галатее перед  изваявшим ее Пигмалионом. И здесь  возможны разные варианты. У древних греков, например,

«самопознающий субъект был  разумом, общим разумом, предметом  его познания был человек вообще…  Общее познавало общее, универсальное  познавало универсальное. Сам познающий  себя человек стушевывался, в нем  оставались лишь общие черты, исчезало необщее выражение лица» [1, с. 316].

А в ХIХ  в. настоящим путем самопознания человеческой субъективности стал художественный роман. Но помимо разнообразия исторических форм, у самопознания есть еще одна степень свободы. Познавая себя, я  предстою перед моим сознанием не как индифферентный объект, а как живое существо, которое мне дорого или же ненавистно.

«На этих путях я начинаю творить  свой образ, возвеличенный или приниженный, объективированный во мне. Я начинаю  себя стилизовать, и мне самому начинает нравиться мой стилизованный образ. Я создаю о себе миф» [1, с. 317].

Конечно, можно  стараться быть искренним. Но степень  искренности бывает разной:

«Искренность, доведенная до крайности, может оборачиваться рисовкой некрасивыми, уродливыми признаниями. Это искренность не непосредственная, а рефлектирующая, раздвоенная… В познавательных погребах каждого человека, в его низшем «я» есть безобразное, уродливое, потенциально преступное, но важно отношение к этому его высшего, глубокого «я» [1, с. 319-320].

Бердяев считает, что он обходит  проблему искренности, поскольку его  интересует не само по себе «Я в прошлом», а смысл индивидуального существования  в вечности, который открывается  «Я познающему» при определенных условиях, не требующих объективации субъективного опыта. Здесь психология самопознания синаптически соединяется с экзистенциальной философией, одним из создателей которой был Н.А.Бердяев (см. «Философский энциклопедический словарь», М.: 1989, ст. «Экзистенциализм»). Эта связь ясно выступает в следующем определении:

«Так называемая экзистенциальная философия, новизна которой мне  представляется преувеличенной, понимает философию как познание человеческого  существования и познание мира через человеческое существование» [1, с. 8].

О содержании самопознания

Если применить это определение  к более узкой теме самопознания, то последнее можно рассматривать  как один из путей познания мира, причем познания наиболее глубокого  и истинного. В самопознании человеку открывается то, что недоступно обыденному восприятию и даже разуму, обращенному к не-Я:

«В познании о себе самом человек  приобщается к тайнам, неведомым  в отношении к другим» [1, с. 8].

Иными словами, в самопознании человек  открывает для себя то содержание, которое нельзя приобрести при экстравертной ориентации познавательной деятельности. В этом заключается продуктивная функция самопознания и его уникальность как внутреннего средства познавательной деятельности человека. Нашему восприятию и мышлению, обращенным во внешний мир (не только в своем физическом, но и духовном измерении), доступно лишь ставшее, конечное. Постигая законы устройства этого мира, мы превращаем его в аналог машины, которая только движется, но не живет.

«Самое страшное, когда в иные минуты думается, что все плоско и конечно, нет глубины и бесконечности, нет тайны… В детстве все таинственно, таинственный темный угол комнаты. Сфера таинственного потом суживается. Мир объективный… делается все менее и менее таинственным, не таинственны даже бесконечные звездные миры».

Познание невозможно и не нужно, если нет переживания тайны. Но тайнами полон и внешний, объективированный мир. Мы постепенно раскрываем некоторые тайны, но в принципе они бесконечны. Едва ли Бердяев этого не знал. Тогда в чем же он усматривал необходимость, смысл и специфику самопознания? Для ответа на этот вопрос остановимся на некоторых деталях его философского мировоззрения, без которых ход его рассуждений останется непонятным.

Бердяев считал, что человеческое существование является средним  термином между двумя мирами – потусторонним, трансцендентным бытием и повседневным, эмпирическим бытием. Последнее мы воспринимаем, переживаем и размышляем о нем; это не только физический мир, но и духовный, включающий всю человеческую культуру. Трансцендентный же мир не доступен нашему восприятию и его нельзя постичь средствами рационального мышления, он открывается только интуиции, мистически, а не рационально.

«Для меня характерно сильное чувство, что этим принудительно данным миром не исчерпывается реальность, что есть иной мир, реальность метафизическая, что мы окружены тайной…Наш мир, которым для многих исчерпывается реальность, мне представляется производным» [1, с. 168].

Отношение между трансцендентным  и объективным миром можно  сравнить с отношением между мечтой и ее реальным воплощением: между ними нет тождества, всегда есть более или менее выраженное различие. Бердяев не без оснований доводит это различие до антагонизма: объективный мир – это мир падший, несовершенный, тогда как трансцендентный мир – воплощение абсолютного совершенства. Человек существует между этими мирами, в том смысле, что у него есть мистическое чувство трансцендентного и он стремится к нему, но в своей мотивируемой этим чувством деятельности он создает лишь объективный, несовершенный мир:

«Мое «я» переживает себя как пересечение двух миров. При этом «сей мир» переживается как неподлинный, непервичный и не окончательный. Есть «мир иной», более реальный и подлинный. Глубина «я» принадлежит ему» [1, с. 31].

Противоречие «сей мир» – «мир иной» определяет драматическую динамику человеческой жизни и, в частности, чувство неудовлетворенности действительностью. Как раз последнее было очень развито у Бердяева. Он часто говорит о своей неприязни к земной жизни и постоянной тоске по трансцендентному. Но здесь есть один момент, специфичный для его натуры и его мировоззрения: он очень любил природу, животных, запахи, искусство, ему не были чужды эмоции и страсти, он был способен к сопереживанию и воспринимал все события своей эпохи как происходящие с ним. Вот некоторые примеры:

Любовь к природе: «У меня на всю жизнь сохранилась особенная любовь к садам. Но я чувствовал себя родившимся в лесу и более всего любил лес» [1, с. 17].

Любовь к животным: «Мне легко было выражать свою эмоциональную жизнь лишь в отношении к животным, на них изливал я весь запас своей нежности… Это любовь человека, который имеет потребность любви, но с трудом может ее выражать в отношении к людям… У меня есть страстная любовь к собакам, к котам, к птицам, к лошадям, ослам, козлам, слонам… Я бы хотел в вечной жизни быть с животными, особенно с любимыми» [1, с.38].

О запахах: «Я исключительно чувствителен к миру запахов. Поэтому у меня страсть к духам. Я хотел бы, чтобы мир превратился в симфонию запахов. Это связано с тем, что я с болезненной остротой воспринимаю дурной запах мира» [1, с. 31].

У Бердяева неприязнь к земной жизни  имела отношение только к ее социальным аспектам, к конечным продуктам человеческой деятельности, общественному устройству, причем, не только современному ему, но и прошлому и даже будущему. Он часто говорит о своей «асоциальности». Но это не анархическая асоциальность, в отрицающем духе которой нет никакой позитивной альтернативы. Здесь – земное несовершенство по

3 Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна», 2009, 1 www.psyanima.ru

сравнению с трансцендентным идеалом. Переживание этого несовершенства разными людьми приводит к разным жизненным судьбам – от суицида до отшельничества. Бердяев создал для себя концепцию персонализма, в которой трансцендентное представлялось такой же реальностью, как и физический мир, а человек был связующим звеном между ними. Смысл земного существования и заключается в том, чтобы сохранять эту связь. Последняя очень динамична, связующее звено постоянно перемещается от одного края к другому, нигде не находя себе покоя, чего-то окончательного, раз и навсегда решенного. Бердяев любил своих близких, у него были друзья, он очень переживал, если в силу своего вспыльчивого темперамента наносил обиды другим людям, кто бы они ни были, легко сходился с людьми «низшего сословия» (см. описание его дружбы с Акимушкой на с. 201), у него были любимые блюда, – все это черты обычного земного человека. Более того, никак нельзя считать асоциальным человека, который, по его собственному признанию, переживал все события своей эпохи как происходящие с ним. Бердяев, обобщая эти свои индивидуальные особенности, говорит о свойственной ему противоречивости буквально во всем – от жизни в быту до философского мировоззрения. Интересно, что осознание своей противоречивости не создавало у него «когнитивного диссонанса»:

«…я совсем не принадлежу к типу людей, находящихся в постоянном конфликте  с собой и рефлектирующих…  Я могу себя скрывать, могу прямо  выражать свои противоречия, но мне мало свойственна та компенсация, которой такое значение придает современная психопатология» [1, с. 36].

Бердяев говорит о том, что противоречивость – общее свойство человеческой природы. Да и вообще о подавляющем количестве черт своего характера и личности он говорит не как о сугубо индивидуальных, уникальных, а как всеобщих, находящих свое конкретное выражение в его индивидуальной жизни. В этом – своеобразие бердяевского самопознания: на своем частном примере он познает не столько себя, сколько индивидуальное проявление всеобщего, которое и является конечной целью этого процесса.

Индивид и общество

Познавая себя как индивидуально-особенное  в общем, человек так или иначе  сталкивается с целым рядом проблем, которые должны иметь индивидуальное решение, несмотря на то, что их решения в общем виде, для абстрактного индивида уже существуют в виде явных или неявных социальных норм. Одной из таких проблем является проблема взаимоотношений индивида и общества. В то время, когда Бердяев начинал свой творческий путь, эта проблема представлялась трагичной, поскольку со всей определенностью обнаружились антагонистические тенденции в развитии этих взаимоотношений:

«Я принужден жить в эпоху, в  которой торжествует сила, враждебная пафосу личности, ненавидящая индивидуальность, желающая подчинить человека безраздельной власти общего, коллективной реальности, государству, нации» [1, с. 321]; «…всякое до сих пор бывшее организованное и организующееся общество враждебно свободе и склонно отрицать человеческую личность» [1, с. 61] .

Для такого радикального заявления  были и есть объективные основания, анализ которых не входит в задачу данной работы. Но были и субъективные причины, на которых остановимся  подробнее.

Одна из них – гипертрофированное чувство свободы, которое, как считал Бердяев, появилось у него с самого рождения. Вот что он говорит о своем обучении в школе:

«…я никогда не мог признать никакого учителя и руководителя занятий. В этом отношении я автодидакт. Во мне не было ничего педагогического. Я понимал жизнь не как воспитание, а как борьбу за свободу. Я сам составлял себе план занятий. Никогда

4 Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна», 2009, 1 www.psyanima.ru

никто не натолкнул меня на занятия  философией, это родилось внутри. Я никогда не мог принадлежать ни к какой школе. Я всю жизнь учился, учусь и сейчас. Но это есть свободное приобщение к мировому знанию, к которому я сам определяю свое отношение» [1, с. 24-25].