Монетаризм. Эволюция взглядов М. Фридмена

 Зато можно  четко и определенно сказать,  что ни один из постулатов  современного монетаризма не  отвечает чертам той (описанной нами выше) реальной хозяйственной системы, которая возникла в 30-е гг. Как объясняет Милтон Фридмен этот (казалось бы, крайне неприятный для монетаристов) факт? Парадоксально, но именно на нем зиждется критический пафос монетаризма и практические рекомендации последнего. 

 Аргументация  строится примерно так: если  облик реальной системы не  соответствует параметрам монетаристской  модели, это означает, что указанный  облик обезображен некомпетентной  экономической политикой государства. 

 В 30-е гг. центральные банки проводили политику денежной рестрикции, то есть сжатия денежной массы по отношению к ВНП, итогом явилось сокращение платежеспособного спроса, понижение цен и хроническая депрессия. 

 В 50 - 60-е  гг. напротив, правительство и центральные банки, действуя на основе кейнсианских рекомендаций, создали чрезмерное предложение денег. Перманентная инфляция искусственно подстегивала конъюнктуру, вызвала гипертрофию потребления, подорвала сбережения, ослабила конкуренцию и эффективность хозяйства. В итоге, в 70-е гг. наступила стагфляция. 

 Такой интерпретацией  довоенного и послевоенного опыта  современный монетаризм подкрепил  свой центральный вывод: если  спрос на деньги, определяемый  базовыми условиями рыночной  экономики, есть величина устойчивая, то предложение денег до сих пор зависело от политической психологии и других внерыночных обстоятельств. Пока предложение денег не будет подчинено строгому научному правилу, в экономике будет то недостаток, то избыток денег; это означает, что по вине государства и центральных банков будет возникать угроза то хронической депрессии, то стагфляции. 

 Чтобы всего  этого избежать и дать возможность  рынку работать естественным  образом, ежегодный рост предложения  денег должен строго соответствовать  долговременному среднегодовому росту спроса на них. Иначе говоря, допускаемый темп роста денежного агрегата М1 в данном году должен строго соответствовать долговременному среднегодовому темпу роста реального ВВП и не должен зависеть от циклических колебаний конъюнктуры. 

 Последний  вывод доказал в общем свою  действенность в 70-е, а особенно  в 80-е гг. Однако экономическая  наука в целом все еще находится  в таком состоянии, когда она  не в силах убедительно связывать  концы с концами, и правильные  выводы нередко делаются на основании недоказанных посылок (что все же не так опасно, как делать ложные выводы из верных оснований). 

 Можно вместе  с монетаристами предположить, будто  ведущие центральные банки в  30-е гг. дружно сговорились быть  некомпетентными, что усугубило  депрессию. Однако трудно поверить в то, что такая некомпетентность могла быть хронической и породить узость инвестиционных возможностей, монополизм, низкий уровень и неустойчивость доходов и другие фундаментальные характеристики хозяйства того периода. 

 Точно так же можно допустить, что кейнсианская политика денежной экспансии в послевоенные десятилетия стимулировала негативные процессы, на которые указывали монетаристы. Но кто способен доказать, что без такой политики был бы вообще возможен беспрецидентный экономический рост 50 – 60-х гг.? 

 Этот рост  явился одновременно основной  и следствием системной трансформации  капитализма, в итоге которой  последний уже к концу 60-х  гг. приобрел принципиально новый  облик. 

 Во – первых, в условиях высокой занятости  и быстрого роста доходов, увеличения в них удельного веса труда произошло колоссальное перераспределения национального богатства. Его преобладающая часть (в виде недвижимости, предметов длительного пользования, ценных бумаг, вкладов в банки, а тем более – человеческого капитала) оказалось в собственности большинства населения, образующего «средний класс». Сформировалась система, которая получила характерное наименование «экономика двух третей». В ней большинство «первичных собственников» получило реальную возможность свободного выбора вариантов при оптимизации структуры своего богатства вообще и при определении его денежной компоненты в частности. 

 Во – вторых, развернувшаяся в этот период (вопреки пессимистическим прогнозам  кейнсианцев) научно – техническая  революция во взаимодействии с демографическим взрывом и расширением конечного спроса создала практически неограниченные возможности для эффективного инвестирования. Тем самым было снято наиболее тяжелое экзогенное ограничение функционирования рыночной системы. 

 В – третьих,  как Феникс из пепла возродилась  свободная конкуренция. Это произошло  благодаря тому, что развитие  инфрасистем сделало эффективным  мелкое и среднее производство, породило тенденцию к деконцентрации. Данная тенденция была усилена  «рассеянным» характером послевоенного НТП, диверсификацией на крупных предприятиях, включивших каждое из них в конкуренцию сразу на многих рынках. Рост доходов населения породил встречную тенденцию нарастающей диверсификации спроса и развития рынков. Кумулятивный эффект имела при этом последовательная и скоординированная политика взаимного контроля открытия Национальных рынков и поощрения международной интеграции. 

 Возвращение  свободной рыночной конкуренции  вернуло ценам на продукцию  и ресурсы необходимую гибкость, а ценовому механизму – роль автоматического регулятора экономического равновесия. 

 Не требуется  особой проницательности, чтобы  ответить на вопрос: какой теоретической  модели наиболее близко корреспондирует  кратко обрисованная выше хозяйственная  система? Ясно, что монетаристской. 

 Но здесь  есть маленькая деталь, своего  рода ложка дегтя, которая портит  торжество победителей кейнсианства. Динамично – равновесная система  в основном сложилась примерно  за десятилетие до того, как  монетаризм приобрел авторитет  и стал оказывать влияние на экономическую политику. Парадокс в том, что именно кейнсианская, а вовсе не монетаристская, политика способствовала появлению данной системы. 

 Уже с начала 70-х гг. новой системе стало  явно тесно в пеленках интенсивной  государственной опеки и регулирования. Высокие и устойчивые доходы большинства населения сделали излишней бюджетную накачку эффективного спроса и резко сократили потребность в социальных программах. Созданные при мощной государственной поддержке инфрасистемы и реструктурированная промышленность далее уже могли функционировать самостоятельно на рыночных основах. Отпала, следовательно, экономическая необходимость в высоких налогах, в жестком регулировании цен и внешней торговли и в программах массированных государственных инвестиций. Наоборот, государственный «активизм» стал помехой эффективному функционированию уже сложившийся системы рыночного саморегулирования. 

 Именно такая  ситуация сложилась в начале 70-х  гг., когда все еще жестко регулируемая  государством рыночная система не смогла гибко приспособиться к энергетическому и ряду других структурных кризисов и в итоге оказалась в состоянии хронической стагфляции. 
 

 На такой  вполне подготовленной почве  дали бурные всходы семена, которые  небольшая, но активная группа  теоретиков нового монетаризма поначалу безуспешно засевала еще с 70-х гг. Их рецептура дерегулирования с конца 70-х – начала 80-х гг. воплотилась в хорошо известные экономические программы «неоконсервативных» течений во всем мире, прежде всего программы «тэтчеризма» в Великобритании и «рейганомики» - в США. 

4. Экономические  взгляды М. Фридмена. Уравнение  Фридмена. 

М. Фридмен, американский экономист, мировую известность  которому принесла его книга «Исследование  в области количественной теории денег» (1956 г.). 

 М. Фридмен  является приверженцем классической  школы, разделяя один из главных  ее тезисов – тезис о невмешательстве  государства в экономику. Причем, в отличие от представителей  неолиберального направления, защищающих  рынок с идеологических и нравственных позиций, Фридмен защищает его с утилитарных позиций. Аргументация следующая: рынок вступает гарантом свободы выбора, а именно свобода выбора является условием эффективности и жизнеспособности системы. Жизнеспособна она прежде всего потому, что свободный обмен, на котором она основана, осуществляется только тогда, когда он выгоден обеим сторонам. Иными словами, каждая сделка либо приносит выгоду, либо вообще не имеет места; следовательно, общая выгода в ходе обмена возрастает. Механизмом же, обеспечивающим реализацию экономической свободы и взаимосвязь действий свободных индивидов, является механизм цен. 

 Фридмен обращает  внимание, что цены одновременно  выполняют три функции: информационную, стимулирующую и распределительную.  Информационная функция связана с тем, что цены, указывая на изменение спроса и предложения, несут в себе информацию о потребностях в тех или иных товарах, о дефиците или избытке ресурсов и т.д. Эта функция имеет чрезвычайно важное значение для координации экономической активности. Вторая функция состоит в стимулировании людей использовать имеющиеся ресурсы с тем, чтобы получить наиболее высоко оцениваемые рынком результаты. Третья функция показывает, что и сколько получает тот или иной экономический субъект (поскольку цены являются и чьими-то доходами). Все эти функции цен тесно взаимосвязаны, и попытки подавить одну из них негативно сказываются и на других. Поэтому стремление социалистических правительств отделить последнюю функцию от остальных и заставить цены способствовать реализации социальных целей Фридмен считал абсурдным, поскольку, по его мнению, цены сообщают побудительные мотивы только потому, что участвуют в распределении доходов. Если цены не выполняют третью функцию – распределение дохода, то человеку нет смысла беспокоиться относительно информации, которую несет в себе цена, и нет смысла реагировать на эту информацию. 

 Эффективность  экономической системы и ее  гибкость зависит от возможности  свободы индивидуального выбора, поэтому Фридмен является сторонником  свободного рынка. Вместе с тем он признает, что «рыночная модель» не должна безраздельно господствовать в обществе. Если для отдельного предпринимателя характерна ориентация собственных усилий на увеличение прибыли, то для общества в целом может быть далеко не безразлично, в какой мере все его члены имеют доступ к целому ряду благ, которые в данном обществе – с точки зрения господствующих в нем культурных, нравственных, религиозных и других устоев – считаются безусловно необходимыми для жизни человека. К таким благам (с середины двадцатого века) относятся прежде всего образование и медицинское обслуживание, а также механизм материальной обеспеченности граждан независимо от результатов их конкретной деятельности. Поэтому Фридмен, допуская государственное вмешательство для обеспечения всем гражданам доступа к этим благам, подчеркивает необходимость поиска компромисса между неизбежными при любом вмешательстве элементами диктата и индивидуальной свободой. Фридмен принимает государственное вмешательство только в таких формах, которые в наименьшей степени ограничивают свободу человека, в том числе и свободу тратить деньги. Отсюда вытекают и рекомендации Фридмена по предоставлению пособий малоимущим в денежной, а не натуральной форме и введение вместо непосредственных выплат малообеспеченным людям. (доходы которые не достигают установленного минимального уровня) системы налогов и личные доходы, которая не снижает активности людей по улучшению их материального положения, так называемой системы отрицательных налогов  (суть этой системы состоит в следующем: если доход семьи равен установленному гарантийному минимуму, семья не платит налогов; если ее доходы превышают этот минимум, налоги платятся по самой низкой шкале и начисляются не на весь доход, а лишь на часть, превосходящую минимальный доход. Если доход семьи не достигает минимума, начисляется отрицательный налог по единой ставке на «недополученную» часть дохода, после чего полученная величина «налога» фактически прибавляется к доходу, который получила семья. При такой системе людям становится более выгодным больше зарабатывать, а не сидеть на иждивении государства, поскольку чем больше заработанный доход, тем больше их доход после «уплаты» налогов.) Однако в целом Фридмен выступает противником чрезмерного расширения сферы предоставления социальных благ, считая, что это порождает так называемую «институциональную безработицу» и «новую бедность». 

 Однако мировую  известность Фридмену принесли  не его мировоззренческие взгляды,  а разработка современной версии  количественной теории денег. 

 По духу  она близка к неоклассической,  так как предполагает гибкость  цен и заработной платы, объем  производства, стремящийся к максимуму,  и экзогенный (то есть внешний  по отношению к системе) характер  предложения денег. Своей задачей  Фридмен поставил поиск стабильной функции спроса на деньги при постоянстве скорости их обращения. 

 Функция спроса  на деньги близка к кембриджскому  варианту и имеет следующий  вид: 

М=f (Y,………х), 

где Y – номинальный  доход, 

х - прочие факторы. 

 Предложенная  Фридменом функция спроса на деньги является ключевым моментом его денежной теории: зная параметры этой функции, можно определить степень воздействия изменения денежной массы на динамику цен или процента. Это, однако, возможно лишь в том случае, если функция устойчива. Фридмен настаивает на этом, считая, что, при прочих равных, спрос на деньги (желаемый населением денежный запас) представляет собой устойчивую долю номинального валового национального продукта, в отличие от кейнсианской модели, где спрос на деньги носит неустойчивый характер в силу существования спекулятивных моментов (так называемых мотивов предпочтения ликвидности). Еще одно принципиальное отличие взглядов Фридмена от взглядов Кейнса состоит в его убеждении, что уровень процентной ставки не зависит от величины денежной массы (по крайней мере в долгосрочном плане). Условия долгосрочного равновесия денежного рынка, где ставке процента нет места, выражены известным уравнением, которое получило название – уравнение Фридмена. Уравнение имеет следующий вид: 

M=Y+P, 

где M – долгосрочный среднегодовой темп роста предложения  денег, 

Y – долгосрочный  среднегодовой темп изменения  реального (в постоянных ценах)  совокупного дохода, 

P – уровень  цен, при котором денежный рынок  находится в состоянии краткосрочного  равновесия. 

 Этим уравнением  Фридмен хотел показать, что в  долгосрочном плане рост денежной  массы не скажется на реальных  объемах производства, и выразится  лишь в инфляционном росте  цен, что вполне укладывается  в количественную теорию денег,  и в более широком плане соответствует представлениям неоклассического направления экономической теории.