Поездка в Саудовскую Аравию: некоторые размышления

Поездка в Саудовскую Аравию: некоторые размышления

Поездка в любую страну и пусть даже поверхностное знакомство с ней всегда заставляет размышлять. К Саудовской Аравии это относится  едва ли не в первую очередь. Тому немало причин, среди которых, конечно же, в первую очередь профессиональный интерес к этой стране, когда уже  существующие у тебя представления (источник которых, разумеется, литература и пресса) наконец-то соизмеряются с  реальностью. Но при этом ты прекрасно  понимаешь, что увиденная тобой  реальность на самом деле не более  чем абсолютно незначительный сегмент  собственного многообразия. Однако же это относится к любой стране, а вовсе не только к саудовскому  королевству. В его случае важнее, наверное, другое: ты (человек, считающий  себя профессионально занимающимся арабским миром) начинаешь искать черты  сходства (но находишь, скорее, различия) между этой страной и тем арабским миром, в границах которого располагается  королевство. Вместе с тем этот поиск  нужен тебе вовсе не ради того, чтобы  понять это сходство/различие и тем  самым удовлетворить твое внутреннее (конечно же, профессиональное) любопытство, а исходя из более значимой цели получить ответ на более серьезный  вопрос: могут ли (и если да, то на каких основах) взаимодействовать  Саудовская Аравия и твоя собственная  страна? Но этот вопрос важен и потому, что тебе необходимо узнать, как  на него отвечает твой саудовский собеседник.

Это была моя вторая (она  состоялась в самом конце ноября 2005 г.) поездка в Эр-Рияд. Впервые  же я побывал там в октябре  прошлого года, когда меня пригласили участвовать в организованной Саудовской ассоциацией информации и коммуникаций конференции, тема которой звучала  как «Образ королевства в мировых  средствах массовой информации». Организаторов  этой конференции не интересовали посвященные  королевству публикации в средствах  массовой информации арабских стран, их волновал тот образ страны, который своим слушателям и читателям несла пресса Соединенных Штатов, Европы, России, Японии, Австралии, Индии или Южной Кореи.

Если в первый раз я  был единственным российским участником конференции, то во второй находился  в саудовской столице вместе с  несколькими коллегами, работающими  в Институте международных отношений (Университете) МИД РФ, Институте  востоковедения РАН и ИТАР-ТАСС. Официальной целью поездки, организованной Институтом дипломатических исследований МИД Королевства Саудовская Аравия, было участие в дискуссии, посвященной  состоянию и перспективам российско-саудовских отношений. Саудовская сторона пригласила тех российских исследователей, работы которых (как и они сами) известны (переводились и публиковались) в  королевстве, имея в виду, в частности, и то, что у московского Института  международных отношений давние (конечно, относительно, поскольку двусторонние контакты могли возникнуть только в  постсоветское время) связи с  Институтом дипломатических исследований (ИДИ).

Тем не менее программа  моего (как и моих коллег) пребывания в Эр-Рияде ни в коей мере не ограничивалась только участием в (длительной, продолжавшейся почти шесть часов) дискуссии  в здании ИДИ. Она включала встречи  и беседы в Центре национального  диалога, где саудовскую сторону  представлял в том числе советник бюро короля и генеральный секретарь  Центра национального диалога имени  короля Абдель Азиза Фейсал бен Абдель Рахман бен Муаммар. Наконец, встречи в министерстве иностранных дел, где собеседниками российских исследователей были генеральный директор Центра информации и исследований принц Мухаммед бен Сауд бен Халед и (быть может) наиболее значимая фигура сегодняшней саудовской внешней политики — государственный министр по вопросам внешних сношений Низар бен Убейд Мадани. Саудовская сторона лишь подтвердила мое первое впечатление о себе — серьезность отношения к действительно волнующим ее вопросам.

Саудовцы стремились познакомить  меня и моих коллег с реальностью  развития внутренней ситуации и четко  сказать нам, что королевство  видит в России «дружественную —  ас-садыка» страну и использует по отношению к ней тот термин национального политического дискурса, который обычно используется в королевстве по отношению к Соединенным Штатам и государствам Европейского союза.

Я не нахожу другого слова, кроме слова «серьезность», в  отношении моих саудовских собеседников. При этом я имею в виду то, что  их действительно отличает от представителей тех арабских стран (немедленно оговорюсь, я высказываю только личное мнение, которое, как мне кажется, ни в  коей мере не может рассматриваться  как абсолютно адекватное действительности), которые обычно рассматриваются (или  рассматривались) в качестве основных советских/российских региональных партнеров. Я вкладываю в эту характеристику мысль о деле, всегда сопровождающем слова и поступки. Итогом той конференции, в которой я участвовал, первый раз приехав в саудовскую столицу, стал включающий необходимые рекомендации всеобъемлющий отчет о ее работе, переданный руководителями Саудовской ассоциации информации и коммуникаций (сообщение об этом было опубликовано в саудовской прессе) нынешнему наследному принцу Султану бен Абдель Азизу. Стоило бы заметить, что среди докладов, представленных ее участниками, был и объемный отчет о посвященных королевству публикациях основных ивритоязычных газет Израиля (суть этого отчета сводилась к тому, что израильская пресса практически никогда не позволяет себе сколько-нибудь недостойных нападок на Саудовскую Аравию), представленный специальным сотрудником саудовского посольства в Каире.

Но и итогом нынешней дискуссии (это постоянно подчеркивалось руководством Института дипломатических исследований) должен стать детальный отчет, который  будет передан как руководству  министерства иностранных дел, других заинтересованных ведомств (в их числе  связанной с преподаванием политологических дисциплин и анализом международных  отношений университетской и  академической среде), так и высшему  политическому руководству государства. Что ж, и тогда, и сейчас все  выглядит естественно — Саудовская Аравия действительно нуждается  в улучшении своего образа, а ее руководство испытывает огромную потребность  в диверсификации своих внешнеполитических связей, одним из направлений которых  должна стать активизация контактов  с Россией.

Однако проблема саудовской «серьезности» имеет, наверное, и  другой аспект. Мои контакты с выходцами  из тех арабских стран, которые я  уже назвал «основными советскими/российскими  региональными партнерами», очень  часто создавали у меня впечатление, что делаемое ими (те их поступки, которые, как и в саудовском случае, сопровождают слова) в интересах того, что сегодня  важно для их государств, несет  на себе оттенок не столько заботы об этих интересах, сколько стремления решить какие-то собственные задачи — сделать карьеру, используя  подходящий для этого (и, может быть, единственный в своем роде) момент. Разумеется, я погрешил бы против истины, если бы утверждал, что поступки саудовцев  полностью лишены этого оттенка, — он свойствен всем представителям рода человеческого. И, тем не менее, встречаясь с саудовцами, я понимал, что нахожусь среди людей, которые  уже давно заняли почетное (в самых  разных значениях этого слова) место  в своем обществе, сделав прекрасную академическую или служебную  карьеру, что они заинтересованы в более адекватных (чем в окружающем их страну региональном пространстве) формах взаимодействия с государством и его руководством, что, наконец, эти люди, получившие образование  на Западе, далеки от ощущения каких-либо комплексов по отношению к миру развитых стран. Их серьезность — это серьезность патриотов, знающих, что хочет власть, и поддерживающих ее, потому что представляемый ими «образованный класс» (как часть активно формируемого «среднего класса» — более 80% существующих ныне в королевстве производственных мощностей представлено мелкими и средними предприятиями) не только выращен этой властью, но и видит в ней силу, способную осуществить и осуществляющую необходимые государству и обществу реформы, и силу, показавшую собственную эффективность в противостоянии фундаменталистской оппозиции.

Я не вправе рассказывать о  работе самой дискуссии. Она была закрытой, саудовские организаторы не давали сообщения о ее проведении в прессу, считая необходимым ограничить число присутствовавших на ней (с  саудовской стороны) только представителями  заинтересованных организаций, что, по их мнению, содействовало бы большей  открытости высказываний ее участников. Могу лишь отметить, что обсуждение вопросов, связанных с перспективами  российско-саудовских отношений, отталкивалось  от итогов состоявшегося в начале сентября 2003 г. визита (в то время) наследного принца Абдаллы бен Абдель Азиза в Москву и включало три аспекта — политическое взаимодействие двух стран и его основы, экономические контакты и, наконец, информационное обеспечение двусторонних связей. Участие в дискуссии депутатов Консультативного совета, министерства иностранных дел, сотрудников саудовских академических институтов, а также Ассоциации торгово-промышленных палат способствовало возникновению действительной заинтересованности в обсуждении всех трех аспектов связей между обеими странами.

Тем не менее закрытый характер дискуссии не лишает меня возможности  высказать некоторые впечатления  в связи с ее проведением. Эти  впечатления я связываю, однако, только с высказываниями саудовской стороны.

Мне было важно узнать, что  в саудовских академических центрах  и университетах (пусть и в  определенной мере) исследуются проблемы современной России. Конечно же, саудовские коллеги оперируют прежде всего западными (в первую очередь  англоязычными) изданиями, но также (некоторые  из них знают русский язык) и  публикациями российских авторов. Саудовские коллеги откровенно критичны в отношении  дипломатических представительств своей страны в России и странах  СНГ, считая недостаточным то, что  центральным направлением деятельности этих представительств выступает опора (по крайней мере, в российском случае) на работу в среде мусульманских  меньшинств. Они (и это уже тенденция) соглашаются с мыслью о том, что  Россия «шире, чем ее внутренний ислам». Они, разумеется, не ставят под сомнение (и было бы странно, если бы это произошло) необходимость развития контактов  между своей страной (в конце  концов, королевство все еще осознает значение собственной цивилизационной миссии) и «мусульманскими» странами СНГ и российским мусульманским сообществом. Но одновременно часть коллег подчеркивают автономность этой части исламской уммы и не считают возможным видеть в контактах между ней и королевством средство ограничения ее самостоятельности и тем более ее отрыва от российского контекста. Наконец, немалая часть саудовских коллег критически относятся к высказываниям тех представителей собственной академической среды, которые считали необходимым указать на «сионистское засилье» в России. Для них было очевидно, что внедрение в российскую жизнь принципов либеральной экономики и конкурентности означает лишь, что в пространстве, где эти принципы проявляют себя, саудовская сторона всего лишь неэффективна («она отсутствует») в своих действиях (в самых разных их проявлениях) на территории России.

Все та же заинтересованная серьезность проявляла себя и  в ходе встреч в Центре национального  диалога и в министерстве иностранных  дел.

Мне было важно узнать, что  сам процесс саудовского национального  диалога (я посвятил некоторым его  аспектам небольшое сообщение, помещенное на сайте Института Ближнего Востока) был инициирован религиозным  истеблишментом королевства. Его ведущих  представителей (и, собственно, с этого  начинался этот процесс) волновала  проблема укрепления общенациональной солидарности в аспекте официального признания существования в Саудовской Аравии несуннитского ислама (шиизм  и исмаилизм), как и тарикатов, и достижения большего взаимопонимания между представляющими различные ветви мусульманства гражданами государства. Лишь затем этот процесс был распространен и на другие принципиально важные для страны вопросы (религиозный экстремизм, расширение участия женщин в общественно-политической жизни, роль средств массовой информации в реализации национального единства и, наконец, проблему «мы и другой»). Естественно в этой связи, что саудовская сторона в ходе встречи в Центре национального диалога была представлена и теми, кто связан с религиозным истеблишментом, и не менее естественно, что в ходе этой встречи был поставлен вопрос о Чечне и саудовском отношении к этой важнейшей для российского общества проблеме. Мне не показалось, что саудовская постановка чеченского вопроса для меня была неприемлема. Даже более того, подход к этому вопросу отталкивался (как это на первый взгляд ни парадоксально) от положения о том, что Россия (несмотря на проблему Чечни) в ее нынешнем и прежнем (советском) состоянии может стать в некотором смысле образцом опыта обеспечения межнационального и межконфессионального сожительства и сотрудничества для Саудовской Аравии. Конечно же, саудовские участники этой встречи четко подчеркивали автономность и самостоятельность российского ислама, отмечая, что только учет этих его качеств может содействовать тому, что российский ислам станет мостом (но не единственным) взаимодействия между обеими странами.

Встреча с руководителем  Центра информации и исследований принцем  Мухаммедом бен Саудом бен Халедом интересовала меня с точки зрения возможностей российско-саудовского академического сотрудничества. В ходе беседы с ним мне стало ясно, что саудовская сторона готова принять и начать реализацию идеи установления «личных мостов» (эта мысль высказывалась во время дискуссии одним из моих российских коллег и, вне сомнения, принималась саудовской стороной) или, иными словами, прямых контактов между саудовскими и российскими научными центрами (включая и те, которые существуют в московском Институте международных отношений) и непосредственных связей с российскими исследователями. По крайней мере, принц Мухаммед бен Сауд бен Халед (уже бывавший в Москве) был неплохо осведомлен о российском востоковедении, его возможностях и стремлении российских востоковедов исследовать саудовские проблемы, опираясь прежде всего (что выгодно отличает их от, например, американских исследователей) на существующий в королевстве арабоязычный корпус источников и документов.