Бюракратизация организации

В контексте  борьбы вотчинных и государственных  начал складывалась русская государственная  бюрократия. Основной задачей княжеских (еще в киевской Руси), а затем  и царевых назначенцев на местах был сбор тягла (налогов), которое  несло прежде всего крестьянское сословие России. Названная функция была не единственной, поскольку посланцы центральной власти в разное время и в разном объеме исполняли также задачи судопроизводства, регулирование местных конфликтов и т.п. За исполнение всех названных функций назначенный правитель, назовем его теперь бюрократом, ибо это был чиновник, исполняющий поручение, брал свой оклад. Контроль сверху за этой стороной его деятельности был весьма относительный. Величина оклада для чиновника определялась скорее традицией и экономическими возможностями того территориального округа, в котором он исполнял свои функции. В контексте сказанного можно заключить, что, что русский бюрократ допетровского, петровского и после петровского времени правил как вотчинник в не принадлежавшем ему уделе. И это положение, хотя и тяжелое для облагаемого тяглом населения и осуждаемое этим население, освящалось традицией. Получающий должность получал тем самым и доход от этой должности в законной и незаконной форме. Эта социальная ситуация отражена, хотя и в гротескной форме в известном гоголевском "Ревизоре".

Но здесь  важна и другая сторона деятельности бюрократии, именно, ее отношение к  государственным интересам. Своеобразное положение бюрократии в том, что  она не является самостоятельной  политически организованной силой, выражающей определенную идеологию, и по сути не может существовать в таком качестве. Она есть класс исполнительный, точнее сказать - аппаратный, для деятельности которого чувство гражданского долга не столь актуально в сравнении с чувством долга солдата. Ее отношение к службе определено традицией, характером политической власти и характером контроля за бюрократией со стороны власти и со стороны общества. Прямой контроль со стороны общества за деятельностью бюрократии, как мне представляется, вообще невозможен, ибо будет представлять собой вмешательство в процесс принятия текущих решений, нарушающий управление в обществе. Возможен лишь косвенный контроль, осуществляемый через представительные органы, через прокуратуру и т.п. Но главное не в контроле, любой контроль можно тем или иным способом "обходить". Гораздо важнее представить себе "градус государственности", которым может обладать и обладает бюрократия, в частности, российская бюрократия.

Какой бы ни была бюрократия, принципиально  антигосударственной по ментальности она быть не может уже в силу того, что она существует как часть  государства, и разрушение такового есть для нее самоликвидация. Бюрократия же, как показывает история, в том  числе история "перестройки", никак  к самоликвидации не склонна, более  того, всякие процессы в обществе она  стремиться использовать для упрочения  своего положения. В этом, можно сказать, своеобразный инстинкт ее столь же своеобразной синергии, ее "самоорганизации". Что же касается "градуса" ее государственности, то он определяется как социальным и культурным воспитанием, полученным в процессе обучения и профессионального  созревания, так в еще большей, возможно в решающей степени характером политической власти, характером задач  и требований, которые власть ставит перед бюрократией. Совесть пассажира - лучший контролер, писали в советском  общественном транспорте. Для бюрократии лучший контролер ментальная установка, формируемая целым рядом факторов.

В свете  высказанных суждений есть резон  обратиться к становлению ментальности советской бюрократии. Не располагая социологическим исследованием  социального состава и социального  поведения формирующейся советской  бюрократии, можно обратиться к тому, как ее становление отражено в  общественном сознании. С одной стороны, в советское время создавался миф о приходе к власти убежденного  сторонника советской власти, государственника нового типа, видящего смысл свой профессиональной работы в служении государству рабочих  и крестьян, в служении идеалу социальной справедливости и правды. Эта героически-романтическая  установка отражена, например, в  фильме "Депутат Балтики", и  для такого изображения становления  советской бюрократии есть основания. Оно задавало тот идеальный тип  управленца, который был нужен  советскому обществу. Другое изображение  этого далеко не идеального процесса дал В.В.Маяковский, отразивший другую правду жизни: "…опутали революцию  обывательщины нити…". В пересечении этих тенденцией можно видеть давнюю проблему вотчинного и государственного начала в деятельности русской бюрократии. Она находила для себя всякий раз приемлемую форму соединения того и другого, но граница мера определялась воздействием политической власти. Можно сказать, что аттракторами самоорганизации бюрократии были импульсы, исходящие от политической власти.

Советская бюрократия имела свой "оклад" в виде разных привилегий и преференций  как легализованных (штатных), так  и извлекаемых из своего положения. Однако всякое снижение регулирующего воздействия политической власти вело по преимуществу к возрастанию "вотчинного начала", к снижению способности управленцев преследовать в своей деятельности государственный интерес и к росту роли "нелегальных" привилегий. Это, можно сказать, естественный процесс, ибо бюрократия не вырабатывает политических решений, она лишь непрерывно осуществляет процесс управления, в ходе которого вольно или невольно корректирует политические решения в соответствии со своей ментальной установкой и в соответствии с той социальной средой, в которой она решения реализует. Отмечу попутно, что в сталинский период установка на государственный интерес не только воспитывалась в процессе подготовки к управлению, но и контролировалась политической властью, в том числе и репрессивными средствами. Свой оклад в этих условиях бюрократия имела, но это был "оклад" даваемый государством и под государственным контролем.

Отдельный и особый вопрос это - вопрос об отношениях бюрократии и политической элиты. Формирование бюрократии и формирование политической элиты представляют собой разные процессы, хотя и связанные друг с другом. В высшую элиту могли  входить выдвиженцы из бюрократии. Более того, политическая элита нуждалась  в таких выдвиженцах для того, чтобы со знанием дела осуществлять контроль над аппаратом. Однако в  советском обществе были использованы далеко не все возможности формирования политической элиты, даваемые политическими  устройством общества. Более того, в хрущевско-брежневский период произошло срастание политической элиты с верхушкой бюрократии, так сказать, обюрокрачивание политической элиты. На месте различных по функциям политической элиты и управленцев сформировался так называемый партийно-хозяйственный актив. Партийный чиновник высокого ранга, например, на уровне секретаря обкома, и весь его аппарат были заняты по сути деятельностью административного и хозяйственного управления. Это был как бы аналог удельно-вотчинного правления в новых условиях. Отрицательное следствие соединения политической и административной деятельности в одних руках проявилось в том, что была устранена возможность взаимной (политической и хозяйственной) критической оценки решений, принимаемых в области управления[1]. Названное обстоятельство стало одним из множества факторов, способствовавших политической деградации высшего эшелона государственного управления. Верхний политический слой формировался по сути исключительно из бюрократии (партхозактива), соответственно этому культурный и идеологический контроль над бюрократией был утрачен, а ясного политического мышления от аппаратной части управленцев ждать трудно. Можно сказать, что бюрократия вытеснила (съела) политическую элиту, сама лишилась политического зрения и лишила общество способности к политическим оценкам[2].

Поведение советской бюрократии в период перестройки  было отнюдь не героическим. Однако эмоционально-этическая  оценка этого факта в нынешней ситуации не столь важна. Более существенно  рассмотреть ситуацию с социологической  точки зрения, которая позволило  бы дать оценку действительной и возможной  роли бюрократии в текущих социальных процессах. Вероятнее всего деградация государственнического начала у  среднего слоя бюрократии была к началу перестройки никак не большей, нежели в среде "интеллигентского авангарда". Усилия по дестабилизации общества и  по созданию кризиса управления создавались  на первых порах довольно узким кругом из высшего политического управления, создавшего себе информационную опору  и искавшего поддержки у "продвинутой" части интеллигенции. Им удалось  парализовать возможное сопротивление  аппарата (бюрократии). Кстати сказать, на первых порах это было первостепенной задачей генсека, без умолку агитировавшего населения за перестройку. Парализация возможно сопротивления аппарата была обусловлена рядом причин. Одна из них - внутренняя дисциплина, к которой был приучен партийно-бюрократический аппарат. Другой фактор заключался в том, что в процессе дестабилизации управления высшая политическая власть осуществила кадровые перемещения, в ходе которых из сферы управления выталкивались ответственные лица с высоким градусом государственности. Наконец, естественная реакция бюрократии - следовать за политической властью, а не бороться с ней. В этих условиях "вязкая масса" административной и хозяйственной бюрократии смягчила обвальные последствия политической и социальной катастрофы. Это обстоятельство отражено в оценке бюрократии, которую дает С.Г.Кара-Мурза: "Более того, именно госаппарат и наши чиновники (о министрах помолчим), соединенные знанием, дисциплиной и совестью, остаются сегодня единственной организованной силой, которая способна понемногу перейти в контрнаступление против бандитов и других паразитических групп. А уж если оценить по большому счету, то именно наш госаппарат ведет тихую партизанскую отечественную войну, нейтрализуя самые разрушительные планы МВФ и наших гайдаров с чубайсами. Если бы не миллионы наших чиновников, парализованная страна уже остыла бы и черви обглодали ее уже до костей".

Не станем обсуждать спорный вопрос о совести  бюрократии. В период мародерской  приватизации она также прихватила то, что смогла прихватить, и сегодня  она пронизана коррупцией, т.е. берет "свой оклад". Более того, ситуация во многом ее устраивает, ибо возможность  создавать протекцию бизнесу  или препятствовать ему открывает  широкие возможности для использования  своих полномочий в целях обогащения. На этой основе бюрократия смыкается  в нынешний клан управленцев, ставящий барьеры проникновению случайных  лиц. Также трудно определить ее "способность  перейти в контрнаступление". При всем этом бюрократия в силу своего положения поддерживает жизнь  государства. Независимо от градуса  политического сознания она остается силой, "сшивающей" своими управленческими действиями разорванную и разрываемую ткань государства. Например, в начале 90-х годов действия хозяйственно-административной бюрократии позволили избежать обвальной остановки производства за счет бартера и традиционных хозяйственных связей. Нечто подобное может происходить и сейчас, хотя без принятия необходимых политических решений бюрократия не остановила и не остановит процесс встраивания России в глобальную экономику со всеми разрушительными для нее следствиями этого процесса. Другое дело, что она инстинктивно и невольно сопротивляется процессу самоликвидации государства. В этом смысле она предстает в нынешнем социальном процессе как актуальный (или, по меньшей мере, потенциальный) союзник государственнических сил.

Административный  ресурс бюрократии очевиден. Не вполне очевидной оказывается та работа по коррекции решений высшей власти, которую она выполняет каждодневно  в силу непрерывности процесса управления. Решения высшей власти принимаются  аппаратом к исполнению, но сам  процесс исполнения происходит, с  одной стороны, в контексте ментальности самих бюрократов, с другой стороны - в контексте реальных условий, которые  ставит социальная среда при выполнении решений. Коррекцию такого рода можно  назвать "молярной", она не затрагивает  саму директиву, но исправляет ее ходом  исполнения. В условиях ослабления и делегитимизации центральной власти, характерных для сегодняшнего дня, "люфт" таких корректирующих воздействий может быть весьма значительным. Возникает вопрос, в какой мере коррекция такого рода определена ментальными установками бюрократии? Уместен и другой вопрос: может ли из последовательности таких "исправляющих" воздействий сложиться своеобразный алгоритм действий, способный заявить себя как некая концептуальная платформа, например как платформа государственного строительства? В конечном счете, это вопрос о том, возможно ли превращение бюрократии в политическую силу, способную к политической самоорганизации на основе определенных государственно-политических ценностей и целей? Например, может ли "Единая Россия", создававшаяся как партия президента, стать партией бюрократии, а если это возможно, то каким будет политическое лицо такой партии?

По своему положению бюрократия не может принадлежать к какой-либо другой партии, кроме  партии власти. Создание "Единой России" предполагало, видимо, установление идейного и политического контроля над  аппаратом по модели КПСС, Однако тяготение  нынешней бюрократии к "Единой России" объясняется не только административным давлением, но, как можно предположить, желанием играть активную политическую роль. Хотя для бюрократии не свойственно  быть самостоятельной организованной политической силой, в нынешних неординарных условиях возможно исключение. Если ее ментальные установки оформятся  в какое-то подобие идеологии  практического действия, то она должна будет либо выдвинуть политиков из своей среды, либо привлечь к себе уже известных политиков. Примером из прошлого может служить поддержка аппаратом курса Сталина на государственное строительства вместо авантюрных действий троцкистов по разжиганию мировой революции. При этом можно было продолжать думать, что строительство рабоче-крестьянского государства является первым этапом мировой революции. Но эта мысль имела уже вторичное значение, главное же заключалось в том, что в практических действиях вектор объединенных усилий направлялся на государственное строительство и сверхсрочную индустриализацию.

Податливая  в определенных отношениях, но все-таки не бесформенная бюрократия, сохраняющая  ментальные установки, характерные  для бюрократии российского общества, так или иначе включена в политические процессы. Опасение "аппаратной контрреволюции" стояло за ельцинским призывом "боритесь с аппаратом!". В этой связи в действиях команды нынешнего президента по централизации власти и назначению губернаторов также можно видеть стремление исключить "аппаратный бунт" на корабле, когда возможности мародерского разворовывания станут минимальными. По мере укрепления в России влияния транснациональных корпораций, которые будут превращаться в ключевых собственников на ее территории, изменится и положение бюрократии. Во всяком случае, ее государственническая ментальность станет излишней. К тому же власть может опираться на бюрократию нового типа, именно топ-менеджеров крупных кампаний, ментальность которых существенно отличается от ментальности управленцев государственного типа. Проблема выбора (с кем она) так или иначе обострится для российской бюрократии, и такое обострение очень близко. Оно уже подступает в связи с президентскими выборами 2008 года.

В виду названных обстоятельств следует  согласиться с мнением С.Г.Кара-Мурзы, что сегодня атака на российскую бюрократию далека от конструктивной критики политической власти. За анти-аппаратным натиском скрывается натиск антигосударственный, направленный на продолжение разрушения любой мало-мальски дееспособной государственной власти в России и на препятствие хоть какому-то самостоятельному российскому курсу во внешней и внутренней политике. При определенных условиях бюрократия (управленческий аппарат) может оказаться на стороне политических сил, стремящихся к сохранению государственности России, способной обеспечить ее независимое развитие. Господство транснационального капитала лишит бюрократию возможностей, связанных с традиционной "удельно-вотчинной" ментальностью, своеобразно и неразрывно соединяемой в России с государственным интересом. Выбор ей сделать придется, и, возможно, это выбор предстанет через позицию "Единой России", если в ней окажется достаточно сильным влияние с мест, влияние среднего и нижнего звена бюрократии. Это, конечно, не отряды Минина и Пожарского, но все-таки оно может быть движением среднего управленческого слоя, не утратившего государственнического инстинкта.

4.Бюрократизм как субкультура бюрократии 

Существуют  две наиболее широко известные трактовки  бюрократии и бюрократизма - Карла  Маркса и Макса Вебера. Обе они  рассматривают бюрократию как естественный продуют общественного развития, общественного разделения труда, как следствие сознательного управления теми или другими сторонами сложного социального прогресса. По своему существу эти две трактовки бюрократии и бюрократизма принципиально различаются. Для К.Маркса бюрократия и бюрократизм на всех этапах исторического развития - явление негативное, оказывающее тормозящее воздействие на ход истории. В противоположность этому М.Вебер, отождествив бюрократию с управляющими, оценивал ее позитивно, как необходимую форму всякой социальной организации. В том и заключается общая традиция марксистской теории, проявившая себя и в ленинизме, что она рассматривает возникновение и существование бюрократии и бюрократизма на общем фоне общественного разделения труда, развития элементов сознательности в поступательном ходе истории, Маркс и Энгельс считали. что корни бюрократизма уходят в глубины истории, к тому времени, когда общество путем простого разделения труда создало органы для защиты своих общих интересов. Но вскоре общество оказалось в таком положении, что эти органы и главный среди них - государственная власть - стали служить особым интересам государственных служащих. Из слуг общества эти органы превратились в его повелителей. Жизнь развивалась таким образом, что при выполнении общих функций управления, необходимых для жизнедеятельности общества, предназначенные для этого люди образовали особую отрасль разделения труда внутри общества и, тем самым, обрели особые интересы, отличные от интересов тех, кто их уполномочил управлять, стали самостоятельными по отношению к ним, а в определенных условиях вставали над всем обществом, преследуя свои корыстные цели. В этом и заключаются истоки бюрократизма, основы формирования бюрократии. Таким образом, бюрократизм - это социальное зло, паразитирующее на общественном разделении функций управления и исполнения, на реальном противоречии между управляющими и управляемыми. Бюрократия, как определенный корпоративный слой управляющих, пытается подчинить это противоречие своим корпоративным интересам в ущерб интересам общественного развития. При засилье бюрократии складывается особый иерархический тип отношений как внутри самого организма управления, так и между ним и управляемым организмом. Бюрократия есть воплощение государственного формализма, а дух бюрократии есть формальный дух государства или действительное бездушие государства. Именно бюрократия вершит власть в современном обществе, независимо от того, называет оно себя свободно-капиталистическим или социалистическим. Поскольку всякий бюрократ - это управляющий, подчиняющий общественную функцию управления своим эгоистическим целям, поскольку он стремится использовать доверенную ему, общественно значимую, функцию в корыстных интересах (даже в том случае, если речь едет не о взяточничестве и коррупции, а о получении зарплаты без должного выполнения своих обязанностей), постольку деятельность бюрократа по управлению общественными делами превращается в одну видимость управления. Каждый, сталкиваясь с бюрократизмом, замечал, что тот или иной чиновник не проявляет никакого личного интереса к сути дела (скажем, к действительному решению жилищной проблемы граждан, к вопросам приватизации жилья гражданами), но, бюрократически затягивая решение вопроса, никогда не берет вину на себя: он всегда ссылается на ту или иную инструкцию, на те или иные реальные проблемы управленческого процecca, на букву и дух законов, в результате чего собственное безделье и безразличие бюрократа выглядит как бездушие самого государства. Другая характерная черта бюрократии и бюрократизма - отрицательное отношение к гласности, к открытости, стремление монополизировать знание управленческого процесса, вершить свое дело в тайне. Развивая мысли Гегеля, Маркс писал: "Всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру - ее замкнутым корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому бюрократии предательством по отношению к ее тайне". Весьма важно и то, что бюрократам ценно не то, что говорится, а то, кем говорится, т.е. не аргументы, обосновывающие решения, а чины и должности тех, кто высказывает эти решения и мысли: авторитет - принцип знания бюрократии, а обоготворение авторитета - это ее образ мыслей. Все обществознание конца XIX - начала XX в., включая социалистов, не поняло качественного изменения роли сознания (а вместе с ним и роли управляющих). Ни Маркс, ни Ленин не увидели в полной мере oпасности бюрократизма. Поэтому надежды марксистов на то, что после "социалистического переворота начнется отмирание государства, а вместе с ним начнет исчезать общественное разделение труда между управляющими и управляемыми - главный исток бюрократизма, не оправдались: государство, а вместе с ним управляющие и управляемые продолжали существовать, создавая фундамент для развития "нового бюрократизма" - партийногосударственной номенклатуры. После Октябрьской революции раковая опухоль бюрократизма все шире и глубже поражала сначала СССР, а позже и те государства, которые встали на "социалистический путь". Развивая мысль Энгельса, согласно шторой классы возникают не только благодаря собственности, но и в силу общественного разделения труда, в середине XX в. Милован Джилас пришел к выводу, что партийногосударственная бюрократия в так называемых социалистических странах представляет собой "новый класс", узурпировавший в этих странах и политическую власть, и собственность. Жизнь свидетельствовала о том, что партийногосударственная бюрократия, возглавляемая в Советском Союзе И. Сталиным, шаг за шагом продвигалась к власти. Переломными оказались 30-е гг., с помощью "великого террора" И. Сталин уничтожил "ленинскую гвардию" и ее сторонников, благодаря чему партийногосударственная номенклатура обеспечила условия для реализации cвoeгo собственного социального идеала - казарменного псевдосоциализма, обеспечивающего всевластие номенклатуры и являющегося тоталитарным обществом-монстром, стоящим вне общей логики развития цивилизации. Попытка Н.Хрущева ("хрущевская оттепель") реформировать это общество, вернуть ему утрачиваемый динамизм путем ослабления засилья партийногосударственной бюрократии (разделение обкомов партии, замена министерств совнархозами) была встречена номенклатурой в штыки, а сам реформатор был смещен со всех своих постов, что позволило номенклатурной бюрократии продлить свою безраздельную власть еще нa два десятилетия. Перестройка М.Гopбачева была нацелена на то, чтобы "обновить социализм", которого в стране никогда не было, в том числе и с помощью мер, ослаб- ляющих всевластие партийно-государственной бюрократии. Но в этом своем качестве она потерпела неудачу. Однако данный его толчок привел к "бархатным" и небархатным революциям 1989-1990 гг. в Восточной Европе, что положило начало разрушению здесь всевластия коммунистической номенклатуры, отодвижению партийно-государственной бюрократии и развитию в сторону традиционного западного общества. После августовского переворота 1991 г., когда советская партийно-государственная бюрократия попыталась восстановить свое всевластие, но потерпела сокрушительное поражение, к власти пришли демократы, стремящееся договориться с номенклатурой, создающие свои бюрократические структуры и новые проблемы борьбы с бюрократией и бюрократизмом. Бюрократия и бюрократизм. Явление бюрократии, изученное в свое время Максом Вебером и Рицци, затем Касториадисом (Шолье), Лефором, Туреном, сегодня охотно сравнивают с раковой опухолью, подтачивающей общественный организм и поразившей прежде всего социалистические страны. Однако уже такие писатели, как Кафка, Чехов и Куртелин, бичевали в своих произведениях представителей бюрократии - администраторов, чиновников, клерков. И действительно, еще до великого перелома, ознаменованного революцией 1917 г., и утверждения модели нового общества за пределами СССР бюрократия являлась социальным образованием, господство которого опиралось не на происхождение и деньги, а на знание и применение законов, понимание функций и задач институтов и органов власти. Именно бюрократия неизменно представляет собой господствующую силу независимо от конкретной формы власти. Форма меняется, незыблемыми остаются позиции бюрократии, играющей роль относительно автономного фильтра и тормоза политических изменений, порождаемых представительной демократией. Имея в виду эту общественную структуру, Леон Блюм в 1936 г. сказал, что Народный фронт мог, самое большее, стоять у власти, но ни в коем случае не владеть ею. Он понимал, что в условиях представительной и парламентской демократии власть находится в руках бюрократии, которую именуют администрацией. Технократия - еще один общественный слой, сложившийся на протяжении века и сросшийся в определенной мере с администрацией, - не замедлила образовать новую бюрократическую ветвь. Признанное за нею право на существование также покоится на глобальном, всестороннем знании процесса производства. Она как бы воплощает в себе тот автономный характер этого процесса, который гарантирует безопасность капиталистическим компаниям, делая их неуловимыми по отношению к политической конъюнктуре. Процесс сращивания двух структур усилился после второй мировой войны. В западных странах, в частности в Великобритании и Франции была проведена национализация ряда отраслей и промышленных предприятий, многие из которых затем вновь были переданы в руки частного капитала, что повлекло за собой перемещение кадров и сделало иллюзорной освящаемую теоретиками границу между государственным и частным секторами. Если на Западе бюрократия обеспечивала независимое от политической и социальной конъюнктуры функционирование системы, что служило препятствием для резких изменений, то в СССР, напротив, она все больше отождествляла с политической властью, которая, тем не менее, обвиняла ее в тех же грехах, а общественное мнение, нападая на бюрократию, выступало с критикой режима и системы в целом. Разумеется, планирование народного хозяйства, национализация средств производства, огосударствление многих традиционных видов деятельности (медицина, образование, туризм и т. д.) чрезвычайно расширили сферу деятельности бюрократии в СССР. Но отнюдь не эта черта составляет специфику бюрократической системы в социалистических странах. На Западе также порой прибегали к использованию советской модели (в частности, к планированию), но при этом расширение государственного сектора принимало здесь другие формы, нежели в СССР. Специфические особенности советской системы не претерпели почти никаких изменений, однако и в Великобритании, и в СССР, и во Франции для изложения проблем, существующих в национализированном секторе,используется одна и та же терминология. Нередко утверждают, что специфика бюрократической системы в СССР обусловлена наличием однопартийной системы. Осуществляя контроль над администрацией, партия якобы кладет конец ее автономии. Этот факт, несомненно, имеет существенное значение, и к этой мысли мы еще вернемся. Тем не менее, такой взгляд на вещи охватывает лишь часть проблемы. Другая характерная черта бюрократии отчетливо проявилась уже в первый день победоносной русской революции 27 февраля 1917 г., т.е. до того как власть перешла в руки одной партии. Это проливает свет на одну из особенностей бюрократической системы в момент ее зарождения. Именно в этот день Исполнительный комитет Петроградского Совета, стихийно образованный активными участниками революционных событий, внес предложение о расширении своего состава за счет представителей крупных революционных организаций с целью узаконить свое положение. Процедура голосования, в результате которой собрание выборных делегатов одобрило данное предложение, носила демократический характер. Но, передав каждой из заинтересованных организаций (социалистические партии, профсоюзы, кооперативное движение и т.д.) право назначать своих представителей, съезд Петроградского Совета отказался от своих полномочий в пользу общего Бюро этих организаций (представителям от РСДРПБ/, например, вместо Шляпникова и Залуцкого стали Каменев и Сталин). В результате утвердилась процедура отказа от власти, которая очень быстро подорвала демократический порядок. Так число представителей, назначенных (а не избранных) конференциями заводских комитетов, возросло в период с июня по октябрь с четырех до двенадцати процентов; своих представителей назначали бюро профсоюзов, партии большевиков, меньшевиков и эсеров. Позднее данная практика вошла в систему, порождая конфликты, которые приводят к тому, что дело не двигается с места... Когда единственная партия контролирует одновременно, как в СССР, и руководящий орган какой-либо организации, и саму организацию, это приводит лишь к единообразию речей и душит плодотворную деятельность, поскольку решения принимаются в другом месте. В результате энергия людей расходуется на конкурентную борьбу внутри партии за продвижение по служебной лестнице, что является единственным реальным стимулом. Сегодня охотно вспоминают о том, что еще в 1920 г. Ленин и Троцкий клеймили советскую бюрократию, забывая, что они сами способствовали укреплению ее позиций (поставив под контроль партии деятельность всех советских учреждений, объявив другие партии вне закона, а затем подчинив партии и государство: их революция породила новую категорию бюрократов, так называемых аппаратчиков, они вытеснили бюрократов и спецов старого режима). Сама по себе бюрократия не является злом. Она может способствовать сохранению социально-культурного облика различных групп населения. Но это возможно лишь при том условии, что она будет соблюдать демократические принципы и передаст власть своему представителю, избрание которого обеспечит ему необходимые полномочия. Это возможно также при том условии, что избранный руководитель может быть переизбран или смещен как по воле низов, так и по решению высшей государственной власти. Отмирание этатизма в обществе, состоящем из различных слоев, может происходить поэтапно. Сегодня путь географического разукрупнения и децентрализации является наиболее действенным. Конкретный опыт Запада (в частности, закон Деффера во Франции открывает на этом пути широкие перспективы.