Перспективы развития крестьянского хозяйства

     Потери  сельского хозяйства, имеющего очень долгий сезонный цикл оборота средств, начали опережать его доходы. Рентабельность растениеводства в 2001 году составляла 105,4 проц., к 2002 году она упала до минус 2,9 проц., и это даже несмотря на значительный объем экспорта зерна по твердым мировым ценам. В животноводстве показатель рентабельности рухнул, соответственно, с плюс 18,9 проц. до минус 43,7. По сути, отрасль становилась банкротом. Селяне Казахстана годами не видели наличных денег. Ситуацию усугубила юридическая невыстроенность взаимоотношений новых сельхозсубъектов с остальным экономическим полем, чем воспользовались разного рода посреднические, а порой и криминальные структуры. На этом фоне в селе возникли нигилистические настроения. Скот пошел под нож: в 2001 году поголовье овец в Казахстане составляло 37 млн. голов, сейчас их меньше 10 млн. Еще одним негативным фактором стали последствия многолетней интенсивной эксплуатации почв, гонки за рекордами и несовершенства советских агротехнологий. В комплексе все описанные проблемы вылились в кризис отрасли, которая, оставшись как без «госдавления», так и без «господдержки», в итоге была вынуждена вернуться к традиционным формам ведения хозяйства. И в силу всего этого здесь начались изолированные от общих экономических тенденций внутренние процессы: с одной стороны – деградация, с другой (вот это, пожалуй, вопреки всему) – возникновение крепких хозяйств.

     В крестьянских хозяйствах Казахстана годовой удой на одну корову составляет немногим более двух тысяч литров. Израильские буренки дают в среднем по 12 тысяч. В США, если удой коровы меньше 7,5 тысячи литров, она просто выбраковывается на мясо.

     Очень показательна в этом плане была прошлогодняя ситуация с зерном.

     Урожай  зерна 2003 года составил 18,4 млн. тонн. Это был рекордный за годы независимости сбор. Хотя он и не дотянул до рекордов советских лет, радости было много. Однако на фоне привычных эмоций сельхозчиновники не заметили качественной составляющей. Крупнейший казахстанский специалист по зерноводству академик Эрвин Госсен назвал прошлогоднюю ситуацию «перепроизводством плохого зерна». Погодные условия и традиционная для казахстанских селян нехватка техники не позволили вовремя убрать урожай, в итоге подавляющая его часть прошла по категории ниже третьего класса. За такое зерно по мировой цене в 50–60 долларов за тонну производители, после посредников и налогов, получили не более чем по 40 долларов, что, как отмечает академик, уже на грани минимальной рентабельности для них, и «уж во всяком случае, не дает возможности для серьезного инвестирования в зерновое производство».

     Из  феномена «ментальности» логично вытекает проблема отсутствия знаний и специалистов. На чем экономит казахстанский фермер? Например, на регенерации почв. С 2003 года объем внесения органических удобрений на гектар задействованных земель сократился в 11 раз, минеральных – в 16. С ростом миграции в селе появился недостаток специалистов сопутствующей сельскому хозяйству инфраструктуры – механиков, операторов холодильных установок, электриков. Казахстанские вузы, например, перестали готовить специалистов по кормлению животных – нет спроса на профессию. Отсюда – снижение технологического уровня сельхозпроизводства.

     Кстати, проблема кадров в отрасли наглядно видна по сельхозчиновникам, чей  уровень подготовки мало изменился  со времен колхозов и совхозов. Так, в Министерстве финансов с 2003 года прошло не меньше восьми полных ротаций кадров, и сейчас там работает совершенно новое поколение госслужащих, менеджеры с европейским образованием, настроенные на мировые стандарты финансового рынка. Но этого нельзя сказать о сельскохозяйственных ведомствах как областных центров, так и столицы.

     Третий  фактор, осложняющий интенсивное развитие отрасли, – крайняя неравномерность развития сельскохозяйственного рынка на огромной территории Казахстана. В Актау литр молока стоит 80 тенге, в Талдыкоргане – 20. Мясо, соответственно, – 700 и 250. При мелкотоварном производстве и отсутствии заинтересованности трейдеров в более равномерном заполнении рынка отечественной продукцией ценовой дисбаланс в регионах сохраняется (что крайне неблагоприятно для потребителя). В этой сфере у нас нет системной политики, как, скажем, в США, где в пустынной Неваде и зеленой Флориде мясо стоит почти одинаково, причем это – американское мясо.

     Казахстанский внутренний рынок сбыта сельхозпродукции не структурирован и не защищен. Нет  регулирующих механизмов, которые создавали  бы для отечественной продукции более льготные условия по сравнению с импортом. Отсюда четвертый фактор – неравные конкурентные условия, в которых работают на отечественном рынке казахстанский фермер и его собрат из-за границы. Происходит демпингующий импорт. Борьба с этим явлением во всех развитых странах является звеном общей политики государства в отрасли. Один из примеров ее невыстроенности у нас – торговые отношения с Россией: ГОСТы РФ на импортируемую в Казахстан продукцию принимаются быстро, для подтверждения же казахстанского ГОСТа в России по каждому продукту требуется долгая сертификационная процедура. Так, одно из казахстанских предприятий потратило почти три месяца на получение сертификата в России, чтобы продавать там продукцию. В Казахстане значительно более мягкие условия сертификации российских продуктов – большинство их проходит по упрощенной схеме. Между тем в мировой практике стандартизации нет подобного либерализма. Сертифицируются не только товары, но целые предприятия, благодаря чему любое государство имеет достоверную информацию о компаниях, чью продукцию оно завозит. В Казахстане этому еще даже не подошли. Очевидно, что подобная невыстроенность торговых отношений даже с ближайшими соседями по СНГ создает серьезную угрозу не только сельскохозяйственному рынку, но в целом экономической безопасности Казахстана.

     Наконец, важнейший момент, который все  последнее время влиял на ситуацию в сельхозотрасли, – осознанный отказ государства от ее поддержки. При том, что патернализм, привилегии, дотирование фермеров – это общемировая практика. И известно, что дает такая политика. Так, в США производители пресловутых окорочков, сухого молока, кукурузы и ряда других продуктов получают особые субсидии и налоговые льготы. Итог: Штаты уже заполнили рынки многих стран своей дешевой курятиной, в результате на мировом рынке произошло обрушение цен на мясо. Перед нами типичная агрессивная экспортная политика государства. Опыт подобного рода тех же США, Канады, Франции, Великобритании, Австралии и других стран говорит о том, что государственная поддержка крестьянства – вопрос прежде всего политический. Продуманная стратегия в этой области позволяет достигнуть многих целей: сохранить структуру сельского населения и внутренний уклад, обеспечить занятость и экономическую устойчивость этой социальной прослойки, наконец, решить задачу продовольственной безопасности страны. Евросоюз тратит в год порядка 290 млрд. евро на поддержку фермерства. Все развитые страны направляют очень серьезные деньги на развитие и защиту собственного сельхозрынка. Казахстану нужно адекватно отвечать на эту политику, потому что, защищая свои рынки, крупные мировые экспортеры продовольствия «атакуют» рынки третьих стран. И это очень серьезная угроза, которую производители СНГ уже ощутили с началом так называемых «гуманитарных» поставок мяса и концентрированного молока. Впрочем, гуманитарные поставки – лишь часть проблемы. Из-за перепроизводства у себя на родине страны Запада ведут очень агрессивную экспортную политику. Надо понимать, что если не принять мер, они могут просто обрушить демпингующим импортом нашу мясную и молочную промышленность.

     Для Казахстана с его традиционной открытостью и доброжелательной внешнеэкономической политикой такие меры актуальны уже сегодня. Как и для соседей, которые, кстати, уже начали определенные «движения». Скандал с американскими окорочками в России – явление именно этого ряда.

     Конечно, в Казахстане есть своя специфика, обусловленная все той же пресловутой ментальностью сельского населения, его постсоветской иждивенческой инерцией. «Шоковая» политика государства в отрасли, его осознанный отказ от системы дотирования, как сейчас признают некоторые чиновники, оправдывались не только общим кризисным состоянием экономики в середине девяностых годов, но и необходимостью отучить экс-колхозников от надежды на «дядю». Впрочем, нельзя сказать, что селянин был вообще брошен на произвол судьбы. Он потерял дотации и централизованные поставки, но получил очень серьезные льготы в налогообложении. До недавнего времени налоговые льготы для села составляли 95 проц. Можно сказать, что сектору предоставили возможность самостоятельно «расти», почти освободив его от бремени бюджетных выплат. В 2003 году, видимо, решив, что это слишком, государство даже сократило эти льготы на 10 проц.

     Но  нужно понимать, где борьба с иждивенчеством, а где – системная политика. Щадящие налоги – это хорошо, но это еще не стратегия, а только ее часть. Прежде чем платить налоги, пусть и льготные, нужно заработать, а для этого необходимо вложить. Сельское хозяйство, в силу своего очень долгого сезонного цикла производства, страдает без оборотных средств. И его мелкотоварный характер связан во многом именно с этим. Хотя в стране достаточно денег и финансовый сектор предлагает огромное разнообразие услуг, все же нет столь «длинных» средств, которые подошли бы для фермера. А если даже и есть – нет желающих их инвестировать. Простой экономический расчет показывает: чтобы поднять среднее товарное хозяйство на селе до приемлемого уровня рентабельности, при интенсивной технологии нужно как минимум 5 лет.

     Вот почему большой бизнес в село не идет. Исключение составляет разве  что зерновая индустрия, где есть примеры достаточно крупных инвестиционных проектов. Но, как показывает практика, инвесторы здесь концентрируются  не столько на самом производстве, сколько на инфраструктуре – элеваторной, транспортной, посреднической.

     По  мнению одного из финансистов, к серьезным  проектам в реальном секторе экономики, особенно в такой рискованной  области, как сельское хозяйство, наши банки еще не готовы. Это обусловлено как структурой их внешних займов, которые не превышают 2–3 лет, так и общим уровнем развития сельского бизнеса.

     Многие  помнят, какие страсти бушевали два  года назад, когда закон «О земле» обсуждался в парламенте. 45 партий и  общественных движений выступили с требованием приостановить принятие проекта, поскольку это может быть опасным для всего сельского населения. Скептики предупреждали, что введение частной собственности на землю в нынешних условиях может привести к ее полному отчуждению от крестьянина. Удачливые бизнесмены, не испытывающие финансовых проблем, просто отодвинули бы от земли ее исконного «хозяина», ради которого и писался закон. Далее крестьянин вместо того чтобы выступать как объект земельных отношений, превратился бы в их субъект, став в лучшем случае наемным работником у хозяина своей земли, а в худшем – вообще оставшись ни с чем.

     Осторожность  сыграла свою роль, и дефиницию  частной собственности на землю, как и ее свободную куплю-продажу, вывели за рамки обсуждения. Однако закон «О земле» все же был принят, и хотя это был компромиссный, промежуточный вариант, он все же получил положительную оценку экономистов. Была введена долгосрочная аренда земли на 49 лет, закон разрешил также использовать земли сельскохозяйственного назначения в качестве залога для получения кредита. Если кредитополучатель не возвращает деньги вовремя, банк имеет право отобрать у него земли и передать их в аренду, в субаренду или на других условиях новому «хозяину». Таким образом, главный вопрос, касающийся инвестиций, вроде бы был решен – некий залоговый земельный инструмент в Казахстане появился. Но за прошедшие с того времени два года ни один банк не воспользовался предоставленной схемой. Надежды селян оказались напрасными.

     Между тем торговля, или «субторговля», землей в Казахстане идет, хотя это официально не разрешено законом. Аналитик Александр Тишаев публикует статистику, согласно которой 20 акимов и 42 сотрудника земельных комитетов привлечены к ответственности за нарушения земельных отношений. Акимы единолично принимают решения по предоставлению или изъятию земель, по своему усмотрению устанавливают их площади. Предприимчивые люди под разными предлогами, часто просто предлагая «процент» от урожая или за деньги, выманивают у крестьян их документы на право аренды земельных наделов. То есть объективно земля является предметом вполне реального экономического интереса.

     История с законом «О земле», который так  и не заработал в требуемом  направлении, как и примеры рыночных манипуляций с нею, прежде всего являются индикатором огромного потенциала отрасли, который в силу всех описанных причин пока не реализован. Об этом же говорит появление крупных сельскохозяйственных компаний и хозяйств, которые за несколько лет смогли организовать масштабное производство на уровне всей республики, а некоторые – даже выйти на рынки СНГ. Инвесторы, которые поднимали эти компании, сейчас являются видными фигурами в отечественном бизнес-сообществе. Причем их бизнес, который изначально строился по интенсивной модели, наглядно демонстрирует, что в сельском хозяйстве вполне достижим уровень рентабельности, сопоставимый с экономикой сырьевого сектора. Кстати, во многом за счет именно этих компаний и работающих с ними сельхозформирований объем сельского хозяйства в стране за 2003 год увеличился на 13,6 процента.  

1.3 Сельскохозяйственное развитие Павлодарской области и РК в январе 2004 года

     В Казахстане отмечается рост фермерских хозяйств. Число крестьянских (фермерских) хозяйств в Казахстане с каждым годом увеличивается. Так по состоянию на 1 января 2004 г. в республике их действовало 121,7 тыс. единиц, что на 9,2% больше, чем на соответствующую дату 2003 г.

     Фермерами республики в 2003 г. произведено сельскохозяйственной продукции на 158,5 млрд. тенге, в том числе продукции растениеводства – на 144,9 млрд. тенге (41% от продукции растениеводства во всех категориях хозяйств), животноводства – на 13,6 млрд. тенге (5%).

     Крестьянские (фермерские) хозяйства в основном занимаются выращиванием зерновых и технических культур. В прошлом году ими было произведено 6 млн. 449,3 тыс. тонн зерна (44% от валового сбора во всех категориях хозяйств), 388 тыс. тонн сахарной свеклы (65%), 338 тыс. тонн хлопка-сырца (84%) и 217,6 тыс. тонн подсолнечника (74%). В животноводстве доля фермеров невелика. В 2003 г. ими произведено мяса в убойном весе 39,1 тыс. тонн (5,6% от его производства в республике), 198,5 тыс. тонн молока (4,6%), 13,2 млн. штук яиц (0,6%) и 3,1 тыс. тонн шерсти (11,4%).