Повседневное мышление как система конструируемых типов

Структура социального мира и его типизация в конструктах повседневного мышления

Я - человеческое существо, родившееся и живущее в социальном мире с его повседневностью, воспринимаю его готовым, выстроенным до меня, открытым для моей интерпретации и действия, всегда соотнесенным с моей актуальной биографически детерминированной ситуацией. Только по отношению ко мне определенный вид связей с другими приобретает тот особый смысл, который я обозначаю словом "мы". Только по отношению к "нам", где центром являюсь я, другие выступают как "вы". А по отношению к "вам", в свою очередь соотносящимся со мною, выделяется третья сторона - "они".

Во временном измерении, по отношению ко мне в настоящий момент моей биографии, существуют "современники", с которыми я могу взаимодействовать, и "предшественники", на которых я воздействовать не в состоянии, но чьи прошлые поступки и их следствия могу интерпретировать; они же, в свою очередь, могут влиять на мои собственные действия. Наконец, есть "преемники", недоступные опыту, но на которых можно ориентироваться в своих действиях в более или менее пустом ожидании. В этих отношениях воплощены самые разнообразные формы интимности и анонимности, зна-комости и чуждости, интенсивности и экстенсивности.

Здесь мы ограничимся взаимоотношением между современниками. Поскольку речь, идет о повседневности, допустим, как само собой разумеющееся, что один человек может понять другого человека, его действия и что он может общаться с другими, так как предполагает, что они понимают его собственное поведение. Мы также считаем само собой разумеющимся, что это взаимное понимание ограниченно, хотя его и достаточно, для многих практических целей.

Среди моих современников есть те, с кем я разделяю, пока длятся наши отношения, не только время, но и пространство. Ради простоты терминологии будем называть таких современников партнерами (consotiates), а отношения между ними - прямыми межличностными отношениями. Этот термин мы понимаем, однако, иначе, чем Ч. Кули и его последователи, обозначая им исключительно формальный аспект социальных отношений, в равной степени применимый и к интимной беседе друзей, и к случайной встрече чужих людей в железнодорожном купе. Общность пространства означает здесь, что некий аспект внешнего мира равно доступен для каждого партнера и содержит равно интересные релевантные для них объекты. Каждый видит тело другого, его жесты, походку, мимику и не просто воспринимает их как вещи или события во внешнем мире, но в физиогномическом значении, как свидетельства мыслей другого.

Временная общность - здесь имеется в виду не только внешнее (хронологическое), но также и внутреннее время - означает, что каждый партнер соучаствует в непосредственно текущей жизни другого, что он может схватывать в живом настоящем мысли другого шаг за шагом, по мере их смены. Происходят события, строятся планы на будущее, возникают надежды, беспокойство. Короче говоря, каждый из партнеров включается в биографию другого; они вместе взрослеют, старятся; они живут в чистом "мы-отношении".

В таком отношении, каким бы мимолетным и поверхностным оно ни было, другой воспринимается как уникальная индивидуальность, пусть и раскрывающаяся лишь фрагментарно, выявляя всего один из аспектов своей личности в уникальной биографической ситуации. Во всех других формах социальных отношений (и даже в отношениях между партнерами, пока речь идет о нераскрытых сторонах личности другого) "я" другого человека может улавливаться лишь с помощью "воображаемого внесения гипотетического явления смысла" (если прибегнуть к выражению Уайтхеда). Иначе говоря, мы понимаем другого, конструируя типичный способ деятельности, типичные, лежащие в его основе мотивы, установки типа личности. Другой и его действия, недоступные моему непосредственному наблюдению, объясняются при этом как простые примеры, образчики данного типа личности.

Мы не можем сравнивать здесь классификацию структур социального мира, типов действия и типов личности, необходимых для понимания "другого" и его поведения. Думая об отсутствующем друге А, я конструирую идеальный тип его личности и поведения на основе моего прошлого восприятия Л как партнера. Опуская письмо в почтовый ящик, я ожидаю, что незнакомые мне люди, именуемые почтовыми служащими, будут действовать типичным образом (не совсем мне понятным), в результате чего письмо дойдет до адресата в типично разумный срок. Даже не встречаясь с французом или немцем, я понимаю "почему Франция боится перевооружения Германии". Подчиняясь правилам английской грамматики, я следую принятому в обществе образцу поведения моих современников, говорящих по-английски. К ним я должен приспособить свое поведение, чтобы быть понятым. Наконец, любой артефакт, любой инструмент указывает на некоего безымянного человека, который создал его для того, чтобы другие безымянные люди воспользовались им для достижения типичных целей типичными средствами.

Это лишь несколько примеров, упорядоченных по степени усиления анонимности отношений между современниками, а тем самым и конструктов, используемых для понимания другого и его поведения. Очевидно, увеличение анонимности влечет за собой уменьшение полноты содержания. Чем более анонимен типизирующий конструкт, тем меньше отражена в нем уникальная индивидуальность описываемого лица, тем меньше сторон его личности и поведения типизируются как релевантные с точки зрения наличной цели, ради которой, собственно, и конструируется тип. Если мы выделим типы личности (субъективные) и типы действия (объективные), то можно сказать, что усиление анонимности конструктов ведет к преобладанию последних. В случае полной анонимизации люди считаются взаимозаменяемыми, а типы действия обозначают "чье бы то ни было" поведение, как оно предопределено конструктом.

Следовательно, можно сказать, что, за исключением чистого "мы-отношения" партнеров, нам никогда не удается "схватить" индивидуальность человека в его уникальной биографической ситуации. В конструктах повседневного мышления другой проявляется в лучшем случае как частичное "Я", и даже в чистом "мы-отношении" он обнаруживает лишь некоторые аспекты своей личности.

Идея эта важна во многих отношениях. Г. Зиммелю она помогает преодолеть дилемму индивидуального и коллективного сознания, столь отчетливо видевшуюся Э.Дюркгейму. Она положена в основу теории Ч. Кули о возникновении "Я" благодаря "зеркальному эффекту". Д. Г. Мида она привела к многообещающей концепции "обобщенного другой". Наконец, она была решающей в деле прояснения таких понятий, как "социальная функция", "социальная роль" и "рациональное действие".

Однако это еще не все, когда я конструирую "другого" как частную личность, исполнителя типичных ролей и функций, во взаимодействии с которым участвую я сам, параллельно развивается процесс самотипизации. В этом отношении я участвую не как целостная личность, а фрагментарно. Определяя роль "другого", я принимаю и свою роль. Типизируя поведение "другого", я типизирую и свое собственное, связанное с ним поведение. Я превращаюсь в пассажира, потребителя, налогоплательщика, читателя, зеваку и т. д. Эта самотипизация лежит в основе выделения У. Джемсом и Д. Г. Мидом элементов, обозначаемых терминами "I" и "Me" в целостности социальной личности.

Нужно, однако, помнить, что конструкты здравого смысла, используемые для типизации "другого" и для самотипизации, имеют по преимуществу социальное происхождение и социально санкционированы. В рамках "мы-группы" большинство личностных и поведенческих типов действия воспринимаются как нечто само собой разумеющееся (пока нет свидетельств об обратном) - как набор правил и предписаний, которые не опровергнуты до сих пор и, предполагается, не будут опровергнуты в будущем. Более того, типические конструкты часто институционализируются в качестве стандартов поведения, поддерживаемых обычаем и традицией, а иногда и особыми средствами так называемого социального контроля, например, законом.

Типы действий и типы личности

Теперь мы кратко остановимся на модели действия и социального взаимодействия, лежащей в основе конструирования типов действия и типов личности в повседневном мышлении.

Действие, проект, мотив.

Термином "действие" так, как он используется в этой работе, мы обозначаем продуманное человеческое поведение, т. е. поведение, основанное на составленном заранее проекте. Термином "акт" мы будем обозначать результат развертывающегося процесса - т. е. завершенное действие. Последнее может быть скрытым (например, мысленная попытка решить научную проблему) или открытым, включенным во внешний мир. Оно может быть делом и бездельем, намеренным воздержанием от поступка - в этом случае оно считается действием в себе.

Любое проектирование заключено в воображении будущего поведения. Однако отправной точкой любого проектирования оказывается не развертывающийся процесс действия, но завершенный в воображении акт. Прежде чем планировать этапы будущей деятельности, я должен представить себе то завершенное положение дел, к которому они приведут. Образно говоря, прежде чем приняться за чертежи, я должен иметь в голове замысел проекта здания. Поэтому в воображении я переношу себя в будущее, т. е. туда, где действие уже будет завершено. И лишь затем я реконструирую в воображении отдельные этапы совершающегося в будущем акта.

Согласно нашей терминологии, не будущее действие, а будущий акт предвосхищается в проекте. Время его - будущее совершенное (modo futuri exacti). Такая характерная для проекта временная перспектива влечет за собой важные выводы,

1. Все проекты предстоящих  актов основываются на наличии  моих знаний в момент проектирования. Сюда подключается опыт ранее  совершенных актов, типически сходных  с проектируемыми, а следовательно, играет роль и особая идеализация, которую Гуссерль именовал идеализации "Я-могу-это-снова". Согласно такому предположению, в типически сходных.обстоятельствах я могу действовать в сущности так же, как я действовал и раньше для достижения типически сходного результата.

Ясно, что эта идеализация требует конструирования особого рода. Мое наличное знание во время проектирования, строго говоря, должно отличаться от наличного знания после совершения акта, хотя бы потому, что я "стал старше", и сама реализация проекта модифицировала мои биографические обстоятельства, пополнила опыт. Так что "повторение" действия - это не .просто его воспроизведение. Первое действие D' начиналось в обстоятельствах О' и привело к ситуации С'. Повторяемое действие D" начинается в обстоятельствах О" и должно будет завершиться ситуацией С". С" неизбежно будет отличаться от О', так как знание о том, что D' просто привело к С', стало элементом обстоятельств нового действия О". Раньше же, когда я планировал первое действие, налицо было лишь пустое предвосхищение будущей ситуации. С" тоже будет отличаться от С', как и D" от D'. Это происходит потому, что О', О", D', D", С', С" мы обозначаем сами по себе уникальные и неповторимые явления. Однако именно те черты, которые делают их уникальными и неповторимыми, повседневное мышление просто-напросто отбрасывает, ибо они нерелевантны с точки зрения имеющейся цели. Когда я конструирую идеализацию "Я-могу-это-снова" (I-can-do-it-again), мне важна типичность О, D, С - и без всяких "прим". Фигурально говоря, конструирование состоит в подавлении "прим" по причине их нерелевантности, что, кстати, характерно для типизации вообще.

Этот момент особенно важен для анализа понятия так называемого рационального действия. Очевидно, в рутине повседневной деятельности мы прибегаем к подобному конструированию, следуя условным правилам лишь потому, что до сих пор они нас не подводили, и связываем тем самым цели и средства, относительно действительного взаимодействия которых вовсе не имеем ясного представления. Именно в повседневном мышлении мы конструируем мир фактов, которые кажутся взаимосвязанными, мир, содержащий только те элементы, что считаются релевантными с точки зрения наличной цели.

2. Особая временная перспектива  проекта проливает свет на  взаимосвязь проекта и мотива. В обыденной речи словом "мотив" обозначаются две разные системы  понятий, которые следует различать.

Можно сказать, что мотивом убийцы было ограбление жертвы. Здесь под "мотивом" понимается цель, положение дел, которое призвано реализовать предпринятая акция. Мы назовем такой мотив "для-того-чтобы" (in-order-to-motive). С точки зрения деятеля, этот класс мотивов апеллирует к будущему. Положение, дел, которое должно возникнуть в будущем, воображенное в проекте, и есть мотив свершения действия. Можно сказать, что проект убийцы был мотивирован его трудным детством, окружающей социальной средой и т. п. Такой мотив назовем мотивом "потому-что" (because-motive). С точки зрения действующего лица, этот мотив соотносит действия (2) с прошлыми переживаниями, побуждающими его поступать именно таким образом. В форме "потому-что" мотивируется сам проект действия (например, добыть денег, убив человека).

Мы не можем входить здесь в детальный анализ теории мотивов. Следует лишь отметить, что человек в процессе деятельности мотивирует ее только по типу "для-того-чтобы", имея в виду состояние дела, на реализацию которого ориентирована его текущая деятельность. Лишь бросив взгляд назад - на уже совершенный акт или на пройденные первоначальные этапы развертывающегося действия, или даже на уже созданный проект, предвосхищающий акт (modo futuri exacti),- можно ретроспективно уловить мотив "потому-что", побудивший сделать то, что сделано или запроектировано. Но в этом случае человек уже не действует, он наблюдает себя самого. Различие двух видов мотивов жизненно важно для анализа человеческого взаимодействия, к которому мы теперь обратимся.

Социальное взаимодействие.

Любая форма социального взаимодействия зиждется на уже описанных конструктах, при помощи которых понимаются "другой" и модель действия вообще. Возьмем взаимодействие партнеров: вопрошающего и отвечающего.

Проектируя вопрос, я предвижу, что "другой" поймет мое действие (например, произнесение вопросительного предложения) как вопрос, и это побудит его действовать так, чтобы я понял его реакцию как адекватную (Я: "Где чернила?" Партнер указывает на стол). "Для-того-чтобы" (мотив моего действия) рассчитан на получение адекватной информации; в данной ситуации предполагается, что понимание моего мотива "для-того-чтобы" станет для "другого" мотивом "потому-что", и он совершит действие, "для-того-чтобы" дать мне эту информацию. Все это верно, разумеется, при условии, что он хочет и может сделать то, что я, со своей стороны, от него ожидаю. Я предвижу, что он понимает по-английски, знает, где хранятся чернила, и что он скажет мне, если знает, и т. д. В общем и целом, я ожидаю, что он будет руководствоваться теми же типами мотивов, которыми в прошлом - как свидетельствует мое наличное знание - руководствовался я сам и многие другие в типически сходных обстоятельствах.