Логика и речевое общение

ЛОГИКА И РЕЧЕВОЕ ОБЩЕНИЕ  
  

В философской логике бытует — и, более того, является общим местом — представление о том, что значение по крайней мере некоторых формальных символов, таких как ~, U, U, E, $ (х), uх,  отличается (при стандартной двузначной интерпретации) от значения их аналогов в естественном языке, то есть слов и выражений типа not «не», and «и», оr «или», if «если», all «все», some или at least one «некоторые» или «по крайней мере один»,the (определенный артикль).

Исследователей, склонных допускать наличие указанного расхождения, можно, как правило, отнести к одной из двух конкурирующих групп, которые я назову, соответственно, формалистической и неформалистической. Вот набросок достаточно типичной позиции формалиста. Постольку, поскольку логики занимаются построением самых общих схем надежного и эффективного логического вывода, формальная символика обладает решающим преимуществом перед соответствующими выражениями естественного языка. 

Действительно, пользуясь формальными символами, можно построить систему обобщенных формул, которые могут рассматриваться как схемы логического вывода — или, по крайней мере, эти формулы будут непосредственно связаны с такими схемами. Такого рода система состоит, во-первых, из определенного набора простейших формул, приемлемых в том случае, если формальные символы имеют приписанное им значение; во-вторых, в систему входит бесконечное число более сложных формул, приемлемость которых уже менее очевидна, но может быть точно установлена, исходя из приемлемости исходных формул.

 Тем самым мы располагаем методом анализа различных способов логического вывода, в том числе таких, приемлемость которых сомнительна; если же оказывается возможным применить разрешающую процедуру, то тем лучше. Исходя из этого, принято считать, что наличие в значении естественноязыковых выражений таких элементов, которые не имеют соответствий среди формальных символов, должно, с философской точки зрения, рассматриваться как недостаток естественного языка, а сами эти элементы представляют собой не более чем нежелательные наросты. 

Ибо из-за такого рода элементов те понятия, в значение которых они входят, не могут быть строго (или ясно) определены, и по крайней мере некоторым из утверждений, использующих эти понятия, нельзя приписать определенного истинностного значения. Неопределенность понятий неприятна и вызывает возражения не только сама по себе, но и в силу того, что она открывает дорогу метафизике — мы не можем быть уверены в том, что эти выражения естественного языка не являются «метафизически нагруженными». Поэтому рассматриваемые выражения, в   том виде, как они употребляются в естественном языке, нельзя считать полностью приемлемыми, а при ближайшем рассмотрении они могут оказаться вообще невразумительными. 

Правильная стратегия состоит в разработке идеального языка, включающего формальную символику; его предложения должны быть ясными, иметь строго определенное истинностное значение и быть заведомо свободными от всякой метафизики. Тем самым основания науки станут на надежный философский фундамент, ибо утверждения ученого будут выразимы (хотя и необязательно каждый раз в действительности выражены) на таком идеальном языке. (Я не хочу сказать, что все формалисты полностью согласятся с этим изложением; но думаю, что каждый согласится хотя бы с какой-то его частью.)

Язык служит не только целям научного исследования, но и многим другим важным целям; мы можем прекрасно знать, что значит некоторое выражение (и тем самым знать a fortiori, что оно имеет разумный смысл), и при этом не знать того, как оно анализируется; сам же этот анализ может (и так оно обычно и бывает) состоять в указании — возможно более общем — условий употребления анализируемого выражения. 

 

Неформалистический ответ на это мог бы выглядеть примерно так. Потребность философа в идеальном языке основана на некоторых допущениях, принимать которые не следует. Это допущения о том, что степень адекватности языка должна измеряться его способностью служить нуждам науки; что выражение не может считаться полностью понятным, пока мы не построим экспликацию или анализ его значения; и что такая экспликация или анализ должны иметь вид точной дефиниции, то есть быть выражением  (или утверждением) логической эквивалентности.

Более того, хотя нет сомнения, что формальные символы поддаются систематическому логическому изучению легче всего, но существует также множество рассуждении и примеров логического вывода, выразимых на естественном языке и не выразимых на языке формальных символов, которые тем не менее могут быть признаны вполне надежными.

Тем самым имеет право на существование неупрощенная, и потому более или менее несистематическая, логика естественноязыковых аналогов формальных символов; упрощенная формальная логика может подкреплять и направлять эту логику, но ни в коем случае не вытеснять и не подменять ее. На самом деле эти две логики не просто отличаются друг от друга — они могут и противоречить друг другу: правила, верные для формального символа, могут нарушаться для его естественноязыкового аналога.

 

Что касается глобального вопроса о роли философии в реформе естественного языка, то я вообще не буду. его затрагивать. Я приму участие в этом споре в той мере, в какой он связан с якобы имеющими место различиями между естественным языком и формальным. Более того, я не собираюсь присоединяться к той или иной из враждующих сторон.

Мое утверждение состоит скорее в том, что разделяемая обеими сторонами убежденность в существовании указанных различий есть, вообще говоря, не что иное как их общая ошибка; эта ошибка возникает из-за недостаточного внимания к характеру и силе влияния тех условий и факторов, которые управляют речевым общением. Поэтому я сразу .перейду у. анализу тех общих условий, которые так или иначе характеризуют речевое общение как таковое, безотносительно к его теме и содержанию.

 

ИМПЛИКАТУРА 

 

Предположим, А и Б разговаривают о своем общем приятеле В, работающем в банке. А спрашивает, как дела у В на работе, и Б отвечает: «Думаю, более или менее в порядке: ему нравятся сослуживцы, и он еще не попал в тюрьму». Тут А вполне может поинтересоваться, что Б имеет в виду, на что он намекает или даже что значат его слова о том, что В еще не попал в тюрьму; в ответ А может услышать, что В не тот человек, который неспособен поддаться искушению своей профессии, или что на самом деле сослуживцы В — люди крайне неприятные и вероломные или что-нибудь еще в том же духе. 

Конечно, у А может и не возникнуть необходимости обращаться к Б с вопросом — если в данном контексте ответ известен ему заранее. В любом случае мне кажется очевидным следующее: то, что (в рассмотренном примере) Б подразумевал, имел в виду, на что он намекал и т. д., отличается от того, что он сказал — сказано было только то, что В еще не попал в тюрьму. Я хотел бы ввести, в качестве специального термина, глагол имплицировать (implicate) и относящиеся к нему существительные импликатура (implicature) ,т.е. имплицирование, импликация (implying), и импликат (implicatum), т. е. то, что имплицируется, имплицируемое (what is implied).

Смысл этого маневра в том, что он избавляет от необходимости каждый раз выбирать тот или иной конкретный глагол из группы, для которой словоимплицировать должно служить родовым понятием. Мне придется, по крайней мере здесь, исходить из умения распознавать конкретные глаголы как входящие в одну группу с имплицировать, а также из интуитивного понимания значения слова сказать в определенном контексте употребления. Сделаю несколько замечаний, проясняющих более сомнительное допущение — относительно смысла слова сказать.

Я имею в виду такое понимание слова сказать, при котором то, что говорится, рассматривается как нечто близкое к конвенциональному смыслу слов (или предложений), которые были произнесены. Так, предположим, что кто-то произносит предложение Не is in the grip of a vice «Он зажат в тисках» / «Он зажат в тисках порока».

Если мы знаем английский язык, но не знаем ничего относительно ситуации произнесения этого высказывания, мы получим некоторое представление о том, что было сказано говорящим—в предположении, что он говорил на литературном английском языке и употреблял слова в прямом, буквальном смысле; а именно, о некоем х —конкретном человеке или животном мужского пола — было сказано, что во время произнесения данного предложения (когда бы это ни было) либо (1) х был неспособен избавиться от какой-то дурной черты характера, либо (2) какая-то часть тела х-а была зажата в механизме или инструменте определенного типа (толкование, разумеется приблизительное). С другой стороны, для полного понимания того, что было сказано, необходимо:

(а) уметь идентифицировать х;

(б) знать время произнесения  высказывания;

(в) знать то, в каком именно  значении было употреблено выражение in the grip of a vice в данном высказывании (что определяет выбор между (1) и (2)).

Эти краткие указания относительно смысла слова сказать оставляют открытым следующий вопрос: одно и то же или нет говорят два человека, если они произносят (в момент написания данной статьи) Гарольд Вильсон — великий человек и Премьер-министр Англии — великий человек, причем им известно, что употребленные ими сингулярные термы имеют один тот же референт. Каким бы ни был ответ на этот вопрос, излагаемый ниже аппарат способен объяснить любые импликатуры, связанные с выбором того или иного сингулярного терма; эти импликатуры будут просто относиться к разным постулатам.

 

В некоторых случаях конвенциональное значение слов определяет не только то, что говорится, но и то, что имплицируется. Если я заявляю (спесивым тоном): Он англичанин, и поэтому он храбр,— то, тем самым, из значения произнесенных слов вытекает, что я считаю истинным утверждение: его храбрость — следствие того, что он является англичанином. При этом, хотя я сказал, что он англичанин, и сказал, что он храбр, я не сказал (в указанном выше смысле), что его храбрость следует из факта его принадлежности к английской нации — несмотря на то, что я, конечно, указал на это и, следовательно, имплицировал это. Я вовсе не хочу утверждать, что в том случае, если рассматриваемое следствие окажется ложным, мое высказывание также окажется — в строгом смысле слова — ложным. Итак, некоторые импликатуры являются конвенциональными — в отличие от той, с которой я начал анализ понятия импликатуры.

 

Я хотел бы разобрать один подкласс неконвенциональных импликатур, непосредственно связанных с некоторыми общими характеристиками речевого общения; поэтому я назову их импликатурами речевого общения, или коммуникативными импликатурами (conversational implicatures). Дальше я попытаюсь описать сами эти общие характеристики. Все последующее изложение может рассматриваться как первое приближение к формулировке одного, общего принципа. 6 нормальной ситуации человеческий диалог не является последовательностью не связанных друг с другом реплик — в этом случае он не был бы осмысленным.

Обычно диалог представляет собой, в той или иной степени, особого рода совместную деятельность участников, каждый из которых в какой-то мере признает общую для них обоих цель (цели) или хотя бы «направление» диалога. Такого рода цель или направление могут быть заданы с самого начала (например, когда предмет обсуждения назван эксплицитно) или же выявляются в процессе общения; цель может быть четко определена, но иногда она бывает настолько смутной, что у собеседников остается широкая «свобода слова» (как при случайном разговоре о том о сем). В любом случае, на каждом шагу диалога некоторые реплики исключаются как коммуникативно неуместные. 

Тем самым можно в общих чертах сформулировать следующий основной принцип, соблюдение которого ожидается (при прочих равных условиях) от участников диалога: «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требует совместно принятая цель (направление) этого диалога». Это принцип можно назвать Принципом Кооперации.

Допустим, какой-то общий принцип вроде Принципа Кооперации принят; тогда можно выделить и более конкретные постулаты, соблюдение которых в общем и целом соответствует выполнению этого принципа.

 

Эти постулаты можно разделить на четыре категории, которые, вслед за Кантом, я назову категориями Количества, Качества, Отношения и Способа. Категория Количества связана с тем количеством информации, которое требуется передать; к этой категории относятся следующие постулаты:

1. «Твое высказывание должно  содержать не меньше информации, чем требуется (для выполнения  текущих целей диалога)».

2. «Твое высказывание не должно  содержать больше информации, чем  требуется».

 

Второй постулат вызывает сомнения: можно сказать, что передача лишней информации — это не нарушение Принципа Кооперации, а просто пустая трата времени. На это можно возразить, однако, что такая лишняя информация иногда вводит в заблуждение, вызывая не относящиеся к делу вопросы и соображения; кроме того, может возникнуть косвенный эффект, когда слушающий оказывается сбит с толку из-за того, что он предположил наличие какой-то особой цели, особого смысла в передаче этой лишней информации. Как бы то ни было, существует еще и другой источник сомнений относительно необходимости второго постулата: тот же результат будет достигнут с помощью одного из дальнейших постулатов, связанного с релевантностью.

К категории Качества относится общий постулат «Старайся, чтобы твое высказывание было истинным», а также два более конкретных постулата:

1. «Не говори того, что ты считаешь  ложным».

2. «Не говори того, для чего  у тебя нет достаточных оснований».

 

С категорией Отношения связан один-единственный постулат — это постулат релевантности («Не отклоняйся от темы»). И хотя он сформулирован очень кратко, с ним связаны некоторые проблемы, вызывающие у меня серьезные затруднения, а именно: какие бывают различные типы и фокусы релевантности, как они смещаются в процессе речевого общения, как описать законную смену предмета разговора, и т. п. Подобные проблемы представляются мне чрезвычайно трудными, и я надеюсь обратиться к ним в другой работе.

Рассмотрим, наконец, категорию Способа. Я считаю, что она касается не того, что говорится (как остальные категории), а скорее того, как это говорится. К этой категории я отношу один общий постулат — «Выражайся ясно» — и несколько частных постулатов, типа: