Автор: Пользователь скрыл имя, 19 Декабря 2014 в 21:28, контрольная работа
Психоаналитик не только исследует структуру бреда (считающегося психотическим симптомом) и сопоставляет его с логикой работы сновидения, но и дает психиатрическое объяснение фетишизма и связанной с ним клинической технике: «Психиатр, видимо, отнесет бред Норберта Ханольда к большой группе паранойи и определит его, скажем, как «фетишистскую эротоманию», потому что ему больше всего бросилась бы в глаза влюбленность в каменное изображение и потому что его упрощающему толкованию интерес молодого археолога к ножкам и постановке ноги женщины должен подозрительно напоминать «фетишизм».
1. Психоанализ художественного произведения и психобиографическое исследование…………………………………………………………………………………3 стр
2. Сюжет «Градивы» и причины обращения к нему З. Фрейда…………………………5 стр
3. Бред и «терапия» Ханольда. Причина исцеления…………………………………….8 стр
4. Сновидения в «Градиве»………………………………………………………………13 стр
Содержание.
1. Психоанализ художественного
произведения и
2. Сюжет «Градивы» и причины обращения к нему З. Фрейда…………………………5 стр
3. Бред и «терапия» Ханольда. Причина исцеления…………………………………….8 стр
4. Сновидения в «Градиве»……………………
Психоанализ художественного произведения и психобиографическое исследование.
Летом 1906г. Фрейд приступил к попытке психоаналитического истолкования литературного произведения — работе «Бред и сны в «Градиве» В. Йенсена». Фрейд рассматривал «Градиву» как натуралистическое изображение «бреда» и описание катартического процесса психоаналитического излечения. Остроумные толкования Фрейда, кардинальная тема «вытеснения» воспоминаний и любовного влечения как первопричины невротического состояния породили обширное обсуждение.
В дополнении ко второму изданию «Бреда и снов» (1912г.) Фрейд заметил: «Вскоре после появления моего аналитического разбора «Градивы» я попытался заинтересовать старого писателя новыми задачами психоаналитического исследования; но он отказал в своем содействии».
Психоаналитик не только исследует структуру бреда (считающегося психотическим симптомом) и сопоставляет его с логикой работы сновидения, но и дает психиатрическое объяснение фетишизма и связанной с ним клинической технике: «Психиатр, видимо, отнесет бред Норберта Ханольда к большой группе паранойи и определит его, скажем, как «фетишистскую эротоманию», потому что ему больше всего бросилась бы в глаза влюбленность в каменное изображение и потому что его упрощающему толкованию интерес молодого археолога к ножкам и постановке ноги женщины должен подозрительно напоминать «фетишизм». Впрочем, все подобные наименования классификации различных видов бреда несут в своем содержании что-то сомнительное и неплодотворное», и даёт собственное толкование фетишизма. Здесь Фрейд пишет: «Со времен А. Бине мы действительно пытаемся свести фетишизм к эротическим впечатлениям детства. Состояние продолжительного отвращения к женщинам вытекает из индивидуальной способности или, как мы обычно говорим, из предрасположенности к образованию бреда. Развитие психического расстройства начинается с того момента, когда случайное впечатление пробуждает забытое и по крайней мере местами эротически окрашенное переживание детства».
Фрейд описал свое отношение к изменчивой мыслительной способности человека. А именно: «…Но важнейшим из всех объясняющих и извиняющих моментов остается легкость, с которой наша мыслительная способность решается принять абсурдное содержание, если при этом удовлетворяются аффективно окрашенные побуждения. Удивляет и чаще всего недостаточно учитывается то, как легко и часто даже люди с сильным интеллектом обнаруживают при таком стечении обстоятельств частичное слабоумие, а кто не слишком самолюбив, может довольно часто наблюдать это на самом себе. И именно тогда, когда часть принимаемых во внимание мыслительных процессов тяготеет к бессознательным или вытесненным мотивам! При этом я охотно цитирую слова одного философа, писавшего мне: «Я также начал записывать мною самим пережитые случаи поразительных ошибок, бездумных поступков, которые мотивируются задним числом (и очень неразумно). Ужасно, но типично, сколько глупости выпадает на день». А теперь добавим, что вера в духов и призраков, в возвращающиеся души, которая так сильно примыкает к религиям, к которым все мы были привязаны по крайней мере детьми, отнюдь не исчезает у всех образованных людей; очень многие в иных случаях вполне разумные люди находят занятия спиритизмом совместимыми с разумом. Ведь даже рассудительный и ставший неверующим человек может со смущением заметить, как легко в одно мгновенье он обращается к вере в духов, если при нем случается что-то волнующее и в то же время загадочное. Я знал одного врача, который однажды потерял свою пациентку от базедовой болезни и не сумел освободиться от слабого подозрения, что это он, быть может, неосторожным назначением лекарств способствовал несчастью. Однажды, много лет спустя, в его рабочий кабинет вошла девушка, в которой, несмотря на все сопротивление, он был вынужден признать умершую. Ему пришла в голову только одна мысль: ясно ведь, что мертвые могут возвращаться, – а его дрожь уступила место стыду лишь тогда, когда посетительница представилась как сестра той умершей от такой же болезни пациентки. Базедова болезнь часто придает пораженным ею людям заметное, далеко идущее сходство черт лица, а в данном случае типичное болезненное сходство подкреплялось сестринским. Впрочем, врачом, с которым это произошло, был я сам, и поэтому именно я не склонен оспаривать клиническую возможность появления у Норберта Ханольда его короткого бреда о вернувшейся к жизни Градиве. В конце концов, любому психиатру хорошо известно, что в серьезных случаях хронического образования бреда (паранойя) самые крайние проявления выражаются в замысловато придуманном и хорошо защищенном абсурде…»
«Бред и сны в “Градиве” В. Иенсена» – это обширное исследование литературного произведения. Фрейд анализирует повесть, чтобы показать сходство позиций ее автора с позициями психоанализа.
Сюжет «Градивы» и причины обращения к нему З. Фрейда.
Одной из причин обращения З. Фрейда к сюжету «Градивы» явился вопрос: есть ли вообще у сновидения смысл и нужно ли признавать за ним значение психического процесса? К тому же возник интерес обратиться к тем сновидениям, которые вообще никто никогда не видел во сне, и которые созданы художниками и внесены в ткань повествования вымышленными лицами. Предложение подвергнуть исследованию такую разновидность сновидений могло бы показаться ненужным и странным; но, с одной стороны, его можно считать оправданным. Ведь далеко не общепризнано, что сновидение что-то означает и поддается толкованию. Для данного исследования был применен путь углубления в особый случай, в сновидение, созданное неким художником.
Итак, у психиатра появился интерес к анализу сновидений не реально существующих людей, а вымышленных героев. Понимая под сновидением осуществленное скрытое желание, художник пытается, по мнению Фрейда, дать оценку душевного состояния героя. Он задается вопросом: каков способ использования сновидения в художественном творчестве. Для этого Фрейд углубляется в сновидения и бредовые построения героя доктора Норберта Ханольда из романа Йенсена «Градива». Основным интересом героя является изображение на рельефе девушки. Будучи археологом, доктор всецело предается фантазиям о данном прообразе, свою науку, да и просто жизнь, направляет на службу этим фантазиям. «Молодой археолог Норберт Ханольд обнаружил в Римском собрании антиков рельефное изображение, которое его настолько пленило, что он был чрезвычайно доволен, когда сумел получить превосходный гипсовый слепок рельефа, который мог повесить в своем кабинете в немецком университетском городе и с интересом изучать. Рельеф изображал зрелую девушку в движении, которое несколько приподняло ее одеяние с большим количеством складок, так что стали видны ноги в сандалиях. Одна ее ступня полностью покоится на земле, вторая по инерции приподнялась над землей и касается ее только носком, тогда как подошва и пятка подняты почти вертикально. Изображенная здесь необычная и по-особому прелестная походка когда-то, вероятно, привлекла внимание художника, а теперь, спустя много столетий, приковала взгляд нашего зрителя-археолога.» Главный герой всю свою реальную жизнь подчиняет данной фантазии, совершает поездку в Италию, в Помпеи, в полуденный час ждёт встречи с героиней изображения. Фрейд замечает тот факт, что такая ситуация казалось бы странной, если бы мы встретили её у реального человека, но для героя романа это вполне приемлемо. Он отмечает особенность, которая побуждает анализировать поведение героя, как реального человека: автор произведения не дает читателю понять, где фантастика в повествовании (привидения, например, и т.п.), а где реальные бредовые построения в обычном реальном мире. В таком случае имеет место сравнение «фантастического происшествия», как назвал В. Йенсен, с «психиатрическим этюдом», по словам З. Фрейда.
На мой взгляд, в этом заключается одна из специфических черт взгляда на художественное произведение: мы вынуждены сами выбирать для себя путь восприятия художественного мира. И эта включенность читателя, слушателя – есть необходимый элемент «функционирования» искусства. В этот момент каждый выбирает свою позицию в системе художественного построения. Я, как просто читатель, могу вообразить реальность всех необычных явлений античных героев, их разговоров, символики и т.д. А Фрейд, как психоаналитик, выбирает реальность бредовых построений, как симптом паранойи и определяет её, как «фетишистскую эротоманию» и в художественном мире, который обладает, по его мнению, законами реального. Он считает правомерным мир данного романа приравнять к художественному описанию истории болезни и излечения.
Далее по сюжету романа писатель вносит определенность в пользу «реальности» повествования. «Градива» с изображения, являющаяся объектом навязчивых фантазий и действий Норберта, которую он встречает в своих снах и наяву, оказывается старой подругой детства Цоё. Эта девушка помнила его и своим поведением помогла ему излечиться, встав на почву бредового построения, т.е. можно сказать использовала терапевтический метод И. Брейера. При этом Цоё использует двусмысленные фразы, подразумевающие реальные факты. Особенность фрейдовского анализа данной истории является в поиске и рассмотрении поворотов сюжета, имеющих двойственный смысл, а также в словах-оговорках, видениях, метафорах, ассоциирующихся с детскими воспоминаниями главного героя. Речь героев часто двусмысленна и символична, этот факт удивительно подкрепляется двойной дифференциацией речи, именно как симптома, как компромисса между сознанием и бессознательным. На основе множества найденных отсылок Фрейд делает вывод о том, что фантазии Норберта о «Градиве» основываются на вытесненных воспоминаниях о детской дружбе с Цоё Бертранг. Вытесненные воспоминания вместе с вытесненными эротическими чувствами (всеохватывающие увлечение археологией, отсутствие интереса к противоположному полу, описанные в начале новеллы) и явились базой для бреда главного героя. Сновидения же, которые являются основным материалом анализа Фрейда, развивают бред и проистекают из конфликтов психики. «Последней метафорой «извлечь из погребения детскую дружбу» писатель дает им в руки ключ к символике, которой пользуется бред героя для облачения вытесненных воспоминаний. В самом деле, для вытеснения, которое делает недоступным, одновременно консервирует нечто психическое, нет лучшей аналогии, чем погребение, ставшее судьбой Помпеи, и откуда город с помощью заступа и лопаты опять восстал». Фрейда удивляет, что вскрытие данных механизмов принадлежит художнику, в то время как он считал это новыми идеями. К тому же клиническая картина на удивление достоверна. Он отмечает «прозорливость» художника, писателя, который способен повествовать так, что возможно рассматривать развитие, историю заболевания в многоуровневом виде, своего рода «срез» жизни, при этом описывая «фантастическое путешествие». Один человек из того круга, который заинтересовался сновидениями в «Градиве» и их возможным толкованием, обратился к писателю с прямым вопросом, было ли ему что-нибудь известно о похожих теориях в науке. Писатель, как и можно было предположить, ответил отрицательно и даже несколько сердито: «Градиву» ему внушила его фантазия, в ней он обрел своего друга. Вследствие этого Фрейд делает вывод, что бывает так, что и писатель и научный деятель работают с одним и тем же объектом, но разными методами, от этого происходит либо достоверность понимания бессознательного, либо ошибка в его определении обоими. Таким образом, мы можем определить психоаналитический подход к произведению искусства, как к материалу, транслирующему некую реальность, годную для того же анализа и научной работы, что и реальные жизненные случаи.
Бред и «терапия» Ханольда. Причина исцеления.
Состояние Норберта Ханольда писатель довольно часто называет «бредом», и у нас нет никаких оснований отбрасывать подобную характеристику. В «бреде» мы можем выделить две основные особенности, с помощью которых он, разумеется, не описывается исчерпывающе, но все же явно отделяется от других расстройств. Во-первых, он относится к той группе болезненных состояний, которым несвойственно непосредственное воздействие на плоть и которые выражаются только посредством психических признаков, а во-вторых, его отличает тот факт, что при нем устанавливается господство «фантазии», то есть приобретается убежденность, влияющая на поступки. Если мы вспомним о путешествии в Помпею с целью отыскать в пепле своеобразный отпечаток ноги Градивы, то найдем в нем великолепный пример действия под властью бреда.
Как уже говорилось, метод, который писатель заставляет свою Цоё избрать для лечения бреда у ее друга детства, обнаруживает по существу, полное согласие с терапевтическим методом, который И. Брейер и автор ввели в медицину в 1895 г. и усовершенствованию которого автор с той поры посвятил себя. Этот метод лечения, названный Брейером поначалу «катарсическим», автор предпочитает называть «психоаналитическим». Он состоит в том, что до сознания больных, страдающих от расстройств, аналогичных бреду Ханольда, в известной мере насильно доводят бессознательное, от вытеснения которого они заболели, совершенно так же, как это делает Градива с вытесненными воспоминаниями Ханольда об их детских отношениях. Разумеется, выполнение этой задачи ей дается легче, чем врачу, она находится в положении, которое в некоторых отношениях следует считать идеальным. Врач наблюдает больного не с начала болезни и не имеет осознанных воспоминаний о том, как в нем работает бессознательное, и поэтому вынужден прибегать к помощи сложной техники, чтобы восполнить этот изъян. Он должен научиться по осознанным мыслям и рассказам больного с высокой степенью достоверности делать вывод о том, что вытеснено в нем, расшифровывать бессознательное, и там, где оно проступает за осознанными высказываниями и действиями больного. Затем он устанавливает сходство, подобно тому, как в конце повести это понимает сам Норберт Ханольд, переводя имя «Градива» обратно в «Бертганг». Расстройство исчезает тогда, когда его сводят к его источнику; анализ одновременно обеспечивает излечение.
Однако сходство метода Градивы с аналитическим методом психотерапии не ограничивается этими двумя моментами: осознанием вытесненного и совпадением объяснения и излечения. Оно распространяется также и на то, что оказывается существом изменения в целом, – на пробуждение чувств. Любое аналогичное бреду Ханольда расстройство, которое в науке обычно называют психоневрозом, имеет своей предпосылкой вытеснение части влечений, безусловно сексуальных влечений, и при любой попытке ввести в сознание бессознательные и вытесненные причины болезни соответствующие компоненты влечения неизбежно поднимаются на новую борьбу с вытесняющими их силами, чтобы окончательно сравнять себя с ними, и это зачастую сопровождается проявлениями бурных реакций. При возврате любви, если мы объединяем словом «любовь» все многообразные компоненты сексуального влечения, происходит выздоровление, и этот возврат необходим, ибо симптомы, из-за которых было предпринято лечение, – не что иное, как остаток более ранней борьбы за вытеснение или за возвращение, и они могут быть уничтожены или смыты только новым приливом тех же страстей. Любое психоаналитическое лечение – это попытка освободить вытесненную любовь, которая нашла жалкий, компромиссный выход в симптоме. Более того, совпадение с процессом излечения, описанным художником в «Градиве», достигает пика, если мы добавим, что и при аналитической психотерапии вновь пробудившаяся страсть – будь то любовь или ненависть – всегда избирает своим объектом персону врача.
Информация о работе Контрольная работа по "Теории символической интерпретации"