Революционность, по Бердяеву,
состоит в радикальном уничтожении
прогнившего, изолгавшегося и дурного
прошлого, но нельзя уничтожить вечноценного,
подлинного в прошлом. Так, наиболее ценные
положительные черты русского человека,
обнаруженные им в годы революции и войны,
– необыкновенная жертвенность, выносливость
к страданию, дух коммюнотарности (общежительности)
– есть христианские черты, выработанные
христианством. Противоположностью такой
революции является, революционная утопия,
которая, к сожалению, также имеет шанс
стать реальностью. "Утопии, к несчастью,
осуществимы. И, может быть, настанет время,
когда человечество будет ломать голову
над тем, как избавиться от утопий".
Последняя мысль пленила известного английского
создателя романов-антиутопий Олдоса
Хаксли, который взял ее эпиграфом к роману
"Этот бесстрашный новый мир".
Бердяев, проповедуя философию
свободы, не приемлет такие социально-общественные
понятия как "демократия" и "социализм".
Удивительно, но он реалистически и
правдиво описал подавление свободы
в политическом аспекте, причем многие
его утверждения звучат современно.
Бердяев в основном рассматривает
духовные первоосновы демократии и социализма,
и предельные выражения их "идеи".
Бердяев считает, что "демократия
носит формальный характер, она сама
не знает своего содержания и в
пределах утверждаемого ею принципа
не имеет никакого содержания… Демократия
остается равнодушной к добру
и злу. Она - терпима, потому что индифферентна,
потому что потеряла веру в истину".
Удивительно современно его высказывание,
что демократия - скептична, она возникает
в скептический век, век безверия,
когда народы утеряли твердые
критерии истины и бессильны исповедовать
какую-либо абсолютную истину. Практически
им описывается сегодняшнее состояние
нашего общества: "Демократия не знает
истины, и потому она предоставляет
раскрытие истины решению большинства
голосов. Признание власти количества,
поклонение всеобщему голосованию
возможны лишь при неверии в истину
и незнании истины". Философия
Бердяева такова, что верующий в
истину и знающий истину не отдает
ее на растерзание количественного
большинства. Он считает, что при
демократии отрицаются духовные основы
общества, лежащие глубже формального
человеческого волеизъявления, и
опрокидывается весь иерархический
строй общества. Бердяев утверждает,
что демократия лжива и не приходит
в отчаяние от утери Истины, что
она верит, что изъявление воли большинства,
механический подсчет голосов всегда
должны вести к добрым результатам.
Как это актуально, в свете
многочисленных выборов за последние
годы в России, когда, избранные народом
люди, оказались не лучшими его
представителями. К демократии Бердяев
подходит опять же с позиций своей
"богочеловеческой" философии. "Демократия
не хочет знать радикального зла
человеческой природы,- пишет он - Она
как будто бы не предусматривает
того, что воля народа может направиться
к злу, что большинство может
стоять за неправду и ложь, а истина
и правда могут остаться достоянием
небольшого меньшинства. В демократии
нет никаких гарантий того, что
воля народа будет направлена к добру,
что воля народа пожелает свободы
и не пожелает истребить всякую свободу
без остатка". Действительно, если
вспомнить французскую революцию,
то революционная демократия, начавшая
с провозглашения прав и свободы
человека, в 1793 году не оставила никаких
свобод, истребила свободу без
остатка. С точки зрения "свободы"
Бердяев считает, что демократия
- свободолюбива, но это свободолюбие
возникает не из уважения к человеческому
духу и человеческой индивидуальности,
это - свободолюбие равнодушных к
истине. По мнению Бердяева, демократия
возникает, когда распадается органическое
единство народной воли, когда гибнут
народные верования, соединявшие народ
в единое целое. Демократия есть идеология
критической, а не органической эпохи
в жизни человеческих обществ, считает
он. Таким образом, мы в настоящее время
на самом деле ощущаем кризис нашего общества.
Вероятно, прав Бердяев, говоря, что "демократия
и есть арена борьбы, столкновение интересов
и направлений. В ней все непрочно, все
нетвердо, нет единства и устойчивости.
Это - вечное переходное состояние".
Бердяев болезненно переживает,
что демократия забывает про свой
народ: "…народа она не знает,
в демократиях нет народа. То оторванное
человеческое поколение очень краткого
отрывка исторического времени,
исключительно современное поколение,
даже не все оно, а какая-то часть
его, возомнившая себя вершительницей
исторических судеб, не может быть названа
народом". Бердяев не приемлет любое
демократическое руководство и
управление в государстве, которому
наплевать на свой народ и на его
историю. "Народ есть великое историческое
целое, в него входят все исторические
поколения, не только живущие, но и умершие,
и отцы, и деды наши,- пишет он.
- Самомнение и самоутверждение современного
поколения, превозношение его над
умершими отцами и есть коренная ложь
демократии. Это есть разрыв прошлого,
настоящего и будущего, отрицание
вечности, поклонение истребляющему
потоку времени". Бердяев переживает
за судьбу России: "В определении
судьбы России -должен быть услышан голос
всего русского народа, всех его поколений,
а не только поколения живущего. И потому,
в волю народа, в общую волю, органическую
волю входят историческое предание и традиция,
историческая память о поколениях, отошедших
в вечность". Таким образом, видно, что
Бердяев разочарован в демократии в связи
с ее бессодержательно-формальным характером.
Интересно видение Бердяевым
"социализма". Его он рассматривает,
не только, как философ своего времени,
но и с реальной жизненной позиции.
Социализм у него, "в противоположность
демократии, носит характер материально-содержательный,
он знает, чего хочет, имеет предмет
устремления. Он не безразличен к
тому, на что направлена народная воля,
и не претендует на знание истины, и
потому он не отдает решение вопроса
об истине механическому большинству
голосов". Социализм для него есть
вера, которая претендует быть новой
верой для человечества. Вероятно,
Бердяев не различает утопический
социализм Сен-Симона и научный
социализм Карла Маркса, которые
одинаково выступают с религиозными
притязаниями, хотят дать целостное
отношение к жизни, решить все
вопросы жизни. Не принимая демократию,
в то же время Бердяев доверяет и уверен
в пролетариате: "Пролетариат и есть
истинный народ, справедливый народ, обладающий
всеми качествами, гарантирующими направленность
воли к высшему типу жизни. Только пролетариату
в нашу эпоху присуща подлинная жизнь,
максимум жизни. Это - побеждающий, а не
только угнетенный класс, он развернет
высшую мощь человечества, овладеет окончательно
стихиями природы, максимально разовьет
производительные силы. Переход власти
к этому классу будет означать прыжок
в царство необходимости, в царство свободы,
мировую катастрофу, после которой и начнется
истинная история или сверхистория".
В свете этих высказываний Бердяев предстает
неким идеалистом по отношению к пролетариату,
хотя насчет мировой катастрофы он, в некотором
смысле, прав. Но все же в своей книге "Демократия,
социализм и теократия" Бердяев развенчивает
идеи социализма, и рассматривает его
в том виде, в котором он установился впоследствии
в России. Вот что он пишет: "Социализм
в принципе отрицает суверенитет народа,
свободное изъявление воли народа и право
каждого гражданина участвовать в этом
волеизъявлении. В этом он существенно
противоположен демократии. Но антидемократизм
его идет дальше. Социализм не только признает
лишь за избранным классом - пролетариатом,
обладающим истинным направлением воли,
право на свободное волеизъявление. Это
право принадлежит лишь избранной части
пролетариата, лишь рабочим, обладающим
социалистической волей, и не только социалистической,
но истинно социалистической, т.е., например,
"большевистской"…". Бердяев был
прав, когда говорил, что социализм живет
за счет буржуазной культуры, умственно
питается материализмом буржуазного просветительства.
Можно увидеть, как у Бердяева угасает
вера в политическое и социальное спасение
человечества. Он ненавидит политику:
"Политика обвила человеческую жизнь,
как паразитарное образование, высасывающее
у нее кровь. Большая часть политической
и общественной жизни современного человечества
не есть реальная онтологическая жизнь,
это фиктивная, иллюзорная жизнь. Борьба
партий, парламенты, митинги, газеты, программы
и платформы, агитации и демонстрации,
борьба за власть - все это не настоящая
жизнь…".
Бердяев вошел в историю
русской политической мысли восприемником
традиций социально-критической философии,
всегда отличавшейся в лучших своих
образцах повышенной чуткостью к
болезням века и своего общественного
окружения. В первой половине века Россию
многие изучали по Бердяеву, а его
самого называли то апостолом, то пленником
свободы, то мятежным пророком, нетерпимым
к раболепию и компромиссам. Он и сам признавался,
что всю свою жизнь вел борьбу за свободу
и что все столкновения с людьми и направлениями
происходили у него из-за свободы.
Свое политическое кредо
Бердяев изложил в главе автобиографии,
посвященной вопросам революции
и социализма. "Все политическое
устройство этого мира, – писал
он, – рассчитано на среднего, ординарного,
массового человека, в котором
нет ничего творческого. На этом основаны
государство, объективная мораль, революции
и контрреволюции. Вместе с тем
есть божественный луч во всяком освобождении.
Революции я считаю неизбежными.
Они фатальны при отсутствии или
слабости творческих духовных сил, способных
радикально реформировать и преобразовать
общество. Но всякое государство и
всякая революция, всякая организация
власти подпадает господству князя
мира сего".
Политические
концепции И. А. Ильина
Иван Александрович Ильин
(1883–1954), юрист по образованию, приложил
значительные усилия к прояснению взаимоотношений
религиозной и правовой философии,
истолкованию их в либерально-консервативном
духе. Среди работ этого направления
выделяются "Понятие права и
силы: опыт методологического анализа"
(1910), "Учение о правосознании"
(1919), "Основные задачи правоведения
в России" (1921), "О сопротивлении
злу силою" (1925), "Пути духовного
обновления" (1937), "О монархии и
республике" (незавершен), "Наши задачи"
(сборник в 2 т. 1956).
После высылки из России
в 1922 г. Ильину довелось участвовать
в работе Религиозно-философской
академии и Русского научного института
в Берлине (1923–1934). При нацистском
режиме его очередной раз отстранили
от преподавания и запретили устные
выступления. Он вынужден был эмигрировать
в Швейцарию.
Исторический опыт человечества,
писал Ильин, показывает, что авторитет
положительного права и создающей
его власти покоится не только на общественном
договоре ("на общественном сговоре"),
не только на признанных полномочиях
законодателя, не только на "внушительном
воздействии приказа и угрозы",
но "прежде всего" на духовной правоте,
или, что то же самое, на "содержательной
верности издаваемых повелений и
норм". В отличие от всякой физической
силы государственная власть есть волевая
сила. Это означает, что способ ее действия
есть по самой своей внутренней природе
генетический, и притом духовный. Физическая
сила, понимаемая в данном случае как способность
к вещественно телесному воздействию
на человека, по сути дела, необходима
государственной власти, однако она отнюдь
не составляет основного способа действования,
присущего государству.
Власть есть сила воли, которая
измеряется не только интенсивностью
и активностью внутреннего волевого
напряжения властителя, но и авторитетной
непреложностью его внешних проявлений.
"Назначение власти в том, чтобы
создавать в душах людей настроение
определенности, завершенности, импульсивности
и исполнительности. Властвующий должен
не только хотеть и решать, но и других
систематически приводить к согласному
хотению и решению..." Властвование похоже
на тонкий, художественно складывающийся
процесс общения более могущественной
воли с более слабой волей. Этот процесс
создает незримую атмосферу тяготения
периферии к центру, многих разрозненных
воль к единой, организованной, ведущей
воле.
Создание такой атмосферы
есть дело особого искусства, требующего
не только интенсивного волевого бытия,
но также – и это следует
считать важным основополагающим элементом
всей конструкции Ильина – "душевно-духовной
прозорливости, подлинного восприятия
бессознательной жизни других и
умения ее воспитывать". Вот почему
государственная власть только тогда
в состоянии "соблюдать свою истинную
духовную природу... если только она
остается верна своей цели, своим
путям и средствам, она получает
свое священное назначение только на
этой последней, нравственной и религиозной
глубине".
Таково исходное толкование
Ильиным природы и общего назначения
власти в его социальном, психологическом
и духовно-религиозном аспектах.
Далее эта общая мысль конкретизируется
у него через посредство идеальных
требований к надлежащей организации
власти в государстве, которые Ильин
в привычной для него дидактической
манере именует аксиомами власти.
Согласно этим аксиомам, государственная
власть должна принадлежать и применяться
только на основе правового полномочия;
она должна быть единой в пределах каждого
политического союза ("как один Дух
и его правота"); она должна осуществляться
лучшими людьми, удовлетворяющими этическому
и политическому цензу; политические программы
могут включать в себя только такие меры,
которые преследуют общий интерес. Эти
меры должны быть внеклассовыми и даже
сверхклассовыми, равным образом избегая
включения частного, личного интереса;
программа власти может включать в себя
только осуществимые меры и формы (иначе
это будет химерической и утопической
затеей); государственная власть принципиально
связана с распределяющей справедливостью,
но она имеет право и обязанность отступать
от нее тогда и только тогда, когда этого
требует "поддержание национально-духовного
бытия народа".
Ильин поясняет, что сама
справедливость в ее правовом воплощении
не сводится лишь к равенству фактическому
(с его "слепотой к человеческим
различиям"); она состоит в "беспристрастном,
предметном учете, признании и отражении
каждого индивидуального субъекта
во всех его существенных свойствах
и основательных притязаниях".
Однако для претворения подобной "распределяющей"
справедливости необходимо, чтобы сам
индивид (как, впрочем, и народ, нация) обладал
чувством достоинства. "Чувство собственного
достоинства есть необходимое и подлинное
проявление духовной жизни; оно есть знак
того духовного самоуважения, без которого
немыслимы ни борьба за право, ни политическое
самоопределение, ни национальная независимость.
Гражданин, лишенный этого чувства, –
политически недееспособен; народ, не
движимый им, – обречен на тяжкие исторические
унижения. Эти же свойства необходимы
и государству, и отдельным его формированиям,
например армии".
Определенную роль в воспитании
чувства достоинства выполняет
частная собственность. "Человеку
необходимо вкладывать свою жизнь в
жизнь вещей – это неизбежно
от природы и драгоценно в духовном
отношении". Поэтому частная собственность
есть естественное право человека,
которое и должно защищаться законами,
правопорядком и государственной
властью. Важно не то, чтобы не было
имущественного неравенства, а то, чтобы
в стране не было хозяйственно беспочвенных,
бесцельных, безработных, бесперспективных
людей. "Существенно не владение
человека, а его сердце и воля.
Только сильный и духовно воспитанный
сумеет верно разрешить проблему частной
собственности и создаст на ее основании
цветущее и социальное хозяйство".
Частная собственность дает
чувство уверенности, доверия к
людям, к вещам и земле; она
научает творчески любить труд и
землю, свой очаг и родину; она закрепляет
оседлость, без которой невозможна
культура, единит семью, вовлекая ее в
заботы о собственности, она питает и направляет
государственный инстинкт человека; "она
раскрывает ему художественную глубину
хозяйственного процесса и научает его
религиозному принятию природы и мира...".
Таким образом, "частная собственность
пробуждает и воспитывает в человеке правосознание,
научая его строго различать "мое"
и "твое", приучая его к правовой взаимности
и к уважению чувства полномочий, взращивая
в нем верное чувство гражданского порядка
и гражданской самостоятельности, верный
подход к политической свободе...".
По мнению Ильина, правовое
государство в отличие от тоталитарного
– этого исторического и политического
факта XX в. – основывается всецело
на признании человеческой личности
– духовной, свободной, правомочной,
управляющей собою в душе и
в делах, т. е. оно покоится на лояльном
правосознании. Тоталитарный режим, напротив,
покоится на террористическом внушении.
Сама сущность тоталитаризма состоит
не столько в особой форме государственного
устройства (демократической, республиканской
или авторитарной), сколько в объеме
управления: этот объем становится
всеохватывающим. Режим держится не
законами, а партийными указами, распоряжениями,
инструкциями. При этом государственные
органы, поскольку с виду они еще
действуют, слагают из себя только показную
оболочку партийной диктатуры. "Граждане"
в таком сообществе только субъекты
обязанностей и объекты распоряжений.
Правосознание здесь заменено психическими
механизмами – голода, страха, мучений
и унижений. Поэтому тоталитарный
режим не есть ни правовой, ни государственный
режим. Если все же говорить о форме
этой организации, хотя и не правовой
и противоречивой, то это, по оценке
Ильина, есть рабовладельческая диктатура
невиданного размера и всепроникающего
захвата.