Поэтика романа: «Преступление и наказание», анализ романа

Одна из причин «лихой болести» — несовершенство общества. Эта мысль автора передается и герою: «Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится». Эта фраза Обломова заставляет вспомнить известные образы «лишних людей» в русской литературе.

Так же, как Печорин для  Лермонтова, Обломов во многом «alter ego» Гончарова: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастаю». По его собственному признанию, он и сам был сибаритом, любил безмятежный покой, рождающий творчество. Возможно, творческая активность, способность к творческой самореализации — это то, что отличает Гончарова от Обломова, как и других создателей «лишних людей» от самих «лишних людей» (вспомним Пушкина и Онегина).

Полемика с  «гоголевским» направлением. Направление русского реализма, вышедшее из недр «натуральной школы» и дебютировавшее в «Современнике», иногда называли «гоголевским». Это выражение придумал Н. Г. Чернышевский. Очевидно, что писатели и критики демократического направления при этом поняли Гоголя узко, односторонне, видя в нем лишь социального критика, обличителя чиновников — взяточников и бюрократов. Это направление противопоставили «пушкинскому», имея в виду столь же условный образ Пушкина и понимая буквально его слова:

«Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для  битв,

Мы рождены для вдохновенья, 

Для звуков сладких и молитв».

Вообще стихотворение  «Поэт и толпа», из которого взяты эти строки, послужило источником недоразумений в идейных спорах эпохи И. С. Гончарова. Во многом надуманная, навязанная Пушкину антитеза «Аполлон Бельведерский — печной горшок» стала своего рода символическим выражением этих споров.

Несмотря на то, что сам Пушкин неоднократно в разных формах утверждал свой идеал поэзии, сочетающий в себе и мысль, и чувство, и нравственный заряд, и совершенство формы (так, чтобы ни один из этих элементов не выделялся чрезмерно и не подчинял себе другие; в романе «Евгений Онегин»: «...ищу союза // Волшебных звуков, чувств и дум»), в полемике родилась антитеза: «эстетизм, поэзия чувства и совершенной формы (символом которой считали Пушкина, а его последователей называли приверженцами «чистого искусства», «искусства для искусства») — проза, реализм с уклоном в обличительное бытописательство, гражданственность (символом этого направления считался Гоголь).

Гончаров устами Обломова спорит с Пенкиным, «литератором от реального направления»: в Пенкине и подобных ему писателях «нет гуманитета», «уважения к человеку», «один только видимый грубый смех» (намек на Гоголя: в «Мертвых душах» — «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы»; можно сказать, что Гоголь сам отнес бы себя к «гоголевскому» направлению). А в настоящей литературе «мысль оплодотворяется любовью», литература должна возвышать. Этим этико-эстетическим принципом Гончаров руководствовался при написании собственных произведений. Отношение к герою, исполненное «гуманитета», ощущается и на протяжении всего романа «Обломов».

Художественный  метод Гончарова. Д. С. Мережковский в статье «Начала нового идеализма в произведениях Тургенева, Гончарова, Достоевского и Л. Толстого» (1893) дает Гончарову характеристику, подобную той, которую сам Гончаров дал комедии Грибоедова «Горе от ума». Он пишет о том, что, несмотря на все бытовое правдоподобие созданных Гончаровым образов, они представляют собой самые общие типы, способные «возвысить читателя от созерцания частного явления к созерцанию вечного». Именно в этом Мережковский видит проявление символизма как художественного метода. Его мнение интересно именно потому, что он сам жил и творил уже в новую эпоху, ознаменованную прежде всего появлением символизма как литературного направления и как нового метода, получившего исключительное распространение и оказавшего огромное влияние на позднейшее искусство. В контексте статьи видно, что «символизмом» Мережковский называет способность писателя к высокой степени художественного обобщения и типизации, которая в привычной нам терминологии считается как раз признаком реализма. «Гончаров из всех наших писателей обладает вместе с Гоголем наибольшей способностью символизма... Способность философского обобщения характеров чрезвычайно сильна в Гончарове; иногда она прорывает, как острие, живую художественную ткань романа и является в совершенной наготе... мечтательный Обломов и деятельный Штольц, — разве это не чистейший и, притом, непроизвольный, глубоко реальный символизм!..», — пишет Мережковский.

Гоголевская традиция. Как видно из вышесказанного, Необходимо различать традиции самого Гоголя и «гоголевского направления». Если с «гоголевским направлением» Гончаров склонен полемизировать, то традиции самого Гоголя сохраняли для него большую актуальность при создании романа. Прежде всего эта традиция выражается в той большой роли, которая отводится разного рода описаниям. Гончаров — психолог-«рисовальщик», как и Гоголь, он мастерски выписывает пейзажи, интерьеры, в портрете — позы, выражения лица. Описаний в романе больше, чем авторских рассуждении,  характеристик или пересказов прошлого героя. ?

 Рассмотрим, например, описания интерьера. Гончаров, так же, как Гоголь, подробно выписывает мир вещей. Интерьер символичен, в нем воплощаются мысли и чувства героя (то же самое относится и к пейзажу). И тут вспоминается Гоголь.

Основное отличие Гончарова  от Гоголя: стиль Гоголя гротескно-гиперболический; предметы изображаются как будто  под микроскопом или в кривом зеркале; появляется абсурдная куча-мала, своего рода «кладбище вещей», а помещики в этом «антимире» — «мертвые души». Стиль Гончарова более нейтрален, гротескные заострения образов практически отсутствуют. Обломов — не фантасмагорическая фигура и не «мертвая душа», а, наоборот, живой человек, со всеми присущими ему проблемами и переживаниями.

Символичны у Гончарова, так же, как и у Гоголя, предметно-бытовые детали (халат, пирог и др.), разнообразные запахи, вкусы, цвета и звуки.

Первая глава в композиционном отношении отличается от всего романа, она наиболее «гоголевская»: перед главным героем проходит ряд персонажей, диалоги с ними строятся по одной схеме, сам Обломов выступает несколько комическим персонажем (например, стереотипное повторение слов: «Не подходи, не подходи! Ты с холоду!» — в то время как дело происходит в мае), в изображении остальных персонажей содержатся еще более гротескные оттенки.

Подробнее остановимся на образе Тарантьева, который представляет странное сочетание характеров Ноздрева и Собакевича. А главное, может быть, что он («земляк Обломова», т. е. человек родом из той же Обломовки) и сам, подобно слуге Захару, такой же «Обломов»:

«Тарантьев мастер был только говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало...»

Тарантьев не только играет значительную роль в сюжете — его образ связан с основной художественной идеей романа. Автор считает нужным дать даже экспозицию этого героя, рассказать о его детстве, воспитании и о дальнейшем жизненном пути. Это как бы пародия на Обломова, его обезображенный двойник, еще одна вариация «обломовскoro» типа русского человека, гораздо менее привлекательная.

Идейно-композиционная роль образа Захара. Образ слуги в русской литературе — отдельная интересная тема. Традиционно слуга, помимо участия в сюжетной интриге, мог выполнять комическую функцию: в комедии классицизма образы слуги, например, пародируют образы господ; ср. в «Горе от ума» Лизанька напоминает субретки классицистической комедии. В произведениях с авантюрным сюжетом имеется тип слуги-плута, помогающего барину в его делах. Черты этого типа есть и в слуге Хлестакова: Осип, несомненно более разумный и здравомыслящий человек, чем его барин, убеждает Хлестакова поскорее бежать из города. Таким образом, в литературе есть устойчивое представление о барине и преданном слуге, действующих заодно. Савельич из «Капитанской дочки» — как раз такой тип верного слуги. Вместе с тем есть и другой мотив: хитрый слуга, прислуживая барину, в то же время не упускает случая обмануть его. Таковы Селифан и Петрушка в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя.

В литературе второй половины XIX в. на эти литературные маски накладывается актуальная социальная проблематика: изображение людей из народа подчиняется тенденции: художник хочет показать социальные конфликты. Поэтому образы слуг в демократической литературе совсем другие, и трогательная дружба барина со слугой уже непопулярна. Вспомним, с каким обличительным пафосом Некрасов клеймит «людей холопского звания».

В произведениях писателей  дворянского направления слуги  столь же верны традиционным патриархальным устоям общества, как и господа, если не больше. Прокофьич в романе «Отцы и дети» И. С. Тургенева сочувствует старикам Кирсановым и скептически относится к Базарову. Трогательная дружба слуги и барина часто изображается Толстым: во время войны 1812 г. правы те крестьяне, которые заодно с господами, а не смоленские мужики, ополчившиеся против княжны Марьи. Формула «всем миром навалиться хотят» подразумевает, что люди будут действовать вместе, без различия сословий.

В романе «Обломов» подчеркивается, что слуга и барин психологически во многом родственные типы. Штольц, например, замечает, что в Захаре еще больше обломовского, чем в самом Обломове. Комедийное начало выражается в диалогах-перепалках Обломова с Захаром. В социальной перспективе это мысль о том, что обломовщина — не то чтобы чисто «помещичье» явление, а вообще национально-русское (как сказал Н. С. Лесков). В «Отцах и детях» потом появится гротескно-пародийный «усовершенствованный слуга» Петр с напомаженными волосами и серьгой в ухе, сниженный образ «прогрессиста».

Антикрепостническая проблематика не свойственна ни Гончарову, ни Тургеневу.

Обломов и обломовщина. Обломов — не просто герой, а герой-тип, имя которого стало нарицательным. Добролюбов писал, что слово «обломовщина» «служит ключем к разгадке многих явлений русской жизни»; «мы находим в нем... знамение времени».

О том, как формируется  такой тип, лучше всего говорит  «сон Обломова». Обломовка — это  та Россия, которая воспитывает Обломовых  — в праздности, в оторванности от настоящей жизни («Нянька или  предание так искусно избегали в  рассказе всего, что существует на самом  деле, что воображение и ум, проникшись вымыслом, оставались уже у него в рабстве до старости»). Даже с чисто экономической точки зрения эта оторванность очевидна: Обломовка — замкнутый феодальный мир натурального хозяйства. Вместе с тем в восприятии самого автора, несомненно, сквозит оттенок ностальгии по этой уходящей России. Это мир, в котором воспитываются люди с чистой, детской душой, подобные Илье Ильичу;

но другая сторона этого  феномена — человек до конца дней остается беспомощным ребенком, как  тот же Обломов.

Образ Обломовки создан с  помощью множества деталей: это и троекратное потчевание, заставляющее вспомнить басню Крылова «Демьянова уха», и рассуждения о том, как придут последние времена (вспомним Феклушу из драмы Островского «Гроза»), и ужас перед всем, что приходит извне этого мирка (боязнь распечатать письмо). Время в Обломовке циклично, противно идее прогресса. Автор упоминает имена Скотининых и Простаковых, замечая, что времена их давно прошли, однако его герой выглядит прямым наследником этих персонажей: попытка поступить на службу приводит к разочарованию: начальник оказывается не похож на «отца своих подчиненных», который бы заботился «не только об их нуждах, но и об удовольствиях». Он до конца жизни остается недорослем, не в состоянии избавиться от барских привычек: как и в младенчестве, слуга надевает на него чулки. Если говорить о нем как о социальном типе, то это барин до мозга костей. Они с Захаром не могут жить друг без друга: обоих породила одна и та же система, оба пропитаны «обломовщиной».

Герой не способен чем бы то ни было заняться в жизни, поскольку  обо всем имеет весьма отдаленные представления и не желает по-настоящему никакой деятельности. Книга «Путешествие в Африку» много лет открыта  на одной и той же странице. Он не способен ни на активно доброе, ни на злое дело, сохраняя душевную невинность и созерцательность. А. В. Дружинин отмечает, что «чистота и простота ребенка, качества драгоценные во взрослом человеке... часто открывают нам область правды и временами ставят неопытного, мечтательного чудака и выше предрассудков своего века, и выше целой толпы дельцов, его окружающих».

Проекты подвигов на благо  человечества — по-видимому, просто пища для его воображения; мечтательность — свойство его натуры, ведь он с  детства привык жить вымышленными, сказочными, воображаемыми событиями. Обломов, в сущности, удовлетворен своим  положением. Всякое стремление что-то активно изменить в жизни кажется  ему суетой, в которой человек  теряет себя, а он хочет сохранить  свою личную независимость и свободу. Он не изменяет себе и в конце  романа становится в наибольшей степени  самим собой, поскольку жизнь  предоставляет ему такую возможность.

Гибель Обломова в конце  — символична, это гибель старого  мира, «обломовщины». Обломов — герой уходящего времени, поэтому его имя становится нарицательным.

Как изображение Обломовки  можно считать одновременно и  сатирическим и ностальгическим, так  и в отношении к главному герою  автор и читатель испытывают смешанные  чувства, о чем написал А. В. Дружинин:

«Над обломовщиной можно смеяться, но смех этот полон чистой любви и честных слез, — о ее жертвах можно жалеть, но такое сожаление будет поэтическим и светлым, ни для кого не унизительным, но для многих высоким и мудрым сожалением»