Автор: Пользователь скрыл имя, 10 Ноября 2011 в 03:21, реферат
Замысел "Монархии" относится к 1307 - 1308 годам, завершен же трактат в конце 1312-го или в начале 1313 года. Это было время кровавых междоусобиц, и естественным желанием изгнанника был поиск путей обретения мира и благоденствия.
51. Должно учить христиан: папа, как к тому обязывает его долг, так и на самом деле хочет, - даже если необходимо продать храм св. Петра - отдать из своих денег многим из тех, у кого деньги выманили некоторые проповедники отпущений.
52. Тщетно упование спасения посредством отпустительных грамот, даже если комиссар, мало того, сам папа отдаст за них в заклад собственную душу.
53. Враги Христа и папы суть те, кто ради проповедования отпущений приказывают, чтобы слово Божие совершенно умолкло в других церквах.
54. Вред наносится слову Божию, если в одной проповеди одинаково или долее времени тратится на отпущение, нежели на него.
55. Мнение папы, безусловно состоит в том, что если индульгенции - ничтожнейшее благо - славят с одним колоколом, одной процессией и молебствием, то Евангелие - высшее благо - надлежит проповедовать с сотней колоколов, сотней процессий и сотней молебствий.
56. Сокровища Церкви, откуда папа раздает индульгенции - и не названы достаточно, и неизвестны христианам.
57. Несомненно, что ценность их - и это очевидно - непреходяща, ибо многие проповедники не так щедро их раздают, сколь охотно собирают.
58. Также не являются они заслугами Христа и святых, ибо они постоянно - без содействия папы - даруют благодать внутреннему человеку, и крест, смерть и Ад внешнему человеку.
59. "Сокровища Церкви, - сказал св. Лаврентий - это бедняки Церкви", но он употребил это слово по обыкновению своего времени.
60. Мы по опрометчивости заявляем, что ключи Церкви, дарованные служением Христа - вот то сокровище.
61. Ибо явствует, что для освобождения от наказаний и для прощения, в определенных ему случаях достаточно власти папы.
62. Истинное сокровище Церкви - это пресвятое Евангелие (Благовестие) о славе и благодати Бога.
63. Но оно заслуженно очень ненавистно, ибо первых делает последними.
64. Сокровище же индульгенций заслуженно очень любимо, ибо последних делает первыми.
65. Итак, сокровища Евангелия - это сети, коими прежде улавливались люди от богатств.
66. Сокровища же индульгенций - это сети, коими ныне улавливаются богатства людей.
67. Индульгенции, которые, как возглашают проповедники, имеют "высшую благодать" истинно таковы, поскольку приносят прибыль.
68. В действительности же они в наименьшей степени могут быть сравнимы с Божией благодатью и милосердием Креста.
69. Епископам и священникам вменяется в обязанность принимать комиссаров папских отпущений со всяческим благоговением.
70. Но еще более им вменяется в обязанность смотреть во все глаза, слушать во все уши, дабы вместо папского поручения они не проповедовали собственные выдумки.
71. Кто говорит против истины папских отпущений - да будет тот предан анафеме и проклят.
72. Но кто стоит на страже против разнузданной и наглой речи проповедника - да будет тот благословен.
73. Как по справедливости папа поражает отлучением тех, кто во вред торговле отпущениями замышляет всяческие уловки.
74. Так гораздо страшнее он намерен поразить отлучением тех, кто под предлогом отпущений замышляет нанести урон святой благодати и истине.
75. Надеяться, что папские отпущения таковы, что могут простить грех человеку, даже если он, - предполагая невозможное - обесчестит Матерь Божию - значит лишиться разума.
76. Мы говорим против этого, что папские отпущения не могут устранить ни малейшего простительного греха, что касается вины.
77. Утверждать, что св. Петр, если бы был папой, не мог бы даровать больше благодеяний - есть хула на св. Петра и папу.
78. Мы говорим против этого, что этот и вообще всякий папа дарует больше благодеяний, а именно: Евангелие, силы чудодейственные, дары исцелений и прочее - как сказано в Первом послании к Коринфянам, 12 глава.
79. Утверждать, что пышно водруженный крест с папским гербом равномочен кресту Христову, значит богохульствовать.
80. Епископы, священники и богословы, дозволяющие вести такие речи перед народом, ответят за это.
81. Это дерзкое проповедование отпущений приводит к тому, что почтение к папе даже ученым людям нелегко защищать от клевет и, более того, коварных вопросов мирян.
82. Например: Почему папа не освободит Чистилище ради пресвятой любви к ближнему и крайне бедственного положения душ, - то есть по причине наиглавнейшей, - если он в то же время неисчислимое количество душ спасает ради презренных денег на постройку храма - то есть по причине наиничтожнейшей?
83. Или: Почему панихиды и ежегодные поминовения умерших продолжают совершаться и почему папа не возвращает или не позволяет изъять пожертвованные на них средства, в то время как грешно молиться за уже искупленных их Чистилища?
84. Или: В чем состоит эта новая благодать Бога и папы, что за деньги безбожнику и врагу Божию они позволяют приобрести душу благочестивую и Богу любезную, однако за страдание такую же благочестивую и любимую душу они не спасают бескорыстно, из милосердия?
85. Или: Почему церковные правила покаяния, на самом деле уже давно от неупотребления себя отменившие и мертвые, до сих пор еще оплачиваются деньгами за предоставленные индульгенции, словно они еще в силе и живы?
86. Или: Почему папа, который ныне богаче, чем богатейший Крез, возводит этот единственный храм св. Петра охотнее не на свои деньги, но на деньги нищих верующих?
87. Или: Что папа прощает или отпускает тем, кто посредством истинного покаяния имеет право на полное прощение и отпущение?
88. Или: Что могло добавить Церкви больше блага, если папа то, что он делает теперь единожды, совершал сто раз в день, наделяя всякого верующего этим прощением и отпущением?
89. Если папа стремится спасти души скорее отпущениями, нежели деньгами, почему он отменяет дарованные прежде буллы и отпущения, меж тем как они одинаково действенны?
90. Подавлять только силой эти весьма лукавые доводы мирян, а не разрешать на разумном основании - значит выставлять Церковь и папу на осмеяние врагам и делать несчастными христиан.
91. Итак, если индульгенции проповедуются в духе и по мысли папы, все эти доводы легко уничтожаются, более того - просто не существуют.
92. Посему да рассеются все пророки, проповедующие народу Христову: "Мир, мир!", - а мира нет.
93. Благо несут все пророки, проповедующие народу Христову: "Крест, крест!", - а креста нет.
94. Надлежит призывать христиан, чтобы они с радостью стремились следовать за своим главой Христом через наказания, смерть и ад.
95. И более уповали многими скорбями войти на небо, нежели безмятежным спокойствием.
95 те́зисов ( Ма́ртина Лю́тера, каса́ющийся покая́ния
и индульге́нций) — документ на латинском языке, написанный Мартином Лютероми вывешенный 31 октября 1517 г.
на двери Замковой церкви в Виттенберге (
4. “О РАБСТВЕ ВОЛИ” (De servo arbitio) — полемическое богословское произведение М. Лютера. Написано в 1525 в разгар крестьянской войны в ответ на сочинение Эразма Роттердамского “Диатриба, или рассуждение о свободе воли” (1524). Собрав воедино формулы Писания, предостерегающие от преувеличения возможностей человека, Лютер декларирует бескомпромиссную доктрину абсолютного божественного предопределения. Он не останавливается перед тем, чтобы уподобить человека взнузданной лошади, которая всегда уже оседлана либо Богом, либо Сатаной. Знаменательно, однако, что “О рабстве воли” не содержит в себе мотивов фатализма и квиетизма, которые должны бы быть непременным выводом из подобной доктрины.
Лютер держится народной этимологии, согласно которой свободная воля есть совсем не то, что обсуждают на своих диспутах теологи. Народ полагает, что так называется сила, которая сама по себе может направляться на что угодно, никому не уступает и не подчиняется. Утверждая, что перед БоΓΟιΜ человек не имеет свободной воли, Лютер подразумевает прежде всего именно этот концепт можествования, силы и эффективности, связанный со средневековой парадигматикой власти. Одновременно он сохраняет понятие свободы христианина (независимой совести, независимого убеждения), очерченное в его собственных ранних сочинениях (1520—23). Минимум (но также и фундаментальное выражение) этой свободы он видит в возможности принять или отринуть Слово (благую истину Евангелия).
Говоря языком этики и герменевтики, Лютер понимает человека как существо, свободное либо подчиниться явленной достоверности смысла, либо сбежать от нее в привычную ложь (видимость, иллюзию). Говоря языком современной психологии, проблема свободы очерчивается им как проблема установки (первичного выбора мировоззрения и жизневоззрения, который предшествует любым практическим волевым актам и невидимо их детерминирует). Хотя позиция Лютера покоится на достаточно очевидном противоречии (“выбор до выбора”, “воля до воли”, “активная пассивность”), она открывает возможности для логически убедительного обоснования персональной активности нового типа. Абсолютное предопределение у Лютера, по строгому счету, имеет в виду только перспективу небесного спасения, но не посюсторонние успехи и неудачи. “У человека нет свободы воли в отношении того, что выше его, но она есть в отношении всего, что ниже его” (см. в кн.: Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986, с. 336). К сфере, которая “ниже человека”, Лютер относит, во-первых, “весь прочий тварный мир, отданный Богом в пользование людей”, во-вторых, их собственные изобретения и установления. Неудивительно, что церковь, основывавшаяся на лютеровском понимании предопределения, смогла стать, с одной стороны, воспитателем предельно волевых работников, с другой — глашатаем политически независимого социального поведения (слово Евангелия, читаем мы в “О рабстве воли”, “утверждает христианскую свободу, и мы не позволим втянуть себя в рабство в соответствии с человеческими обычаями и законами”), Лютер отстаивает понятие предопределения, антитетичное по отношению к понятиям фортуны, фатума, природной причинности и необходимости. Он проповедует такую веру в Провидение, которая, подобно уважению к нравственному закону у Канта, возвышает личность над всем “механизмом природы” — над принуждением вещей, обстоятельств и институтов.
Лютер не пытается оспорить центральный (логически безупречный) тезис Эразма: Писание — это прежде всего совокупность императивных высказываний, а любое такое высказывание (запрет, предписание или совет) уже предполагает свободную волю в том, к кому оно обращено. Вместе с тем он с полемическим блеском отводит модально-этическую интерпретацию данного тезиса, предложенную Эразмом. Бог, утверждал Эразм, не мог повелеть людям того, что им не по силам; иначе его пришлось бы признать злостным насмешником (“все, что предписано, возможно”). Нет, возражает Лютер, мы из опыта знаем, что можно и из доброго расположения требовать выполнения невыполнимого. Так, напр., родители поступают с детьми, чтобы разрушить их наивное самомнение в отношении своих способностей и умений. Именно этот смысл имеют, по мнению Лютера, и императивы Писания (предписанные “дела Закона”), Все они объявлены Богом ради самоиспытания человека, сокрушения его самонадеянности и гордыни. “Дела Закона” непременно должны исполняться, но, как оказывается, только для осознания нашей слабости, поврежденности грехом и обретения мобилизующей веры в благодать. Такова категорическая педагогика “О рабстве воли”, глубинная диалектика духа, которую исповедовал Лютер. Если бы концепция “Диатрибы” была верна, замечает он, то трагический опыт праведников свидетельствовал бы нам только о том, что никто из людей не спасется. Надо сердцем пережить эту безжалостную очевидность, чтобы вдруг расслышать подлинный смысл библейских формул о спасении предвечно избранных. На фоне развенчанной идиллии Эразма они звучат как обнадеживающая весть. Для человека, прошедшего страдательный опыт обретения веры (опыт “второго рождения”), суровый промысел Божий, отчаивающий кабинетных рационалистов, — это шифр и синоним спасительной благодати.
Таков финальный пафос “О рабстве воли” — пафос беззаветного следования за Спасителем Христом, в выстраданном сознании своей избранности, прямой (соратнической) причастности к победоносному правому делу.
Работа Лютера, написанная на великолепной народной латыни и предназначенная для чтения вслух, оказала мощное воздействие на раннепротестантскую проповедь. Она положила начало обширной литературе, воспитывавшей волевого человека подвижнического, пассионарного и энтузиастического склада (такого, напр., как борцы за независимость Нидерландов или солдаты армии Кромвеля).
“О рабстве воли” завершает раннереформационную критику утилитарно-расчетливой сотериологии (т. н. теории “добрых дел”). Единственно приемлемую версию свободной воли Лютер видит в “неподкупной воле”, очищенной от всякой заботы о небесных наказаниях и наградах и приписывающей Богу все свои заслуги. Одновременно “О рабстве воли” является мощным философско-теологическим прологом к критике ренессансного титанизма, т. е. обожествления человека как творца и созидателя. В этот соблазнительный образ, говорил Лютер, “я не поверю до тех пор, пока мне не предъявят хоть одну сотворенную людьми лягушку...; сотворением вшей мне не хотелось бы вас отягощать” (там же, с. 340).