Автор: Пользователь скрыл имя, 22 Января 2012 в 22:21, биография
«Женские лики» во многом определили направленность лирики А. А. Блока, хотя это далеко не основной мотив его творчества. Творческая судьба поэта всегда была неразрывно связана с его личной жизнью
БЛОК И ЕГО ЛЮБОВЬ
«Женские лики» во многом определили направленность лирики А. А. Блока, хотя это далеко не основной мотив его творчества. Творческая судьба поэта всегда была неразрывно связана с его личной жизнью
Женщинам с Блоком не везло.
Ходила легенда, что две лучшие петербургские «гетеры» не однажды делали попытки соблазнить поэта. Но безрезультатно. Говорят, что, проболтав с дамами всю ночь на разные философско-литературные темы, Александр поднимался с дивана и со словами «Мадам, утро! Извозчик ждет!» выпроваживал искусительниц восвояси.
Что ж… Может быть.
Александр
был слишком увлечен
Если принять это утверждение, как верное, то и многое другое, касающееся места женщин в жизни великого поэта, станет понятным.
Александр любил Музу, а не Женщину. И первая, кто в полной мере ощутил эту его «необычность» на себе, была его жена, Любовь Дмитриевна.
Что повлияло на него? Склонность ли его к иррациональному? Или что-то другое?
Любовь Дмитриевна утверждала: «Физическая близость с женщиной для Блока с гимназических лет – это платная любовь и неизбежные результаты – болезнь… Не боготворимая любовница вводила его в жизнь, а случайная, безликая, купленная на (одну ночь) несколько (часов) минут. И унизительные, мучительные страдания…»
Думаю, проблема лежала несколько в иной плоскости. Боюсь, она была гораздо глубже и обширнее.
Но как
бы там ни было – отношения Блока
с женщинами складывались трудно.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ АЛЕКСАНДРА БЛОКА
Ксения Садовская познакомилась с Александром, тогда 16-тилетним мальчиком, на знаменитом германском курорте Бад-Наугейм. Она приехала лечить подорванное третьими, тяжелыми, родами сердце и расшатанные нервы. И уж никак не рассчитывала встретить любовь. В ее-то годы! Тридцать восемь лет! О какой любви может идти речь? Так если – только о легком, ни к чему не обязывающем, приключении.
Могла ли она знать, что готовит ей судьба?
Она, светская дама, говорунья и кокетка, наверное, желала развлечься, заманить в омут огромных синих глаз какого-нибудь из скучающих щеголей. Но уж никак не мальчика в гимназической тужурке, покорно носившего за матерью и теткой, с которыми он приехал на курорт, многочисленные книги, пледы, зонты и шали.
Мать Блока, Александра Андреевна, ни с кем не собиралась делиться своим «Сашурой». И она, поначалу не вполне верно оценившая исходившую от госпожи Садовской опасность, узнав о зарождающихся между «дрянной, бездушной кокеткой» и «скромным мальчиком» отношениях, впала в ярость. Она принялась устраивать сыну истерики с заламыванием рук и мольбами: «Капель, мне, Саша! Капель!» Но ничего не помогало. Сын впервые был совершенно равнодушен ко всему на свете, кроме своей «синеокой красавицы».
Ухаживал
он неумело, но страстно, чем немало
смущал Ксению Михайловну. Смущал и
трогал. И она сдалась. Борьба с
неистовым поклонником и
В такую ночь успел узнать я,
При звуках ночи и весны,
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны.
В то утро был открыт первый лирический цикл Блока, озаглавленный тремя буквами: «К.М.С». Цикл, ни одной строчки из которого юный поэт не показал матери. Впервые он не прочитал ей из написанного ни слова, и уязвленная, промучавшись пару дней, она нанесла «перезрелой кокетке» визит.
Ничего нового. Как и все ревнивые матери, она требовала «оставить ее Сашуру в покое», угрожала «гнусной совратительнице» каторгой (благо положение ее мужа ей эти угрозы вполне позволяло).
Ксения Михайловна отреагировала неожиданно. Выслушала угрозы, чему-то улыбнулась и… отворила дверь.
Впрочем, казалось, курортный роман вот-вот сойдет на нет.
Александра Андреевна торжествовала. В эти дни, вне себя от радости, что все вот-вот закончится, (ах, если б она могла знать, какую разрушительную силу имеют слова!) она позволила себе быть циничной.
«Куда деться, Сашурочка, возрастная физика, и, может, так оно и лучше, чем публичный дом, где безобразия и болезни?» - сказала она, усмехаясь.
Эта «пощечина» не охладила чувств, но что-то переменила в нем, будто осколок кривого зеркала вонзился в сердце.
С тех пор
осколок этот будет разрушать
Александра медленно, исподволь. А пока
отношения его с Садовской
продолжатся.
Ухожу от всех и думаю о том, как бы побыстрее попасть в Петербург, ни на что не обращаю внимания и вспоминаю о тех блаженных минутах, которые я провел с Тобой, мое Божество», - писал он своей возлюбленной Оксане.
И при этом… «Если бы Ты, дорогая моя, знала, как я стремился все время увидеть Тебя, Ты бы не стала упрекать меня… Меня удерживало все время все-таки чувство благоразумия, которое, Ты знаешь, с некоторых пор, слишком развито во мне, и простирается даже на те случаи, когда оно совсем некстати.»
Это оброненная фраза матери давала свои плоды.
Осколок поворачивался в сердце: «Возрастная физика, милый друг, что делать? А, может, оно и лучше, чем публичный дом?»
Впрочем, тогда еще он имел силы бороться. Бывало, посылая к черту благоразумие, он часами простаивал у ворот дома Садовской.
Но время
шло. Душа леденела. Свидания все чаще
прерывались ссорами. И, наконец, пришел
день, когда они расстались.
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА МЕНДЕЛЕЕВА – ЖЕНА ИЛИ МУЗА?
Расставанию способствовала встреча Александра с Любовью Менделеевой, дочерью знаменитого, талантливейшего ученого, Дмитрия Ивановича Менделеева.
Впрочем, что значит – встреча?
Давным-давно, когда отцы их еще служили вместе в университете, четырехлетнего Сашу и трехлетнюю Любочку вывозили вместе гулять в университетский сад. Но то было в детстве… А то – теперь, когда Любочке стукнуло шестнадцать.
Александр приехал в Боблово, - на белом коне, в элегантном костюме, мягкой шляпе и щегольский сапогах. И Люба понравилась ему практически сразу. Строгая и неприступная, она, как никто другой, подходила на роль Музы, выдуманной молодым поэтом.
Но отношения складываются странно. Поначалу они общаются, ставят вместе отрывки из «Гамлета», где Гамлет, разумеется, он, а она – Офелия.
Но потом все прекращается. Люба отдаляется от него, считает его «манерным фатом». И Блок перестает бывать у Менделеевых.
Так могло бы все и закончиться, если бы… не мистицизм Блока.
Однажды, будучи в состоянии очень близком с мистическому трансу, Александр шел по улице, в поисках Ее – своей великой любви, которую он назовет потом Таинственной Девой, Вечной Женой, Прекрасной Дамой. И Любочка, которая в этот самый миг спешила на факультет (в 1900 году Любовь Менделеева поступила на историко-филологический факультет высших женских курсов), самым неожиданным образом слилась в его представлении с тем идеалом, который он искал.
Встреча с Любочкой показалась ему Предзнаменованием.
Он вновь начинает посещать Менделеевых. Говорит о своей любви, смешивая земное и божественное, возносит Любочку на пьедестал, с которого она будет стараться спуститься всю свою жизнь. Она даже готова была вновь разорвать отношения. Но Александр оказался неуступчив.
Он предлагает ей руку и сердце. Она колеблется. Не находя другого способа воздействовать на свою Музу, он угрожает покончить с собой, если она не примет его предложения. Она принимает.
Собственно, с этого началась круговерть.
Александр, боготворивший свою молодую жену, вовсе не готов был к супружеским отношениям. Можно представить себе шок молодой жены, услышавшей однажды: «Нам и не надо физической близости…»
Не надо, потому что Муза должна оставаться Музой – недостижимой, божественно-далекой.
Он рассказывал Любе об отталкивающих, грубых, чувственных ритуалах служителей Астарты - богини любви, не знающей стыда. И о Той, другой Богине - о Душе Мира, Премудрой Софии, непорочной и лучезарной.
(Ах, Соловьев, Соловьев! С этой его «философией»! С этой его «богочеловеческой любовью»! С этим его «правилом» - не говорить «люблю» из мистического страха: назвав, убить любовь)
Александр говорил Любе о том, что свести вместе эти полюса нельзя, невозможно. Говорил, что физические отношения между мужчиной и женщиной не могут быть длительными. Если Люба станет ему не мистической, а фактической женой, рано или поздно он разочаруется и уйдет к другой. "А я?" - спрашивала Люба. "И ты уйдешь к другому". - "Но я же люблю тебя! Жить рядом с тобой и не сметь прикоснуться - какая мука!" Блок твердил: "Моя жизнь немыслима без Исходящего от Тебя некоего непознанного, а только еще смутно ощущаемого мною Духа. Я не хочу объятий. Объятия были и будут. Я хочу сверхобъятий!"
«Отвергнута, не будучи еще женой…» - напишет потом Любовь Дмитриевна в своих «И былях, и небылицах…»
А потом: «В один из таких вечеров неожиданно для Саши и со «злым умыслом» моим произошло то, что должно было произойти, — это уже осенью 1904 года»
«Злой умысел» увенчался успехом. После этого их отношения на время изменились,
«С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические встречи», - пишет Любовь Блок.
Ненадолго. Уже к весне 1906 года, то есть спустя год с небольшим, и эти редкие встречи прекратились.
Между тем дом их был по-прежнему полон гостей. Соловьев, Андрей Белый проводят в обществе Блока и его жены почти все время.
Дружба между Блоком и Белым начнется с явления почти мистического. «Мы встретились письмами, — вспоминал Белый, — я написал Блоку, не будучи с ним знаком; и на другой день получил от него письмо; оказывается, он в тот же день почувствовал желание мне написать… Наши письма скрестились в Бологом. Это было в декабре 1902 года».
С тех пор они – «братья».
Они практически не расстаются.
Блок к
этому времени в среде «
Андрей Белый дарит ей розы, Соловьев – лилии. Они, друзья, видят в Блоке своего пророка, а в его жене – воплощение той самой Вечной Женственности. Они просто преследуют Любовь Дмитриевну своим поклонением. Каждое ее слово, каждый жест истолковываются, всему придается значение. Наряды ее, прически – обсуждаются в свете высоких философских категорий.
И однажды поклонение Любови Дмитриевне, как неземному, высшему существу, сменяется у одного из «братьев», Андрея Белого, страстной любовью.
Андрей Белый (Борис Бугаев) берется «за дело» с неутомимостью настоящего Дон-Жуана. Он посвящает ей все: песни, которые поет, подыгрывая себе на рояле, стихи, которые читает, не отводя от нее взгляда, цветы, какие только может найти для «Воплощения Вечной Женственности».
«Не корзины, а целые «бугайные леса» появлялись иногда в гостиной…»
При этом оба – и Белый, и Любовь Дмитриевна, - не измеряли опасности выбранного ими пути.
«Злого умысла не было и в нем, как и во мне», - писала Любовь Блок.
И чуть позже: