Арсений Тарковский

 

Приснись мне, приснись мне, приснись,

приснись мне ещё  хоть однажды.

Война меня потчует солью,

а ты этой соли не трогай.

Нет горечи горше, и горло  моё

пересохло от жажды.

Дай пить. Напои меня. Дай  мне воды

хоть глоток, хоть немного.

 

16 октября 1941 года Тарковский  уехал из Москвы в переполненном  беженцами эшелоне в Казань, чтобы  оттуда добраться до Чистополя.  Там он с семьей жил в  проходной комнате, и в тридцатиградусные  морозы работал на разгрузке  дров. В конце октября и в  ноябре поэт создал цикл «Чистопольская  тетрадь», состоявший из семи  стихотворений. За два месяца пребывания в Чистополе Тарковский написал в Президиум Союза писателей около одиннадцати писем-заявлений с просьбой направить его на фронт. В декабре 1941 года он получил вызов в Москву и на подводах вместе с группой писателей направился в Казань, чтобы оттуда поездом добраться до Москвы. Там он получил направление в армию, и 3 января 1942 года был зачислен на должность писателя армейской газеты.

С января 1942 года по декабрь 1943 года Тарковский работал военным  корреспондентом газеты 1б-й армии  «Боевая тревога». Ему не раз доводилось участвовать в боевых действиях, за что он был награжден орденом  Красной Звезды. Солдаты вырезали его стихи из газет и носили в нагрудном кармане вместе с  документами и фотографиями близких. Несмотря на труднейшие условия военного быта и повседневную работу для газеты, Тарковский не забывал создавать  лирические стихи – «Белый день», «На полоски несжатого хлеба...», «Ночной дождь».

БЕЛЫЙ ДЕНЬ

 

Камень лежит у жасмина.

Под этим камнем клад.

Отец стоит на дорожке.

Белый-белый день.

 

В цвету серебристый  тополь,

Центифолия, а за ней -

Вьющиеся розы,

Молочная трава.

 

Никогда я не был

Счастливей, чем тогда.

Никогда я не был

Счастливей, чем тогда.

 

Вернуться туда невозможно

И рассказать нельзя,

Как был переполнен блаженством

Этот райский сад.

 

13 декабря 1943 года в  Витебской области Тарковский  был ранен разрывной пулей  в ногу. В тяжелых условиях  полевого госпиталя у него  развилась самая тяжелая форма  гангрены — газовая. Его жена  Антонина Александровна с помощью  Фадеева и Шкловского получила  пропуск в прифронтовую полосу, и перевезла раненого Тарковского  в Москву, где в Институте хирургии  Тарковскому произвели ампутацию  ноги. Пока Тарковский находился  в госпитале, умерла от рака  его мать, а сам он, выписавшись  в 1944 году из госпиталя, столкнулся  с новой жизнью, к которой с  трудом приспосабливался. В это  время Тарковскому помогало то, что за ним самоотверженно  ухаживала его вторая жена, навещали  друзья, Мария Ивановна и дети.

Михаил Синельников писал  о Тарковском: «Особенно много  в жизни Тарковского значила  Грузия. О Грузии — вереница его  стихов. С Тбилиси связаны и  воспоминания о некой прекрасной Кетеване, жившей в домике у подножия Мтацминды (этот дом Арсений Александрович  мне однажды показал). Пылко любил  он и Нату Вачнадзе… Однажды в  писательском ресторане Ната проходила  мимо столика, за которым сидел Тарковский. Арсений Александрович успел  сказать: «У меня есть мечта идиота, что вы со мной немного посидите!»  Через некоторое время они  решили пожениться. Наверное, это была бы самая красивая пара XX столетия. Специально для того, чтобы выйти  замуж за Тарковского, Ната приезжала  в Москву. Но история вышла не менее смешная, чем грустная. У  поэта были единственные приличные  брюки, и предыдущая жена, развод с  которой был решён и которая  знала о намерениях Тарковского, спешившего на свидание, вызвалась  эти брюки выгладить. Положила на них раскалённый утюг, и он провалился сквозь брюки. Имелись ещё потешные короткие брючки, в которых никак  нельзя было идти к Нате… Арсений  Александрович надел их и, удручённый, поплёлся к соседям, где познакомился с Татьяной Алексеевной, которая  и стала его последней женой… Много лет спустя в гостях у  Арсения Александровича были молодые  грузинские кинорежиссёры, друзья Андрея, и вдруг по глазам он угадал в  одном из них сына Наты Вачнадзе».

В Тбилиси Арсений Александрович  встречался с молодой женщиной по имени Кетевана, и посвящал ей стихи. Но родители Кетеваны возражали против возможного союза их дочери с приезжим поэтом.

Ты, что бабочкой чёрной и белой,

Не по-нашему дико и смело

И в моё залетела жильё,

Не колдуй надо мною, не делай

Горше горького сердце моё.

 

Чернота, окрылённая светом,

Та же чёрная верность обетам

И платок, ниспадающий с  плеч.

А ещё в трепетании этом

Тот же яд и нерусская  речь.

 

1947 год был особенно  трудным для Тарковского. Он  тяжело переживал расставание  со второй женой, которая спасла  ему жизнь, приехав за ним  во фронтовой госпиталь. Поэта  преследовали мысли о самоубийстве, и он даже носил яд в своем  кармане. В конце 1950 года он  развёлся с Антониной Бохоновой  и в январе 1951 года женился  на Татьяне Озерской.

Вечерний, сизокрылый,

Благословенный свет!

Я словно из могилы

Смотрю тебе вослед.

 

Благодарю за каждый

Глоток воды живой,

В часы последней жажды

Подаренный тобой.

 

За каждое движенье

Твоих прохладных рук,

За то, что утешенья

Не нахожу вокруг.

 

За то, что ты надежды

Уводишь, уходя,

И ткань твоей одежды

Из ветра и дождя.

 

Стихи в тетрадях

Мало ли на свете

Мне дано чужого, —

Не пред всем в ответе

Музыка и слово.

 

А напев случайный,

А стихи — на что мне?

Жить без глупой тайны

Легче и бездомной.

 

И какая малость

От неё осталась, —

Разве только жалость,

Чтобы сердце сжалось,

 

Да ещё привычка

Говорить с собою,

Спор да перекличка

Памяти с судьбою…

 

Из интервью Марины Тарковской: «Ходили слухи, что третий брак вашего отца не был счастливым. — Пять лет  он сопротивлялся этому браку, понимал, что совершает роковую ошибку. Но всё-таки не сумел преодолеть очень  сильную волю этой женщины. — Быть женой талантливого человека — значит, стать добровольной жертвенницей, служить  ему постоянно. — Вот этого  в ней как раз и не было. Татьяна  Алексеевна много работала и в  бытовом смысле уделяла мало внимания папе».

 

Внук поэта, Михаил Тарковский писал: «Грустная и поучительная вся эта история с дедушкой и его последней женой. Неохота  даже писать об этом, потому что получилось так, что, имея квартиру на Садовой, свой дом, жили они все последние годы в казенных домах творчества и  ветеранов кино. Помню дедушку  сидящим в уже какой-то старческой вековой полудреме с какой-нибудь книгой в руке. И как каждый час  заходили люди, от которых он так  устал за всю жизнь, что и сказать  нельзя.… В общем, загадочный человек  был и беззащитный…

22 марта 1951 года после  тяжелой болезни умерла Антонина  Бохонова. На ее смерть поэт  отозвался стихами «Смерть меня  к похоронам...» и «Фонари».

ФОНАРИ

Мне запомнится таянье снега

Этой горькой и ранней весной,

Пьяный ветер, хлеставший с разбега

По лицу ледяною крупой,

Беспокойная близость природы,

Разорвавшей свой белый  покров,

И косматые шумные воды

Под железом угрюмых  мостов.

 

Что вы значили, что предвещали,

Фонари под холодным дождем,

И на город какие печали

Вы наслали в безумье  своем,

И какою тревогою ранен,

И обидой какой уязвлен

Из-за ваших огней горожанин,

И о чем сокрушается  он?

 

А быть может, он вместе со мною

Исполняется той же тоски

И следит за свинцовой волною,

Под мостом обходящей быки?

И его, как меня, обманули

Вам подвластные тайные сны,

Чтобы легче нам было в июле

Отказаться от черной весны.

 

5 марта 1966 года умерла  Анна Ахматова, и ее смерть  стала для поэта большим личным  горем. 9 марта вместе с Вениамином  Кавериным Тарковский сопровождал  гроб с телом Анны Андреевны  в Ленинград, и выступил на  гражданской панихиде по ней.

Памяти Анны Ахматовой  поэт посвятил цикл стихотворений.

Предчувствиям не верю и  примет

Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда

Я не бегу. На свете смерти нет.

Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо

Бояться смерти ни в семнадцать лет,

Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,

Ни тьмы, ни смерти нет  на этом свете.

Мы все уже на берегу морском,

И я из тех, кто выбирает сети,

Когда идет бессмертье косяком.

 

В июле 1984 года на пресс-конференции  в Милане заявил о своем невозвращении  в Советский Союз Андрей Тарковский, уехавший ранее в Италию для съемок фильма «Ностальгия». Арсений Тарковский принял решение сына, уважая его  гражданскую позицию, но в письме к нему, написанному по настоянию  чиновников Госкино, он выразил свое убеждение в том, что русский  художник должен жить и работать на родине. Арсений Александрович тяжело переживал разлуку с сыном, и  смерть Андрея 29 декабря 1986 года стала  для него страшным ударом.Усилиями Секретариата Союза кинематографистов  с имени Андрея Тарковского был  снят запрет, что сняло опалу и  с его отца. В связи с восьмидесятилетием Арсений Тарковский был награжден  орденом Трудового Красного Знамени, и вышли его сборники «От юности до старости» и «Быть самим  собой». Но в подготовке этих книг к изданию Тарковский уже не участвовал из-за плохого состояния здоровья. В эти книги вошли стихи, ранее не включенные автором в свои сборники.

Последние годы Арсений Тарковский провел в Доме ветеранов кино. К  ноябрю 1988 года его состояние ухудшилось, и он был направлен на лечение  в Центральную клиническую больницу.

Арсений Тарковский скончался  в больнице вечером 27 мая 1989 года. Похороны состоялись 1 июня на кладбище в Переделкине.Там  же в храме Преображения Господня его отпевали…

Я свеча, я сгорел на пиру.

Соберите мой воск поутру,

И подскажет вам эта  страница,

Как вам плакать и  чем вам гордиться,

Как веселья последнюю  треть

Раздарить и легко умереть,

И под сенью случайного крова

Загореться посмертно, как слово.

 

В ноябре 1989 года Постановлением Правительства СССР поэту была посмертно  присуждена Государственная премия за книгу «От юности до старости».

В последний месяц осени, на склоне

Суровой жизни,

Исполненный печали, я вошёл

В безлиственный и безымянный лес.

Он был по край омыт молочно-белым

Стеклом тумана. По седым  ветвям

Стекали слёзы чистые, какими

Одни деревья плачут накануне

Всеобесцвечивающей зимы.

И тут случилось чудо: на закате

Забрезжила из тучи синева,

И яркий луч пробился, как в июне,

Как птичьей песни лёгкое копьё,

Из дней грядущих в прошлое  моё.

И плакали деревья накануне

Благих трудов и праздничных  щедрот

Счастливых бурь, клубящихся в лазури,

И повели синицы хоровод,

Как будто руки по клавиатуре

Шли от земли до самых  верхних нот.

 

Стихотворения Арсения Тарковского, звучащие в фильмах Андрея Тарковского.

Фильм «Сталкер» - в исполнении Александра Кайдановского

* * *

Вот и лето прошло,

Словно и не бывало.

На пригреве тепло.

Только этого мало.

 

Всё, что сбыться могло,

Мне, как лист пятипалый,

Прямо в руки легло.

Только этого мало.

 

Понапрасну ни зло,

Ни добро не пропало,

Всё горело светло.

Только этого мало.

 

Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала.

Мне и вправду везло.

Только этого мало.

 

Листьев не обожгло,

Веток не обломало...

День промыт, как стекло.

Только этого мало.

 

Фильм «Зеркало» - в исполнении Арсения Тарковского

Первые свиданья

Свиданий наших каждое мгновенье

Мы праздновали, как  богоявленье,

Одни на целом свете. Ты была

Смелей и легче птичьего крыла,

По лестнице, как головокруженье,

Через ступень сбегала  и вела

Сквозь влажную сирень в свои владенья

С той стороны зеркального  стекла.

 

Когда настала ночь, была мне милость

Дарована, алтарные врата

Отворены, и в темноте  светилась

И медленно клонилась нагота,

И, просыпаясь: "Будь благословенна!" —

Я говорил и знал, что  дерзновенно

Мое благословенье: ты спала,

И тронуть веки синевой  вселенной

К тебе сирень тянулась со стола,

И синевою тронутые веки

Спокойны были, и рука тепла.

 

А в хрустале пульсировали реки,

Дымились горы, брезжили моря,

И ты держала сферу на ладони

Хрустальную, и ты спала  на троне,

И — Боже правый! — ты была моя.

Ты пробудилась и  преобразила

Вседневный человеческий словарь,

И речь по горло полнозвучной силой

Наполнилась, и слово  ты раскрыло

Свой новый смысл  и означало: царь.

 

На свете все преобразилось, даже

Простые вещи — таз кувшин, - когда

Стояла между нами, как  на страже,

Слоистая и твердая  вода.

 

Нас повело неведомо куда.

Пред нами расступались, как миражи,

Построенные чудом города,

Сама ложилась мята нам  под ноги,

И птицам с нами было по дороге,

И рыбы подымались по реке,

И небо развернулось пред глазами...

 

Когда судьба по следу шла  за нами,

Как сумасшедший с бритвою  в руке.

 

Эвридика.

У человека тело

Одно, как одиночка.

Душе осточертела

Сплошная оболочка

С ушами и глазами

Величиной в пятак

И кожей - шрам на шраме,

Надетой на костяк.