Утверждение светских начал в изобразительном искусстве Санкт-Петербурга в первой четверти XVIII века

      Не претендуя подчас на глубокое раскрытие образа, миниатюра служила как бы поэтическим интимным напоминанием о близких людях и позволяла иметь их изображение всегда при себе. Почти беспрерывные войны начала XIX столетия способствовали увеличению числа миниатюр, ибо уходившие в поход брали с собой портреты родных и оставляли им на память свои. Такие портреты можно было носить на груди как брошь, вставлять в браслеты, перстни, медальоны, крышки часов и табакерок, в кожаные или бархатные переплеты. Миниатюра на эмали традиционно и широко использовалась как украшение церковной утвари. Но наиболее часто, оправленные в металлические или деревянные рамочки, миниатюры в большом количестве украшали стены кабинетов, спален и гостиных дворянских особняков, стояли на туалетных столиках, бюро, каминах. «Княжна Марья возвратилась в свою комнату, — читаем мы в романе Л. Н. Толстого „Война и мир“, — и села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами». Существовал и особый вид миниатюрного портрета — портрет императора, дававшийся в знак особой милости и как награда, носившийся обычно на груди на ленте или в петлице на банте.

      По названиям поселков, в которых с начала XIX века зарождались народные промыслы миниатюрной живописи, различают федоскинскую (лаковые изделия из папье-маше раскрашиваются маслом), палехскую, холуйскую и мстёрскую миниатюру (изображение наносится темперой на лаковых изделиях из папье-маше).

      Следует отметить, что на всем протяжении существования миниатюры художники постоянно совершенствовали краски, искали новые материалы. Пробовали писать на мраморе или неполированном стекле, но на них краска ложилась плохо. Во второй половине XVIII века в Европе появилась так называемая «живопись на стекле». Это были миниатюры, написанные тушью или маслом на небольших кусках плотной ткани, которые затем приклеивались к выпуклому стеклу специальной прозрачной пастой. В начале XIX в. появляются миниатюры, вышитые по шелку, они также вставлялись под стекло и назывались «велюрными картинами». А с появлением фотографии в середине XIX в. портретная миниатюра повсеместно выходит из широкого употребления.

      Петровская  гравюра.

      Самым доступным и распространённым видом изобразительного искусства в Петровскую эпоху была гравюра.

      Гравюра (фр. gravure от нем. graben — копать или фр. graver — вырезать, создавать рельеф) — вид графического искусства, подразумевающий создание разными способами печатных форм — «досок» (так именуются и металлические печатные формы; в цветной гравюре, кьяроскуро — несколько досок) для тиражирования изображения путём печати (в том числе и ручной, например, притиркой — с маленьких досок) с её рельефных поверхностей (см. — Высокая печать). Иногда трафаретную печать — этот вид прикладной графики (сериграфия, шелкография и т. п.), ошибочно относят к гравюре, которая собственно является по определению видом станковой графики. Каждый оттиск с печатной формы считается авторским произведением (даже в тех случаях, когда доску нарезал гравёр по рисунку художника).

      Гравюры отражали важнейшие события, служили  своеобразными учебными пособиями  и иллюстрациями в книгах. Традиции русского гравировального искусства  заложили голландские мастера Адриан Схонебек (1661 —1 702) и Питер Пикар (1668 или 1669—1737).

      Самым знаменитым русским гравёром начала XVIII столетия был Алексей Фёдорович  Зубов (1682 или 1683 — после 1749). Его  работы запечатлели военные победы Петра I на суше и на море, свадьбу  Петра и Екатерины в 1712 г. и главное «творенье» русского царя реформатора — строящийся Санкт Петербург.

      Родился А. Зубов в Москве в 1682 в семье Ф.Е. Зубова, видного мастера иконописи, монументальной живописи и книжной миниатюры, работавшего вместе с С.Ф.Ушаковым в Оружейной палате, где Алексей учился иконописному делу (1695–1699). Затем его наставником стал голландский мастер А.Шхонебек, который обучил молодого художника техникам офорта, резцовой гравюры, а также «черной манере» (меццо-тинто). В этих техниках Зубов и работал, порою их совмещая. С 1711 служил старшим мастером сенатской типографии в Петербурге. После закрытия типографии (1727) пытался устроиться в Гравировальную палату Академии наук, но, не найдя постоянной работы, вернулся (около 1730) в «первопрестольную».

      Приемы  западноевропейской барочной графики, с одной стороны, впрямую копировались Зубовым, с другой – обретали под  его резцом особую свежесть и новизну. Созданные им батальные композиции, сцены празднеств, виды новой столицы  – все в равной мере бравурно-триумфальны, полны мажорной динамики (гравюры Свадьба Петра I, 1712; Баталия близ Гангута, 1715; Баталия при Гренгаме, 1721; Вид Васильевского острова, 1714; Вид Санкт-Петербурга, 1727; и др.). Всюду проступает бодрый пафос строительства нового общества (характерно, что в своих петербургских ведутах – городских пейзажах – Зубов постоянно изображал еще только запроектированные здания в виде уже возведенных). Работал как по собственным эскизам, так и по рисункам архитектора М.Г.Земцова и оригиналам других мастеров. Гравировал также парадные портреты (Петра I, Екатерины I, императрицы Анны Ивановны и других высоких особ). Одним из последних его произведений явился большой (выполненный на 7 досках) вид Соловецкого монастыря (1744).

      Заметный  вклад в становление русской гравюры нового времени внес и его старший брат Иван (1667 – после 1744), который также учился в Оружейной палате и у Шхонебека; с 1708 служил под началом П.Пикара в Московской типографии. Работал в тех же техниках и жанрах, что и брат, был его соавтором по Соловецкому монастырю.

      На  гравюре Алексея Зубова (1682—1751) предстает  петербургская набережная, по которой  гуляют знатные дамы и кавалеры. За ними Нева и корабли с надутыми ветром парусами. На заднем плане Петропавловская крепость.

      С необыкновенной точностью гравер сумел  передать не только мельчайшие детали городского пейзажа начала XVIII в., но и бытовые мелочи: платья, веера, прически, камзолы, шляпы и многое другое.

      После победы русского флота у мыса Гангут в 1714 г. второе морское сражение со шведами произошло у острова Гренгам.

      27 июля 1720 года шведская эскадра в очередной потерпела поражение, теперь «при очах английских», то есть в присутствии английской эскадры. В сражении были захвачены четыре шведских фрегата, 104 пушки и 407 пленных.

      Такого  массового и торжественного шествия  москвичи еще никогда не видали. Вся церемония была разработана  самим Петром I. Она началась в 8 часов  утра у Серпуховской заставы. «Во  все продолжение… беспрерывный происходил гром пушек с валов крепостных и расставленной во многих местах артиллерии, гром увеличивал звон колокольный по всей Москве». На пути следования войск были расставлены 7 триумфальных ворот, которые в аллегорической форме прославляли «славную викторию».

      Открывал  процессию лейб-гвардии Семеновский полк под командой генерал-майора кн. М.М. Голицына с трофеями, захваченными при Лесной (в сентябре 1708 г.), затем, за ротой лейб-гвардии Преображенского полка, шли шведские пленные — солдаты, 250 офицеров и генералов, а также трофейная артиллерия, 300 трофейных знамен и обоз Карла XII, взятые под Полтавой и Переволочной (27 и 30 июня 1709 г.). Пленных шведских солдат было более 17 тыс. человек.

      Завершал  шествие Преображенский полк во главе  с Петром I в мундире полковника, который был на нем в день Полтавской битвы; за императором следовали подполковники того же полка: князь А.Д. Меншиков, получивший за Полтаву звание генерал-фельдмаршала, и князь В.В. Долгоруков.

      В 1711 г., незадолго до начала Прутского похода, Петр объявил о своем браке с Екатериной. Свадьба состоялась 19 февраля 1712 г. Дочери Екатерины — Анна и Елизавета, трех и пяти лет, — исполняли обязанности фрейлин. Венчание было совершено частным образом в маленькой часовне, принадлежавшей князю Меншикову. В его же петербургском дворце состоялось празднество по случаю бракосочетания. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Заключение

     Согласно  одной из самых распространенных гипотез происхождения культуры, последняя возникает как культура городов (И.С. Дьяконов, М. С. Каган). То есть те древние цивилизации (религиозно-мистические по духу своему), которые не создали городской среды, культурой в современном смысле не обладали тоже. При всей спорности такой позиции, нельзя не признать, что выделение городской культуры как единственно сопричастной цивилизации, стало одной из ведущих парадигм современного урбанистического сознания.

     «Мистический», «религиозный» дух Петербурга − это те параметры его бытия, без которых онтологическая глубина города просто не может быть понята. Внешние проявления «культурности», «интеллигентности» и даже «столичности» являются лишь контуром духовной истории Петербурга. Петербург издавна является объектом анализа со стороны разных областей знания − от истории и филологии до семиотики и феноменологии. Город как живой, «физический», организм действительно выявляет множество планов для своего восприятия.

     Культура  — стратегический потенциал развития Санкт-Петербурга как интегрированного в российскую и мировую экономику  многофункционального города европейских  стандартов.

     Традиционно считается, что Санкт-Петербург символизирует уникальный европейский аспект России, занимая особое место среди величайших столиц мира. Имя города в огромной степени символизирует интернациональный характер Санкт-Петербурга.

     Петербург может быть понят многоликим человеком, который реализует свою судьбу во вполне реальном историческом времени. 
 
 
 
 
 

Список  использованных источников

1. Алисов, Д.А. Урбанизация и культура./ Д.А. Алисов. − М.: Мысль, 2004. − 377 с.
2. Анциферов, Н.П. Непостижимый город./ Н.П. Анциферов. − Л.: Лениздат, 1991. − 373 с.
3. Город как социокультурное явление исторического процесса / отв. ред. Э.В. Сайко. − М.: Наука, 1995. − 351 с.
4. Каганов Г.З. Санкт-Петербург: образы пространства. М.: ИНДРИК, 1995. − 223 с.
5. Кравченко, А.И. Культурология./А.И. Кравченко. − М.: Академический проект, 2001. − 465 с.
6. Маркарян,  Э.С. Теория культуры и современная наука./ Э.С. Маркарян. − М.: Мысль, 1983. − 402 с.
7. Прогулки по Петербургу. Здесь будет город/ Сост: Л.К.Ермолаева, И.М.Лебедева. − С.-Пб.: Нева, 1995. − 405 с.
8. Соколов, Э.В. Город глазами культуролога./ Э.В. Соколов. − С.-Пб.: Нева, 2007. − 393 с. 
9. Флиер, А. Теория и история культуры./ А. Флиер. − М.: Мысль, 2002. − 386 с.