Творчество Тициана

Одновременно  Тициан работал над  «Поклонением Святой Троице», находящимся  в Прадо: это большое  полотно было ему  заказано Карлом V во время пребывания в Аугсбурге, и  художнику понадобилось почти четыре года для его завершения. Сложная иконография, порожденная религиозной экзальтированностью мадридского двора, образующего в картине как бы единое целое с Небесным царством, позволила по-разному интерпретировать произведение, считавшееся то изображением Рая, то – «Страшного суда». Справа в ракурсе под фигурами Карла V, его жены Изабеллы, принца Филиппа и других высокопоставленных особ появился и автопортрет Тициана, словно художник хотел засвидетельствовать свою принадлежность к этому миру, свою связь с ним.  
 
Также для Габсбургов, между 1553 и 1554 годами, он завершил «мифологические поэзии» с очевидным эротическим смыслом (обе находятся в Прадо): «Венеру и Адониса и Данаю». Если Даная представляет собой по существу вариант картины, выполненной десятью годами раньше для семьи Фарнезе (вместо амура здесь появляется - что более соответствует тексту Овидия - фигура старой кормилицы, собирающей в фартук золотые монеты, в которые превратился Юпитер, чтобы овладеть молодой девушкой), то картина «Венера и Адонис», напротив, сама стала прототипом многочисленных реплик. В обоих случаях встреча возлюбленных происходит на фоне теплого света заката, когда мягкие красочные тона как бы растворяются друг в друге. Фигуры молодых обнаженных женщин, несомненно, вдохновлены скульптурами Микеланджело – «Авророй» и «Ночью» из капеллы Медичи, однако истинно тициановским остается колорит картин, где краски словно мерцают от пронизывающего их света, подчеркивая экстатический накал чувств.  
 
Захватывающей поэтической силой отличается также «Венера перед зеркалом» из Вашингтона (1554-1555), иконографически восходящая к знаменитой римской статуе богини из собрания Медичи.  
 
В конце пятидесятых годов Тициан завершил три значительных алтарных образа. В 1557 году он закончил «Благовещение» для церкви Сан Доменико Мадлсоре в Неаполе; в 1558 – «Распятие Христа с Мадонной» и «Святыми Домиником» и «Иоанном» для церкви Сан Доменико в Анконе и в 1559 – «Мученичество святого Лаврентия» для венецианской церкви Крестоносцев (впоследствии - церкви Иезуитов), заказанное ему в 1548 году Лоренцо Массоло. Все три алтарные картины, среди которых высоким живописным качеством выделяется венецианская, имеют общие стилистические черты: в них Тициан обратился к ночным сценам, используя совершенно новую живописную технику. Густая красочная магма из сгустков красочного пигмента, как бы пронизанного светом (белила, камедь, ярко-желтый, карминно-красный) образует поверхность картины, создавая эффект освещения, исходящего изнутри. Эта техника, которой Тициан будет пользоваться до самой смерти, замечательно описана Марко Боскини на основе свидетельства Пальмы Младшего, в молодости бывшего учеником Тициана: «Тициан покрывал свои холсты красочной массой, словно служившей основанием для того, что он хотел в дальнейшем выразить. Я сам видел также энергично сделанные подмалевки, нанесенные ударами густо насыщенной кисти чистым красным тоном, призванным наметить полутон, либо белилами. Той же кистью, окуная ее то в красную, то в черную, то в желтую краску, он придавал рельефность освещенным частям. С этим же великим умением, при помощи всего лишь четырех мазков, вызывал он из небытия обещание прекрасной фигуры... Заложив эти драгоценные основы, он поворачивал свои картины лицом к стене и порой оставлял их в таком положении месяцами, не удостоив даже взглядом: когда он брал их снова в работу, он разглядывал их с суровым вниманием, точно это были его злейшие враги, дабы увидеть в них какие-либо недостатки. И по мере того, как он открывал черты, не соответствующие его тонкому замыслу, он принимался действовать, подобно благодетельному хирургу, без всякой жалости удаляющему опухоли... Работая таким образом, он корректировал фигуры, пока не достигнет той высшей гармонии, которая способна была выразить красоту Природы и Искусства. Чтобы дать возможность высохнуть картине, он быстро переходил к следующей, производя над ней аналогичную операцию. Выбрав надлежащий момент, он покрывал затем этот костяк, представлявший своеобразный экстракт из всего наиболее существенного, живой плотью, доводя ее посредством ряда повторных мазков до такого состояния, что ей, казалось, недоставало только дыхания. Никогда он не писал фигуры alla prima (т.е. с одного раза)... Последние мазки он наносил легкими ударами пальцев, сглаживая переходы от ярчайших бликов к полутонам и втирая один тон в другой. Иногда он тем же пальцем наносил темный штрих в какой-нибудь угол, чтобы усилить это место, иногда мазок красного, подобный капле крови, чтобы оживить поверхность холста. Именно так доводил он до полного совершенства свои фигуры. И Пальма мне говорил, что он заканчивал картины более пальцами, нежели кистью».  
 
Таким образом, Тициан пришел к разделению рисунка и пластики при изображении фигур: отныне точность в передаче деталей и локальность цвета, долгое время характерные для произведений Тициана, сменились живописью, сотворенной только красками, нанесенными широкими мазками, которые он в завершение смешивал, растирая их пальцами, точно так, как делает скульптор, когда лепит из глины.  
 
Эта стилистическая фаза, получившая название «магического импрессионизма», не была достойно оценена современниками, которым казалось, что обращение к такому стремительному и лаконичному стилю вызвано физическим увяданием старого художника и в особенности - утратой им остроты зрения. Чтобы убедиться в несправедливости подобного суждения, достаточно рассмотреть такое произведение, как «Положение во гроб», посланное в 1559 году Филиппу II и находящееся ныне в Прадо, - волнующий образец мастерской живописи и глубокого психологизма и первый пример патетических, пронизанных чувством отчаяния религиозных композиций, которые Тициан будет писать в последние годы жизни.  
 
С точки зрения стиля очень близки друг другу две знаменитые «мифологические поэзии», написанные в это же время для Филиппа II (ныне в Эдинбурге): «Диана и Каллисто» и «Диана и Актеон». Снова трагический характер сюжетов (охотник Актеон случайно увидел Диану с нимфами, купающимися в источнике, за что был превращен богиней в оленя и растерзан собаками; Каллисто, нимфа - спутница богини Дианы, и давшая, как и та, обет девственности, забеременела от Юпитера и была изгнана, когда богиня раскрыла ее тайну) заставляет художника придать картинам драматизм, усиленный вибрацией насыщенных и подчеркнуто контрастных тонов.  
 
К этой же, чрезвычайно активной фазе творчества Тициана принадлежат и другие картины на мифологические сюжеты, исполненные для Филиппа II в последующие годы: ослепительное «Похищение Европы» из Бостона, датируемое 1559-1562 годами, также пронизано беспокойством и отчаянием; «Диана и Актеон» из Лондона с драматической сценой в пейзаже, изображающей юного охотника, раздираемого сворой собак, в которой господствуют мертвенно-бледные тона, предвещающие смерть; «Персей и Андромеда» (1562-1563) из коллекции Уоллес в Лондоне с превосходным изображением страшного чудовища, появляющегося в ночи из морских глубин, из бурлящих волн, освещенных светом луны. 

Два единственных в своем  роде шедевра Тициана  восходят, по всей вероятности, к 1562 году: «Автопортрет» (Берлин) и «Благовещение» для венецианской церкви Сан Сальваторе. В «Автопортрете» мы видим старого художника (ему уже более семидесяти лет), с театральной величественностью вырисовывающимся на темном фоне. На нем серебристо-белая рубашка, широкая темная одежда, отороченная мехом. Он не прибегает ни к каким атрибутам, связанным с профессией живописца. На личность Тициана намекает только золотая цепь, гордо напоминающая о звании Рыцаря Золотой шпоры, полученном им в 1533 году от Карла V. В прошлом часто указывали, что это произведение осталось незавершенным, ссылаясь на дробность мазка и отсутствие четких контуров, характерных для позднего стиля Тициана. Однако то, что эта картина и почти все современные ей произведения кажутся незаконченными, - не случайно, но является выражением осознанной поэтики: формы получают исключительную экспрессию благодаря световым эффектам, благодаря тому, что через состояние незавершенности, «non finito», передается тревога, смятение и душевная неудовлетворенность творца. Поразительное техническое мастерство старого Тициана также служит передаче душевного переживания. Этот аспект его творчества смогла понять современная критика, оценившая позднюю манеру художника. Нельзя, разумеется, утверждать, что светозарное «Благовещение» из церкви Сан Сальваторе, заказанное Тициану в 1559 году богатым торговцем Антонио Корнови делла Веккья и завершенное, видимо, в 1562 году, является произведением «несовершенным» (то есть незаконченным), как пишет Вазари. Речь идет об одном из величайших творений последних лет жизни Тициана, в котором проявляются различные - противоречивые, но основополагающие - элементы его позднего стиля: гамма вибрирующих, сдержанно-чувственных красочных тонов в фигуре ангела, чьи волосы и распахнутые крылья в сиянии света кажутся сотворенными из расплавленного золота; свободные мазки, лишающие формы отчетливости; бездна бесконечного, раскрывшаяся в пламенеющем небе, взорвавшемся, подобно фейерверку, мириадами ангелов, словно короной окруживших голубя Святого Духа.  
 
Старый Тициан переживал трагически-беспокойные годы, в его душе жили отчаяние и страх смерти: в 1556 году неожиданно умер Пьетро Аретино, близкий друг художника на протяжении почти тридцати лет жизни; в 1558 году в одиночестве монастыря де Юсте ушел из жизни Карл V, с которым его связывало давнее и искреннее чувство благодарности и уважения; в 1559 году скончался брат Франческо, верный и скромный сотрудник Тициана в исполнении многих живописных работ. Насколько тяжело переживались Тицианом эти утраты, позволяют судить его письма, адресованные Филиппу II, но, прежде всего, эти события его жизни отразились в живописи. В «Положении во гроб» из Прадо, написанном в 1565 году, композиционно близком картине на тот же сюжет, посланной Филиппу II в 1559 году, смятенные жесты присутствующих при погребении выражают их отчаяние из-за смерти Спасителя. Даже в мифологическом сюжете, который, казалось бы, должен быть полон радости, как в картине «Венера, завязывающая глаза Амуру», написанной около 1565 года, он находит предлог для повествования, полного внутреннего беспокойства, проявляющегося в печальных и задумчивых лицах, в напряженном цвете неба, словно охваченного пожаром.  
 
То же относится и к выполненным в это время многочисленным вариантам композиций на тему «Кающаяся Мария Магдалина», прототипом которых признается полотно из Санкт-Петербургского Эрмитажа: их напряженный драматизм выступает с особой отчетливостью, когда сопоставляешь этот шедевр старого Тициана с картиной на аналогичный сюжет, написанной в 1533 году для герцога Урбинского и хранящейся в Питти. То же и со второй картиной на тему «Мученичество Святого Лаврентия», посланной в декабре 1567 года в Испанию и предназначавшейся для главного алтаря церкви монастыря Сан Лоренцо в Эскориале: она повторила композиционную схему, использованную в предшествующем алтарном образе на этот же сюжет, написанном в 1559 году для церкви Крестоносцев, но изобразительный язык отличается особым, полным отчаяния драматизмом, в котором экспрессивные возможности тициановской поэтики последнего периода творчества доведены до крайней степени.  
 
В это время, когда Тициан сосредоточился главным образом на религиозных сюжетах, он нашел в себе силы еще раз обратиться к портрету, исполнив между 1567 и 1568 годами два шедевра: «Автопортрет» из Прадо и «Портрет Лкопо Страда» из венского Музея истории искусств. По сравнению с предшествующим автопортретом, находящимся ныне в Берлине, Тициан в новом «Автопортрете» полностью изменил постановку фигуры, изобразив себя в профиль одетым в черное с кистью - символом своей профессии - в руке и с золотой цепью на шее, которую мы уже видели в берлинском портрете. Но главное отличие в том, что берлинский автопортрет выражал уверенность и внутреннюю силу, которые ныне исчезли: несколько лет, отделяющие один портрет от другого, сказались на внешнем облике старого художника, но более всего - на его вере в себя.  
 
Столь же великолепен по живописи «Портрет Лкопо Страда», знаменитого антиквара, написанный как бы небрежными мазками коричневых и охристых тонов, на котором выделяется камзол черного бархата, надетый на красную рубашку, и серебристая лисья шуба, наброшенная на плечи. Изображение деталей, указывающих на его профессиональные занятия (статуэтка, монеты, книги, рама), не отвлекает внимание от характеристики лица Якопо Страда, чей взгляд вопросительно обращен за пределы картины, к зрителю.  
 
С этими произведениями молено сблизить «Аллегорию Времени, которым управляет Благоразумие» из Лондона, где портреты Тициана, его сына Орацио и внука Марко соединены с головами животных: соответственно - с волком, львом и собакой, что намекает на прошлое, настоящее и будущее. Надпись в верхней части картины – «ех praelerito praesens prudenter agit, ni futurum actione deturpet» (опираясь на прошлое, настоящее поступает благоразумно, чтобы не повредить будущему) - является ключом к расшифровке сложной иконографии картины. 
 

По  мере приближения  к семидесятым  годам хронология тициановских произведений становится все более  приблизительной, в  какой-то степени  из-за стилистической однородности. В то время исполнено  много картин на религиозные сюжеты, среди которых трогательная «Мадонна с младенцем» из Лондона и маленький алтарный образ, написанный, возможно, в 1566 году для капеллы семьи Вечеллио в архидьяконской церкви в Пьеве ди Кадоре. Достойна внимания серия картин, посвященных Страстям Христа – «Коронование терновым венцом» из Мюнхена, «Поругание Христа» из Сен-Луи, «Се человек» из Санкт-Петербурга и две версии «Несения креста» из Санкт-Петербурга и Мадрида. В этих произведениях, проникнутых глубоким драматизмом, красочные мазки становятся все более импровизационными, как бы хаотическими; художник отвергает натуралистическую описательность, чтобы акцентировать эмоциональную сторону сюжета и передать собственное к нему отношение. Этим можно объяснить изображение пота, смешанного с кровью, который покрывает истязаемое тело Христа в картине из Мюнхена, или мрачные вспышки сернистых тонов в маленьком полотне из Сент-Луиса. Отношения с Филиппом II продолжались до конца жизни Тициана: среди последних картин, отправленных в Испанию, особенно значительна «Тарквиний и Лукреция» (ныне в Кембридже) - сцена, поражающая динамикой, подобной вспышке молнии, подчеркнутой скольжением лучей света на первом плане. В Вене сохранилась картина, в которой можно увидеть «первую идею» этой композиции. Она больше, чем какое-либо другое произведение, позволяет представить то, о чем рассказывал Пальма Младший - как Тициан пальцами втирал краски, завершая свои полотна.  
 
Таким образом, мы подошли к 1575-1576 годам, когда Тициан заканчивал последние свои произведения. Два из них - официальные заказы: одно, для Палаццо Дожей, изображает «Дожа Антонио Гримани, коленопреклоненного перед Верой в присутствии Святого Марк»а и выполнено с явным участием помощников; другое, посланное Филиппу II – «Испания приходит на помощь Религии», написано в память об участии испанского флота в битве при Лепанто и целиком принадлежит самому Тициану.  
 
Полотна, завершающие творчество Тициана, относятся к последним месяцам, если не дням его жизни. Большая часть из них после смерти художника оставалось в его мастерской и была продана сыном Тициана, Помпонио, различным венецианским коллекционерам. Среди них –«Святой Себастьян» из Санкт-Петербурга, написанный в сернистых тонах, - шедевр живописной виртуозности, особенно проявившейся в необыкновенном пейзажном фоне; «Ребенок с собаками» (Роттердам), чей таинственный сюжет искусствоведы не могут с достоверностью объяснить; а также «Пастух и нимфа» из Вены - живопись, пронизанная мерцающим светом, в котором нашли свое воплощение наиболее выразительные и характерные эффекты палитры позднего Тициана.  
 
Ощущение приближающейся смерти овевает шедевр, над которым Тициан работал летом 1576 года, когда в Венеции свирепствовала страшная чума, унесшая - среди многих других - любимого сына художника, Орацио. Иконография «Наказания Марсия» из Кромержижа имеет своим источником фрески Джулио Романо в зале Метаморфоз в Палаццо дель Те в Мантуе: словно изнутри горящие коричнево-красные тона фона, темная колористическая гамма, едва оживленная неожиданными вспышками света, подчеркивают леденящую жестокость мифологического сюжета. Скрытый смысл этого произведения интерпретировался по-разному, однако присутствие в правой части картины самого Тициана в облике Мидаса позволяет отдать предпочтение гипотезе, которая видит в ней горестные размышления художника над собственной жизнью, над своими иллюзиями о возможности «преобразить материю в драгоценное живописное изображение, угасшими из-за осознания абсолютной ничтожности художественного творчества перед бедствиями истории».  
 
«Оплакивание Христа» из галереи Академии в Венеции предназначалось для капеллы Христа в церкви Фрари (благодаря этому Тициан надеялся получить разрешение быть там погребенным). Но когда художник умер 27 августа 1576 года, картина еще не была полностью закончена и завершил ее с помощью небольшой ретуши Пальма Младший. Это грандиозное полотно на тему смерти, евхаристической жертвы и воскресения является живописным завещанием Тициана. Как и в других произведениях этого времени, здесь царит глубокий драматизм и сдержанная печаль: об этом свидетельствуют трагическая фигура кричащей в отчаянии Магдалины или страшные львиные головы на цоколях статуй, обрамляющих нишу, - предвестие потустороннего мира, неизвестного и потому еще более пугающего. По поверхности картины бегут трепещущие, лихорадочные мазки, нанесенные кистью и пальцами старого художника, и свет скользит по фигурам, выделяющимся на серебристом архитектурном фоне.