Внешнеполитическая стратегия Александра Невского и его потомков

     Внешнеполитическая  деятельность Александра Невского, выпавшая на один из тяжелейших для Древнерусского государства периодов  истории, неоднократно привлекала внимание исследователей. Решительность и неординарность поступков великого князя в отношениях с Европой и Азией снискали ему славу вдумчивого политика и дальновидного стратега. Однако далеко не все внешнеполитические инициативы Александра Ярославича получили в историографии единодушно положительные оценки. Не вызывает никаких разногласий его твердая линия по защите русских пределов от шведской и немецкой агрессии. Победы князя на западных границах с энтузиазмом воспринимались современниками и точно также находили и находят положительную оценку у российских историков всех периодов.

     Не  столь единодушен в науке взгляд на отношения Александра Ярославича с монгольскими завоевателями. Высказываемые  по этому вопросу мнения носят  подчас диаметрально противоположный  характер. Ряд исследователей считает, что князь вынужден был смириться  и подчиниться сложившимся неблагоприятным  обстоятельствам. Другие подчеркивают, что Александр осознанно и  целенаправленно пошел на союз с  Золотой Ордой и использовал  его в своих целях. В разработке этой точки зрения дальше всех пошел  Л. Н. Гумилев, доказывающий существование  прямого политического и военного союза между Русью и Золотой  Ордой.

     Отношения Александра Невского с Золотой Ордой не могут быть ограничены лишь рамками личности великого князя. Они самым непосредственным образом касаются выработки внешнеполитической линии княжеской власти в новых для Русского государства условиях, сложившихся после монгольского завоевания. Выяснение сути отношений Александра Невского с Ордой позволяет ответить и на вновь поднятый в последнее время вопрос: «А было ли на Руси монгольское иго?». Уже одна только вынужденная поездка в Центральную Азию, заставившая князя бросить государственные дела на два с лишним года, являет собой убедительнейшее свидетельство не просто политической, а чисто феодальной многогранной зависимости от монголов, пронизавшей всю структуру русской государственности.

     Золотая Орда как государство возникла в  самом конце 1242 г. и уже в начале следующего — 1243 г. — хан Бату с  присущей ему энергией начал оформлять  отношения с русскими князьями. Ярослав  Всеволодович как великий князь  Владимирский вынужден был приехать в ханскую ставку по вызову именно в 1243 г., дабы пройти достаточно унизительную процедуру получения ярлыка, подтверждающего его титул. Что же касается его сына, то он мог чисто формально не ездить на поклон к хану, так как не занимал Владимирского стола. Можно назвать и еще одну причину не появления новгородского князя в ханской ставке. Монгольские войска в процессе завоевания Руси так и не смогли достичь Новгорода Великого, в результате чего его жители считали себя непокоренными. Власть же монголов здесь осуществлялась опосредованно через великого князя Владимирского и напрямую новгородцы длительное время не сталкивались с ханскими чиновниками. Поэтому откровенно независимое поведение Александра в глазах монголов носило явно демонстративный характер. Особенно контрастно это выглядело на фоне поездок в Орду многочисленных русских князей, которые старались извлечь из них максимальную пользу для себя.

     Александру  Ярославичу удавалось в течение четырех с лишним лет (1243—1247) воздерживаться от поездок в Орду; Это был период подчеркнутого, хотя и молчаливого неприятия ханской власти, все тяготы отношений с которой ложились на плечи великого князя Владимирского. Не появляясь в Орде лично, Александр именно в этот период показывает себя защитником русских пленных «посылая к царю в Орду за люди своя, иже племени быша от безбожных татар. И много злата и сребра издава на пленник их, искоупая от безг божных татар, избавляя их от бед и напасти». Это летописное сообщение фиксирует одну из важнейших сторон деятельности Александра в Орде, которой он занимался на протяжении всей своей жизни.

     Основу  политических взаимоотношений Руси с Золотой Ордой довольно успешно  начал закладывать отец Александра великий князь Владимирский Ярослав  Всеволодович. Его первую поездку  к хану Бату в 1243 г. можно считать  не просто удачной, а серьезным дипломатическим  успехом   с обнадеживающей перспективой. Это следует из сообщения летописи о том, что золотоордынский хан «почтил Ярослава великою честью и отпустил». Одновременно в Монголию отбыл сын Ярослава Константин, возвратившийся к отцу также «с честью» в 1245 г. Однако поездка Константина была расценена имперским правительством как явно не соответствующая уровню столь ответственной миссии. Скорее всего Константин привез отцу жесткий приказ прибыть в Монголию лично. Такое предположение подтверждается летописным сообщением о том, что Ярослав сразу же по прибытии Константина направился к Бату, а оттуда в Монголию. Дальнейшие события приняли Ярко выраженный драматический характер, причем источники не раскрывают причины такого резкого поворота.

     В Монголии Ярослав Всеволодович был  отравлен вдовой каана Угедэя Турашной, являвшейся регентшей престола. Чем князь мог ей не угодить, можно только строить догадки с разной степенью достоверности. Летопись сообщает, что он скончался «идя от канович месяца сентября на память святого Григорья»,6 т. е. 30-го сентября 1246 г. Свидетелем печального события стал Плано Карпини, приводящий подробности кончины великого князя через семь дней после угощения в каанской юрте. Очевидец уточняет русскую летопись, рассказывая, что князь скончался, не «идя от Канович», а в отведенной ему юрте через семь дней после пира, причем тело его «удивительным образом посинело».

     Тотчас  после смерти Ярослава вдова Угедэя — мать нового каана Гуюка, — направила гонца к Александру Ярославичу с приказом прибыть в Монголию для получения владений отца. Это приглашение, а вернее приказ о прибытии в Монголию, показывает, что регентша не сомневалась в том, кто унаследует власть отравленного Владимирского князя. Не исключено, что сына ждала такая же участь по прибытии в Каракорум, как и отца. Специальные курьеры имперской почты преодолевали расстояние от Каракорума до Владимира примерно за два месяца и, таким образом, Александру послание было вручено в самом конце 1246 г.

     Плано Карпини сообщает, что в ответ на приказ князь высказал открытое неповиновение и отказался ехать в ставку каана. Он остался в Новгороде, дожидаясь прибытия тела отца, что могло произойти не ранее апреля 1247 г. Именно под этим годом Лаврентьевокая летопись сообщает о похоронах Ярослава Всеволодовича, состоявшихся во Владимире, на которые прибыл и Александр из Новгорода. В Софийской Первой летописи этот эпизод дополнен интересной и важной деталью, раскрывающей характер самого Александра и его отношение к откровенному и циничному, хотя и слегка замаскированному, убийству отца. Он появился во Владимире не просто со свитой, приличествующей князю на траурной церемонии, а «в силе тяжце. И бысть грозен приезд его». Дальнейшее описание этого события в летописи принимает эпические и даже гиперболические оттенки, перекликаясь с известным рассказом о том, как половчанки пугали своих детей именем киевского князя Владимира. Появление Александра во Владимире во главе значительного военного отряда носило явно демонстративный характер перед монголами. Подчеркивая конкретную направленность этого шага и как бы разъясняя его, летописец добавляет, что весть о нем дошла «до устья Волги».

     Куда  дальше направилась дружина Александра и как долго она пробыла  во Владимире, летопись умалчивает. Скорее всего, князь распустил свое воинство по домам, а сам направился в Орду. Но перед этим он принял участие в выборах нового великого князя Владимирского, которым стал брат отравленного Ярослава, Святослав. Летопись подчеркивает легитимную преемственность перешедшей к нему верховной власти тем, что он «седе в Володимире на столе отца своего». Племянники его (дети Ярослава) не оспаривали прерогатив старшинства и   наследования власти дядей, разошлись по городам, которые «им отец оурядил». Однако в процедуре вокняжения на Владимирском столе Святослава не была соблюдена одна тонкость, которая оставляла потенциальному сопернику формальное право оспорить власть. Она заключалась в том, что Святослав после своего избрания по каким-то причинам не поехал в Орду за обязательным ярлыком, подтверждающим столь высокий титул. По крайней мере, летопись ничего не сообщает о такой поездке, хотя в ней говорится, что сразу же после избрания Святослава из Владимира к Бату выехали князья Андрей, я за ним Александр XVII.

     В результате медлительностью или  небрежением Святослава к установившемуся  протоколу воспользовался его брат Михаил по прозвищу Хоробрит и лишил престола законно избранного князя, правившего всего лишь около года. Правда, сам узурпатор погиб зимой 1248 г. в войне с Литвой. Все эти события имели непосредственное отношение к дальнейшей судьбе Владимирского стола, решавшейся летом 1249 г. в Каракоруме.

     После выбора Святослава на Владимирский стол Александр Ярославич видимо все  еще продолжал решать для себя вопрос о поездке к монголам. Он имел жесткий приказ прибыть в  Каракорум и неоднократные приглашения  от хана Бату, кочевавшего в Прикаспийских  степях. И лишь после отъезда в  Золотую Орду младшего брата Андрея Александр выехал вслед за ним, направившись в ставку Бату. Отправление Александра из Владимира, скорее всего состоялось в мае—июне 1247 г. (после похорон отца и выборов нового великого князя Владимирского). Таким образом, первая встреча двух достойных и в военном, и в политическом искусстве правителей могла состояться в июле—августе 1247 г., где-то на Нижней Волге.

     Впечатление, произведенное 36-летним русским витязем  на уже пожилого и опытного золотоордынского хана, летописец выразил словами: «Воистину поведаша, яко несть подобна сему князю. И чти его царь многими дары и отпусти с великою честию на Русь». В этой фразе из Софийской первой летописи автор заключил впечатляющую картину встречи двух государственных мужей благородным жестом одного и благополучным отъездом другого домой. Однако в Лаврентьевской летописи дано менее эмоциональное описание встречи и финал ее выглядит не столь радостным. Бату несомненно знал и помнил не только о вызове Александра в Каракорум, но и о том, что русский князь не выполнил этого приказа. В этой ситуации хан мог отправить Александра только в Монголию, что он и сделал. Когда оба брата выехали в дальний путь, точно определить невозможно, однако анализ ситуации, сложившейся в Монгольской империи, позволяет высказать некоторые предположения по этому вопросу.

     Сын Угедэя Гуюк был объявлен кааном в августе 1246 г., а его мать Туракина-хатун (виновная в гибели отца Александра) сама была отравлена через 2—3 месяца после вступления сына на имперский престол. Смерть каанши, казалось бы, позволяла Александру без особых опасений отправиться в Монголию. Однако новый каан Гуюк вступил в резкую конфронтацию с ханом Золотой Орды Бату, приведшую двух двоюродных братьев Чингизидов на грань войны. Гуюк во главе значительной армии направился против Бату, однако летом 1248 г. он скоропостижно скончался в окрестностях Самарканда. После его смерти регентшей стала Огул-Каймиш, тайно помогавшая Бату против Гуюка. А в 1251 г. кааном стал ее сын Мункэ (Менгу), имевший самые дружественные отношения с Бату.

     Таким образом, анализируемая ситуация позволяет  выдвинуть вполне обоснованное предположение, что во время жесткого противостояния между метрополией и Золотой  Ордой Александр не мог выехать  в Каракорум. Скорее всего он с братом отправился туда после получения на берегах Волги известия о смерти Гуюка, т. е. в конце лета или осенью 1248 г.

     В результате общая хронология первой поездки Александра в Орду предстает  в следующем виде. Выезд из Владимира  — в начале лета 1247 г., пребывание во владениях Бату — до осени 1248 г.; выезд в Каракорум — осенью 1248 г. В конце декабря 1249 г. Александр  уже присутствовал на похоронах  князя Владимира Константиновича во Владимире. В Монголии оба князя пробыли несколько месяцев, что являлось обычным для поездок в Орду.

     Последствия поездки для Александра и Андрея были не только чрезвычайно удачными, но и в значительной мере неожиданными. Князья прибыли в Каракорум, имея достаточно серьезную, твердую и  благожелательную поддержку со стороны  хана Золотой Орды. Несомненно, что  она была результатом не только личного  впечатления, произведенного Александром  на Бату, но и подкреплялась приличествующими дарами и оказанием хану принятых при его дворе почестей. Русские источники скромно об этом умалчивают, как умалчивают они и о впечатлении, произведенном Бату на Александра. Это и понятно, — ведь хвалить «сыроядца поганого» православному летописцу было трудно, а высказываться о нем резко или даже просто объективно не позволяла ситуация. Нужно учесть также, что князей принимала благожелательно настроенная к хану Бату регентша имперского престола.

     Стечение  столь многих благоприятных для  обоих князей обстоятельств и  привело к несколько неожиданному исходу этой поездки. Пожалуй, за всю  историю русско-ордынских отношений  на протяжении XIII—XIV вв. не было более  впечатляющего, удачного и желанного  результата, которого добились сразу  два князя при минимальных  материальных затратах и политических уступках. Александр Ярославич получил  в Каракоруме ярлык на великое  Киевское княжение и владение всей русской землей. Его младший брат Андрей также получил ярлык, но лишь на великое Владимирское княжение, т. е. на владение территорией Залесокой или Северо-Восточной Руси.

     Будущее показало, что в этом, — справедливом с точки зрения монгольского династического наследственного права, — разделе  сфер власти на всей территории Древнерусского государства была заложена мина замедленного действия. Чисто формально распределение власти между князьями можно признать справедливым. Старший — более авторитетный и знаменитый, — получил верховную власть в общегосударственном масштабе. Младший — унаследовал Владимирский домен отца, составлявший лишь часть земель обширного Древнерусского государства. Однако установившаяся на Руси после монгольского нашествия 1237—40 гг. политическая реальность далеко не соответствовала чисто умозрительным представлениям центрально-азиатских правителей.