Раскол в русской православной церкви - причины и роль в истории церкви и Российского государства

Уложение завершило  процесс уничтожения церковной юрисдикции по отношению к церковным людям по гражданским и уголовным делам. До 1649 г. этот процесс выражался в издании так называемых тарханных, или несудимых. грамот дававшихся по адресу отдельных монастырей и переводивших их людей по всем недуховным делам. Эти меры помимо их юридического значения наносили также церкви немалый материальный ущерб, лишая ее постоянных и крупных доходов в виде судебных пошлин; они не остались пустым звуком, но были подкреплены на следующий год учреждением особого монастырского приказа, который был составлен исключительно из светских людей, думных дворян и дьяков и должен был давать суд по всяким гражданским делам на всех иерархов, монастырских властей, попов и на всех церковных людей и крестьян, за исключением патриарших, по уголовным делам все церковные люди, не исключая и патриарших, были объявлены подсудимыми сыскному и разбойному приказам и воеводам. Неудивительно, что патриарх Никон называл Уложение 1649 г. «бесовским». Не только он, но и многие другие иерархи и монастыри повели против мер Уложения жестокую борьбу. но добились только одной уступки по судебной линии: постановлением собора 1667 г. клирики в собственном смысле, попы, монахи и епископы, были освобождены от юрисдикции светских учреждений даже по уголовным делам, а затем и монастырский приказ был упразднен. Но через полвека и эта уступка была отобрана Петром уже без всяких затруднений и прекословия.

Эта борьба за юрисдикцию была, прежде всего, за доходы, а не власть, ибо фактическое отправление судебных функций в патриаршей и епископских куриях находилось в руках светских чиновников, контролировавшихся царским правительством. Все церковное управление, церковные власти, начиная с патриарха, подчинялись царю. Это признавали и церковные иерархи, одни сочувственно, другие с досадою, как Никон, писавший константинопольскому патриарху Дионисию: «Ныне бывает вся царским хотением: егда повелит царь бытии собору, тогда бывает, и кого велит избирати и поставити архиерием, избирают и поставляют, и кого велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают». Эта характеристика Никона Вполне соответствовала действительному положению вещей. Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами, члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня определялся царем, и самые проекты докладов и постановлений составлялись заранее предсоборными комиссиями, состоявшими обычно из бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным выполнением предначертанной программы. Инициатива учреждения патриаршества исходила от царя. Первый патриарх Иов был предложен на кафедру царем. Собор для приличия предложил царю кроме Иова двух  других кандидатов,  но царь утвердил Иова. Все следующие патриархи также были «избраны»  соборами по указанию царя. Царь принимал решение о кандидате, конечно, не один, но по соглашению со своим «преизящным синклитом», т.е. с боярской думой, и соборы считали такой порядок само собою понятным и разумеющимся. Таким же порядком «избирались» на соборах епископы, и уже попросту назначались царем игумены, и даже протопопы.  Мало этого, «избранные» таким образом иерархи должны были управлять при помощи назначенных царем чиновников. Не следует думать, что царское вмешательство в церковное управление имело место только по административным, финансовым и судебным делам. Нет, царь издавал распоряжения также о соблюдении постов, об обязанности говения, о служении молебнов, о порядке в церквах и нередко адресовал такие указы не архиереям, а своим воеводам, которые должны были следить за их выполнением и наказывать ослушников «без всякия пощады».

Таким образом, главенство в церкви во всех отношениях фактически принадлежало царю, а не патриарху. Это положение дела в церковных кругах не только не считалось ненормальным, но даже признавалось официально соборами как бесспорный и даже богоустановленный порядок.

3. Борьба приходского клира за церковную реформу.

За царской охраной церковные князья, притворяясь смиренными нищими, чуть ли не ограбленными казною, жили, однако, сладкою и привольною жизнью. Они имели колоссальные по тогдашнему времени деньги, и лишь в очень незначительной части тратились на благотворительные дела – на устройство богаделен, больниц, на милостыни и кормежку нищих; так патриарх тратил на эту статью всего 2000-2500 руб. в год, т.е. не более 5% своих хозяйственных доходов, а если учесть епархиальные сборы, то еще меньший процент. Остальное шло на содержание дворца, украшение церквей и монастырей, пускалось в оборот, а то и просто в рост. З всем этим оставались большие свободные средства.

Богатство и привольная жизнь князей церкви создавались трудом крепостных и эксплуатацией при помощи разного рода сборов приходского духовенства. Социальная эволюция Московского государства изменила прежнее положение приходского духовенства в еще худшую сторону, так как лишила сельский и городской клир той опоры и защиты, какую он раньше мог находить у своих светских господ, бояр и братчинских организаций; боярство и самостоятельные городские миры были разгромлены, и между попом и епископом уже не было больше светских посредников. Законодательство XVII в. пошло вслед за этой эволюцией. оно запретило прежние свободные выборы попов и дьяконов из крестьян и даже холопов и приравняло таковые к преступлению; запретило переход из одного прихода в другой без разрешения архиерия, полагая таким образом начало наследственному духовному сословию, которое в XVIII  и  XIX вв. было верным слугою и помощником дворянства. В тоже время вводились другие ограничения: отбирались у церковных причтов земли, запрещалось попам торговать и заниматься ремеслами, вводилась архиереями такса за требы. Ограничивая доходы подчиненного клира, архиереи не только не уменьшали своих требований, а наоборот увеличивали их, стремясь наверстать ущерб от потери судных пошлин и уменьшения вотчинных доходов. Сместить попа при помощи помещика или воеводы ничего не стоило; и с приходским духовенством перестали церемониться.

Этот невыносимый гнет не мог не вызвать оппозиции со стороны приходского духовенства. Тяжелее всех  было сельскому духовенству, и его протест был наиболее радикален и решителен. Оно не сразу пошло на службу к дворянству и не сразу помирилось с полным подчинением высшей церковной власти. Не отличаясь ничем по хозяйственному положению от крестьян, принужденные одновременно и наряду с «пахотными мужиками» браться за соху и за косу, сельские священники прониклись ненавистью и негодованием по отношению к князьям церкви и проявляли еще до начала раскола свое недружелюбие в весьма осязательной форме – вместе с прихожанами они били и увечили архиерейских десятильников, не хотели судиться у архиереев и презирали архиерейское благословление.

Оппозиция против архиереев соединялась с оппозицией против дворян и бояр. Сельское духовенство было тут солидарно с крестьянством не только в настроениях, но и в тактике. Оппозиция сельского клира иногда перерастала в прямое неповиновение начальству, и даже бунт. Иного рода оппозиция нарастала среди городского духовенства – образовались в половине XVII в. кружки ревнителей благочестия, которые хотели очистить русскую церковь от скверны. Члены кружка хорошо осознавали недуги русской церкви и, в общем, ее крайне невысокий уровень.

Для ревнителей стало очевидным, что начинать оздоровление церкви надо сверху, борьбою с епископатом, и для этого, прежде всего надо взять в руки кружка главнейшие епископские должности. Через посредство Вонифатьева (царский духовник протопоп, организатор московского кружка ревнителей) московский кружок нашел доступ к царю и получил возможность устраивать на освобождающиеся  епископские кафедры своих людей. А когда умер патриарх Иосиф, тот же кружок поспешил возвести на патриарший престол своего «друга» Никона, ставшего к этому времени новгородским  архиепископом, и надеялся обеспечить проведение при содействии последнего церковной реформы.

С точки зрения ревнителей, реформа церкви должна была коснуться только церковной организации и нравственности. На место князей церкви, эксплуатировавших приходский клир, ревнители хотели посадить послушных себе иерархов, мечтая провести в последствии выборность  епископата, как это установилось в XIX в. в старообрядческой церкви. Исправление церковной нравственности опять – таки служило целями внутреннего укрепления церкви : с одной стороны, оно также должно было сократить эксплуататорские привычки «волков», с другой стороны, примирить с церковью мирян. Но реформа впоследствии ревнителей вовсе не должна была касаться существа веры и культа. И то и другое нуждалось не в изменениях, но лишь во внешнем упорядочении: нужно было уничтожение многогласия и нелепых опечаток в богослужебных книгах. Ревнители не хотели также посягать на некоторые местные разночтения и разногласия в чинах, образовавшиеся вековым путем а различных местностях.

Никон имел совершенно иные представления о реформе. Он ничего не имел против исправления церковной нравственности, но на этом и кончались пункты соприкосновения между ним и его прежними друзьями. Со стороны организации он хотел исправить церковь, но не установлением в ей соборного начала, а посредством проведения в ней строгого единовластия патриарха, не зависящего от царя, и посредством возвышения священства над царством. Рядом с царем всея Руси должен стоять патриарх всея Руси; он не должен делиться с царем ни доходами, ни почетом, ни властью. Никон выступил с целой придуманной и разработанной теорией. Он сформулировал ее полностью в своих ответах церконому собору 1667 г., перед которым ему пришлось предстать в качестве обвиняемого, но эта теория была им выношена еще до принятия патриаршества. ибо вся его политика в качестве патриарха была осуществлением этой теории на практике. Отсюда вытекало, по мнению Никона, что патриарх должен быть на Руси вторым государем, равным государю и даже большим его; царь не может вмешиваться в церковные дела иначе как по приглашению патриарха, но патриарх имеет право и должен руководить царем. Таким образом Никон хотел реформировать организационное объединение русской церкви путем освобождения ее от подчинения государству, которое стремилось опоясаться сразу двумя мечами, и духовным и материальным, чтобы пускать в ход, судя по надобности, или тот или другой, и путем создания параллельной государству и руководящей последним церковной организации. Но эта затея потерпело полное фиаско. Правда, на первых порах своего патриаршества Никон как будто  имел успех; он был постоянным советником царя в государственных делах, управлял за царя, когда тот уходил из Москвы в походы, писался «великим государем», единолично назначал и смещал епископов. Но все это влияние Никона опиралось не на какое-либо перемены в положении церкви по отношению к государству, а просто на личное доверие к Никону царя. Никон был царским «собинным другом», т.е. попросту временщиком, а так как он своим гордым и грубым нравом нажил себе повсюду – и среди боярства и среди своего клира, начиная от епископата и кончая последним причетником, - один из злейших врагов, то, когда царь, раскусив его истинные цели, изменился к нему, и звезда его закатилась, он не нашел к себе поддержки. При полном сочувствии епископата царь передал Никона суду за самовольное оставление кафедры, оскорбление величества и противные канонам самовольные и своекорыстные действия при управлении церковью. Собор 1667 г. осудил его, а вместе с ним осудил и двух епископов – Павла Крутицкого и Иллариона Рязанского. которые не хотели было подписывать соборный акт о низложении Никона, не соглашаясь с точкой зрения акта, что царская власть выше патриаршей.

Так неудавшийся московский «папа» кончил жизнь в ссылке простым монахом. Но зато Никон еще до опалы, по мысли царя и при полном его одобрении, предпринял и провел другую реформу, также имевшую объединительный характер. Эта последняя реформа была совершенно противоположна планам ревнителей и, как мы сказали, положило начало жестокой внутрицерковной борьбе, приведшей к церковному расколу и нашедшей отклик во всех аппозиционных слоях тогдашнего общества.

4. Официальная реформа и разгром церковной оппозиции.

Сущность официальной реформы заключалась в установлении единообразия в богослужебных чинах. Объединенная российская церковь, родная сестра восточных церквей, не имела единообразного богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий, на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные патриархи. В единой церкви должен  был быть единый культ. Надо было ввести единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную богослужебную пестроту московским единообразием, вопрос о проведении этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой техники в книжном деле.

Итак, реформа должна была касаться обрядов. Удивляются, как подобная реформа, исправление подробностей богослужебного чина, могла возбудить такие ожесточенные споры, отказываются понять, почему Никон и его противники придавали такое значение «единой букве «аз». Но за этим «азом» скрывались две реальные противоположности: старого самостоятельного приходского клира с его многообразными культурами и чинами и новой дворянской церкви, уничтожавшей везде всякую тень самостоятельности и стремившейся к единообразию. С другой стороны, мы уже знаем, что еще за сто лет до Никона было в полной силе то религиозное миросозерцание, которое полагало всю силу и практическую пользу религии именно в техническом умении служить божеству. Божество еще не стало в глазах людей XVI в. носителем правды, а оставалось «прехытрым» созданием, которое надо уметь расположить в свою пользу, которому надо «угодить», чтобы снискать благополучие. Через сто лет после Стоглава, возведшего совершенно серьезно и официально на степень догматов основные способы «угождения» божеству, миросозерцание не успело сколько- нибудь измениться. Сам Никон стоял всецело на той же самой точке зрения.

Самый ход «исправления» еще больше содействовал разрыву между новым единообразием и старой верой. Официально необходимость исправления мотивировалась на соборе 1654 г. тем, что в старопечатных книгах было много ошибок, вставок, и тем, что русский богослужебный чин очень существенно разнился от греческого. В основу исправления хотели положить древние харатейные, т.е. рукописные, славянские и греческие книги; таково, по крайней мере, было первоначальное намерение Никона. Но когда приступили к практическому осуществлению этой задачи, обнаружились огромные затруднения. Рукописей древних было очень мало, а имевшиеся расходились одна с другой; справщики не умели в них разобраться, и этот путь был оставлен и заменен другим. Царь и Никон решили признать нормой тогдашние печатные греческие книги, напечатанные в Венеции, а также славянские требники для литовско-русских униатов, напечатанные там же, и по ним править русские книги. Следуя этой директиве, справщики сначала делали перевод с греческих венецианских изданий и, не особенно полагаясь на свое знание греческого языка, постоянно сверяли его со славянским униатским текстом. Этот перевод был основной редакцией новых русских богослужебных книг; окончательная редакция устанавливалась путем внесения отдельных поправок на основании некоторых древних рукописей, славянских и греческих. Эта окончательная редакция утверждалась Никоном и шла в Печатный двор для размножения.

Результат такого исправления был совершенно неожиданный. Дело в том, что за семь веков, какие прошли со времени религиозной реформы Владимира, весь греческий богослужебный чин изменился весьма значительно. В результате, когда Никон заменил старые книги и обряды новыми, получилось как бы введение «новой веры». Весь богослужебный чин был переделан заново и сокращен на столько, что отпадал уже и вопрос о многогласии. Прежние формулы и действия приходилось заменить совершенно новыми, новая церковь принесла с собою и новую веру.

Вслед за этим поступили многократные жалобы, и они не были преувеличены. Попы Лазарь и Никита (Пустосвят), из городских ревнителей, имели терпение проделать огромную работу детального сличения новых книг со старыми и изложили результаты своих изысканий в челобитных к царю.  Оказалось, что изменены и сокращены чины крещения и миропомазания, в котором исключены «таинственные приглашения», следовавшие со словами «печать дара духа святого» и разъяснявшие, какой дар дается, т.е. уничтожены самые магические формулы; далее изменен чин покаяния, елеосвящения и брака. Из общественных служб изменены также чины девятого часа и вечерни, соединенных теперь вместе и значительно сокращены против прежних, также чин утрени. Далее Никита и Лазарь указывают еще целый ряд изменений и сокращений в литургии от самого начала до конца.

Можно представить какая буря поднялась среди приходского духовенства, когда были разосланы по церквам новые книги. Сельское духовенство, малограмотное, учившееся службам на слуху, должно было или отказаться от новых книг, или уступить место новым попам, ибо переучиваться ему было бессмысленно. В таком же положении было и большинство городского духовенства и даже монастыря. Новая вера требовала, очевидно, и новых служителей. Старым оставалось бороться до последней возможности, а потом подчиниться, что было фактически невозможно, либо окончательно порвать с дворянской церковью и уступить свое место послушным ставленникам никониан. И партизанская борьба, которая велась до сих пор от случая к случаю, сразу разгорелась по всей линии, захватив с собою весь профессиональный приходский клир.

На первом плане борьбы приходский клир поставил апологию старой веры. Вся апология зиждется на знакомой уже идеологии XIV – XVI вв., но не следует думать, чтобы «исправление» исходило из других, более развитых религиозных представлений. В ответ на апологию царь, Никон и восточные патриархи, прежде всего указывали на авторитет, старину и чистоту греческой веры, взятой за норму для исправления, но вовсе не входили в разъяснения и изобличения «заблуждений» апологетов, их извращенных понятий о вере. Они ставят этим позднейших апологетов синодского православия в величайшее затруднение: приходиться признать, что и Никон был невежествен по части веры столько же, сколько и его противники. Но против ссылки на авторитет греческой церкви у апологетов был готов неотразимый аргумент: знаменитая «Книга о вере», официальное издание московской патриаршей кафедры, незадолго до Никона уже объявила ведь греческую веру «испроказившеюся»; «насилие турскогоМахмета, лукавый Флоренский собор да смущение от римских наук» уничтожили чистоту греческого православия, и «с лета 6947 (1439 г.) приняли греки три папежские законы: обливание, троеперстие, крестов на себе не насити», а вместо «честного тричастного креста» - латинский «двоечастный крыж». Греческие и славянские книги, с которых правил Никон, напечатаны в Риме, Венеции и Париже с лютым еретическим зельем, внесенным  латинянами и лютеранами. Ересь была не в том, что молитвы были переделаны заново, а в превращении на латинский образец крестного знамени, хождения посолонь, троения аллилуйи, креста и т.д, в знамении всего церковного чина. Под предлогом церковных исправлений Никон ни более ни менее как хочет искоренить чистое православие православие на Руси, пользуясь потворством царя и с помощью еретиков или киевских ученых. «Новая незнамая вера» оказывалась самой злою ересью. В челобитных уже даны все посылки для последующей оценки никонианской церкви, когда раскол стал уже совершившимся фактом: учение ее – душевредное, ее службы – не службы, таинства – не таинства, пастыри – волки.