Исторический портрет Салтыковой

4

Дарья Салтыкова

Случай в истории уникальный. Когда речь идет о маньяках-убийцах, то, само собой разумеется, что в этих рассказах фигурирует только сильный пол. Особа же, известная под именем Салтычиха, убивала без всякой мотивации, с "особенной”, как бы сейчас выразились, "жестокостью”, просто так, из любви к этому делу, не уступая самым отъявленным монстрам рода человеческого.

Дарья Николаевна Салтыкова (в девичестве Иванова), дочь приближённого к Петру I думного дьяка, состоявшем в родстве с Давыдовыми, Мусиными-Пушкиными, Строгановыми и Толстыми. Родилась в 1730 году в подмосковном селе Троицкое (ныне – Посёлок завода Мосрентген, примыкающий к Москве в районе Тёплого Стана).

Тетка Салтыковой была замужем за генерал-поручиком Иваном Бибиковым, старшая сестра - за генерал-поручиком Афанасием Жуковым.

Бог весть, каким образом отцу удалось выдать Дарью – дурнушку с несносным характером – замуж за столбового дворянина Глеба Салтыкова, происходившего из очень состоятельной семьи. Дарья родила ему двоих сыновей, а потом Салтыков умер.

Удивительно, но это была еще цветущая и притом весьма набожная женщина.

В 26 лет Дарья стала самой богатой в Москве вдовой, владевшей имениями в нескольких российских губерниях. Детей по законам того времени у неё отобрали и определили на воспитание в гвардейский полк. Оставшись совсем одной, Салтыкова ударилась в религию и совершила немало паломничеств по святым местам, где щедро раздавала деньги "на церкву".

Наконец, соскучившись по мужской ласке, Салтыкова, как говорят в народе, охмурила молодого красавца Николая Тютчева, деда знаменитого поэта Фёдора Тютчева (возможно, не обошлось без материальных поощрений, так как мелкий дворянин Тютчев работал простым землемером). Однажды Салтыкова прознала, что Тютчев параллельно встречается с одной юной и хорошенькой особой, и уже успел с ней тайно обвенчаться.

В ярости Дарья чуть не убила изменщика. Испугавшись, Тютчев вместе с женой укрылся в московском особняке своей родни, а потом они и вовсе сбежали из города. Как нельзя вовремя – Салтыкова уже закупила порох, чтобы спалить особняк вместе с любовниками.

Месть не состоялась, и униженная и оскорблённая Дарья потеряла покой. Не в силах совладать с переполнявшими её чувствами, Салтыкова всё чаще стала вымещать злобу на своих прислужницах и чернавках.

За семь лет она погубила 139 человек, в большинстве женщин и девочек. Большинство убийств были произведены в подмосковном селе Троицком.

Основным поводом к наказанию было недобросовестность в мытье полов или стирке. Наказание начиналось с того, что она наносила провинившейся крестьянке удары попавшимся под руку предметом. Провинившуюся затем пороли конюхи и гайдуки, порой до смерти. Салтычиха могла обливать жертву кипятком или опалить ей волосы на голове. Жертв морили голодом и привязывали голыми на морозе.

В каждой симпатичной крестьянке Салтыкова видела соперницу, одним своим существованием напоминавшую Дарье, что та старая, страшная, никому не нужная, никем не любимая…

Не щадила Салтыкова ни беременных женщин, ни двенадцатилетних девочек, ровесниц её сыновей.

Над крепостными мужиками Салтыкова тоже издевалась, но иным способом. Своего кучера она трижды женила, но по очереди умертвила всех трёх его жён – чтоб ходил и горевал. Мужики тайком жаловались на свою госпожу властям, но Салтычиха (так прозвали её мужики) играючи подкупала любого чиновника, и ей всё сходило с рук.

Но все-таки, двум крестьянам, Савелию Мартынову и Ермолаю Ильину, жен которых она убила, в 1762 году удалось передать жалобу только что вступившей на престол Екатерине II.

В течение первого года - вплоть до ноября 1763 г. - следователи занимались изучением арестованных у Салтыковой счетных книг и допросами свидетелей. Была опрошена многочисленная прислуга помещицы, проживавшая в ее московском доме на Кузнецкой улице, на Сретенке. Подверглись допросам ее слуги из имений в Троицком (под Москвой) и в Вокшине.

Изучение счетных книг позволило следователям довольно точно определить круг должностных лиц московской администрации, состоявших с Дарьей Салтыковой в теплых отношениях и получавших от нее разного рода презенты. Кроме того, удалось проследить движение крепостных людей во владениях помещицы: кого и кому она продавала, кто отправлялся ею на заработки и промыслы, кто умирал, кто записывался в штат обслуги.

Тут вскрылось много интересного. Прежде всего довольно подозрителен показался следователям процент официально умерших крепостных, причем смертность среди женщин намного превосходила смертность среди мужчин, что не находило никакого логического объяснения. Смерти некоторых лиц с самого начала представлялись следствием преступления, которое, однако, никто и не думал расследовать. Так, например, в ноябре 1759 г. в Сыскной приказ г. Москвы предъявлялось тело умершего крепостного Салтыковой Хрисанфа Андреева с заметными на глаз телесными повреждениями. Расследование его смерти было проведено должностными лицами приказа с явными и грубыми нарушениями в оформлении документов, например, датированные ранним сроком документы ссылались на поздние, что, несомненно указывало на подлог.

Помимо этого, следователи из Юстиц-коллегии составили поименный список крепостных Салтыковой, обстоятельства жизни или смерти которых даже по документам представлялись весьма подозрительны. Например, молодая здоровая 20-лентяя женщина попадала в дом Салтыковой в качестве домашней прислуги и через две недели умирала. Весьма подозрительны были смерти трех жен Ермолая Ильина, о чем последний упоминал в доносе на имя Императрицы. Ильин, кстати, занимал должность "личного конюха" Салтыковой, т. е. был человеком достаточно приближенным к помещице, во всяком случе, вступавшим с нею в контакт ежедневно. В течение трех лет у Ермолая Ильина одна за одной умерли три молодых жены. Некоторых лиц из своей обслуги Салтыкова, согласно записям в ее домовых книгах, отпускала в свои вотчинные деревни, но там они почему-то либо тут же умирали, либо исчезали, да так, что никто не мог толком сказать, где же эти люди теперь находятся. Всего надворный советник Волков насчитал 138 крепостных Салтыковой, ставших, по его мнению, жертвами преступлений хозяйки.

Хотя общая фабула расследования преступлений Салтыковой достаточно проста и не вызывает особых вопросов, нельзя все же не признать, что мотивация действий помещицы так и осталась непроясненной. Следствие так и не установило, чем же была вызвана неудержимая агрессивность Салтыковой, если точнее, этим вопросом следствие вообще не задавалось. На Дарью Николаевну с некоторых пор стали смотреть как на сумасшедшую; между тем, подобный взгляд вряд ли оправдан.

Известно, что Салтыкова была женщиной не очень развитой в интеллектуальном отношении. Она не умела писать и все документы, требовавшие ее подписи, подписывал ее старший сын. При этом, неграмотность отнюдь не препятствовала развитию в душе Салтыковой сильного религиозного чувства: она строго следила за соблюдением внешней православной обрядности, ездила на богомолья в московские монастыри и даже совершила довольно продолжительное паломничество в Киево-Печерскую лавру. Известно, что преступница была щедрой дарительницей для церквей и монастырей. Нет оснований подозревать, будто религиозность Салтыковой была показной и неискренней; ее власть и влияние были таковы, что ей не было нужды ломать комедию и заниматься тем, чем она не хотела.

То, что искренне верующий человек совершал те чудовищные злодеяния, в которых повинна Салтыкова, объективно свидетельствует о существовании у него серьезной психиатрической аномалии. Скорее всего, Салтыкова была эпилептоидным психопатом, поскольку именно эта категория больных наиболее склонна к немотивированным и крайне жестоким убийствам. Свои нападения эпилептоидные психопаты совершают в состоянии дисфории (от греч. "disphoria" - раздражение), немотивированного злобно-угрюмого настроения, напряжение которого невозможно снять бесконфликтно. Многими чертами своей патологической личности этот человек напоминает эпилептика (этим объясняется употребление слова "эпилептоидный"), хотя эпилептиком такой психопат не является. Эта категория людей демонстрирует ряд специфических черт поведения, выделяющих их в ряду прочих псхиопатов, например: а) беспричинно мрачное и тоскливое настроение, усиливающееся на протяжении нескольких дней; б) садизм, проявляющийся в отношении как животных, так и людей; в) неспособность быстро погасить гнев даже после устранения внешней причины его возникновения (в психиатрии подобную устойчивость эмоции или переживания называют "ригидностью"); г) неспособность контролировать гнев даже в тех случаях, когда развитие конфликта представляет опасность для самого психопата; д) относительно невысокая сексуальная активность, отягощенная аномальностью влечения (под последним понимается ревность, дошедшая до крайних форм выражения); е) склонность к накопительству, рачительному расходованию материальных ценностей и средств.

Все вышеперечисленные черты эпилептоидного психопата можно видеть в поведении Дарьи Салтыковой. Это была мрачная, неулыбчивая женщина, всегда пребывавшая в дурном расположении духа. Садистские наклонности этой женщины весьма полно описаны в следственном производстве, и данный очерк дает представление о том, как именно Салтыкова издевалась над "провинившимися" в ее понимании людьми. Побои крепостных растягивались порой на многие часы и даже сутки (вот она - ригидность эмоций!) и быстрое убийство мальчика Лукьяна Михеева явилось не правилом Салтыковой, а как раз-таки исключением из правила. То, что Салтыкова плохо контролировала свой гнев особенно хорошо проявилось в покушениях на капитана Тютчева. Неудачные попытки подрыва дома не останавливали преступницу и лишь придание Тютчеву воинской охраны заставило Салтыкову в конце-концов отказаться от своего плана. История отношений с капитаном Тютчевым подтверждает тезис и о невысокой сексуальной активности Салтыковой; фактически это был единственный мужчина в жизни молодой вдовы на протяжении шести лет. При этом помещица безумно ревновала своего избранника и не смогла простить ему выбора другой женщины.

Можно считать, что предположение об эпилептоидной психопатии Салтыковой хорошо описывает отдельные черты ее поведения, но отсутствие информации о детском периоде развития не позволяет однозначно утверждать, что такое предположение безусловно справедливо. Русский психиатр П. Б. Ганнушкин, впервые сформулировавший само понятие "психопатии" как аномалии характера, указывал на стабильность проявления патологических черт, которые отмечаются уже в раннем возрасте. Применительно к Салтыковой таких наблюдений не осталось; следователи Юстиц-коллегии в силу понятных причин не интересовались детством и юностью преступницы.

Безусловно, на выбор Салтыковой очередной жертвы влияла ее половая и возрастная принадлежность. Из почти четырех десятков замученных ею людей (и это только доказанное число погибших!) лишь двое были мужчинами и один мальчиком, остальные - молодыми женщинами и девушками. Выбор объектов посягательств свидетельствует о латентной гомосексуальности Салтыковой. Во время расследования никто и никогда не обвинял ее в наклонностях к однополому сексу, более того, и сама бы Салтыкова, скорее всего, с негодованием отвергла бы подобные подозрения. Между тем, если предположение об эпилептоидной психопатии этой преступницы верно, то ее гомосексуальность ничуть не противоречит описанным особенностям проявления этой поведенческой патологии. Многие эпилептоиды демонстрируют гомосексуальность, причем в отличие от других психопатов в сексе они всегда играют активную роль. Эпилептоиды склонны унижать и избивать сексуально интересного для них человека, причем в таких случаях действуют всегда предельно грубо. Можно сказать так: изысканные садистские приемы - не для них. Тот факт, что Салтыкова преследовала молодых девушек и женщин, косвенно указывает на ее сексуальный интерес к ним.

Разумеется, все сказанное выше имеет сослагательное наклонение. Никто не проводил в отношении Дарьи Салтыковой психиатрическую экспертизу, поскольку самой науки психиатрии в те времена не существовало. Но те дефекты ее поведения и характера, которые произвели неизгладимое впечатление на современников, с точки зрения современных научных представлений счету находят достаточно простые объяснения и отнюдь не представляются загадочными.

Необходимо подчеркнуть, что Салтыкова ни в коем случае не была сумасшедшей женщиной. Она полностью отдавала отчет в преступности собственного поведения, это прекрасно видно из того упорства, с которым она отпиралась даже от самых очевидных улик и убедительных обвинений. Считая себя искренней христианкой, она даже не думала о том, что поездки на богомолье и щедрые пожертвования отнюдь не отменяют христианского отношения к живым людям. Но неспособность понять эту, в общем-то несложную, мысль проистекает отнюдь не от умственной отсталости Салтыковой, а является скорее дефектом ее воспитания. Горечь ситуации состоит в том, что в условиях крепостничества черствые, наглые, бессовестные люди получали право распоряжаться жизнями своих холопов просто в силу своего знатного происхождения.

На многие десятилетия Дарья Салтыкова осталась в памяти народной образчиком самого бесчеловечного садизма. Молва обвинила ненавистную "Салтычиху" даже в таких преступлениях, которых она на самом не совершала (например, людоедстве). Нельзя не отметить лицемерность Императрицы, преследовавшей преступницу, но пожелавшей не заметить гнусные проделки ее покровителей.