Антисербские стереотипы и распад Югославии

В обвинениях и массированных нападках на Сербию СМИ Германии и Австрии  порой буквально не знали меры. Оспаривались какие бы то ни было заслуги  сербов, боровшихся с фашизмом во Второй мировой войне, утверждалось, что  они целиком захватили власть во второй Югославии, в результате чего им инкриминировалось не что иное, как фашизм. Так, на страницах венской газеты "Стандард" Стип Томашич (переименованный в Альфонса Далма! ), бывший атташе посольства фашистского режима Павелича в Берлине, в статье, озаглавленной "Один народ, одно царство, одно войско", разглагольствовал: "Югославия с централизованным правлением из Сербии без боя распалась еще во Второй мировой войне". Вслед за этим говорилось: после восстановления Югославии коммунистическая партия "деспотически правила этой федерацией из сербского центра в Белграде". В завершение статьи автор приписывал сербам фашизм, заявляя: "Один народ, на этот раз с Балкан, стремится добиться того, о чем хорошо известно европейцам: "Один народ, одно царство, один фюрер"" (48).

На поверхность, таким образом, как во все смутные времена  и переломные моменты немецкой истории, всплывали реваншистские и имперские  цели, осуществление которых нередко  начиналось на Балканах. (Там они, впрочем, терпели и поражение.) Это наглядно иллюстрирует следующий пример. Фридрих Науманн (1860-1919), идейный предшественник нынешних немецких либералов, в своей книге "Болгария и Средняя Европа" (1916) открыто заявлял, что Сербия "является помехой на пути создания Средней Европы, и потому ее нельзя терпеть как вражеское укрепление посреди среднеевропейской оборонительной системы" (49).

На протяжении почти  целого века постоянно воспроизводятся  и старые австро-венгерские предрассудки в отношении сербского народа. Как и раньше, сербы именуются "негодяями", которых "нужно было бы заставить встать на колени" (Цитируется выражение Вильгельма II накануне Первой мировой войны). Югославская армия объявляется "четнической", а Сербия - "новым колониальным правителем на Балканах" (50). В силу изменившихся условий она вскоре провозглашается еще и "милитаристско-болыиевистским комплексом" (51). В германской же прессе Югославия - это "сербо-Югославия", которая "не является цивилизованной страной", или же "сербо-коммунистическое государство" (52). В СМИ беспрестанно муссируется такая идея: сербы - это православные, византийцы, и тем самым отрицается их принадлежность к христианству, что будто свидетельствует об их неполноценности и близости к мрачному Востоку. В то же время подчеркивается, что словенцы и хорваты - это "настоящие" христиане, настроенные демократически и проевропейски. Встречаются, правда, очень редкие примеры, в которых правдиво описывается положение в Хорватии и признается, что сербы "боятся снова стать жертвами резни, как это было в период 1941-1945 годов" (53).

Анализируя материалы  немецкой прессы, распространявшие стереотипные представления о сербах, журналист  газеты "Цайт" Михаэл Туман писал: "Сравнение с нацистами при  этом было только одним из целой  серии качеств, которые приписывались сербам. Чего только нам не приходилось читать про них: сербы - это и "грабительский народ, который любит повелевать", и "потомки Чингисхана", и "ученики Саддама Хусейна", и "этнофундаменталисты". Когда потребуется, они превращаются в "сербо-большевиков" или в "радикало-сербов". Карикатуристы изображают сербов в виде свиней, которые валяются в грязи, мутированных быков, кровожадных волков, змей с двумя языками, мертвоедов, голодных гиен и питбулей. Запад, таким образом, имел дело не с людьми, а с чудовищами" (54). Чтобы такие определения сербов стали еще более убедительными, в угоду Западу все перечисленное связывается еще и с коммунизмом. Дикость, варварство, православие, византизм, азиатскость, гегемонизм, коммунизм, сербство и четничество нередко, как это ни парадоксально, ставятся в один ряд.

Чтобы завоевать как  можно больше сторонников своей  антисербской кампании, германская пресса старалась посеять в западноевропейских общественных кругах страх, будто из Сербии распространяется угроза большевизма. Ведя речь о Сербии как о значительной экономической и военной державе, ее представляли в качестве "последнего бастиона ленинизма в Европе". Мало того, Сербия, оказывается, грозила стать "крепостью коммунизма", благодаря которой мог быть восстановлен Советский Союз, а "возрожденный строй ленинизма-сталинизма начал бы распространяться в восточной части Европы" (55)

Вывод: этому необходимо помешать любой ценой. А потому дозволены  все средства: сначала необходимо расчленить Югославию, потом "наказать" Сербию и на долгое время, а по возможности навсегда обессилить ее, как это уже пытались сделать дважды за столетие. Чтобы она вновь не возродилась, нужно свести ее территорию до размеров, в которых Сербия существовала до Балканских войн. Как во времена Второй мировой войны, так и в нынешнюю эпоху в этом, собственно, и заключается навязчивая идея правящих кругов, военного истеблишмента, культурной и научной элит Германии и Австрии, поддержанная общественным мнением обеих стран (56). И все это понадобилось для оправдания участия западных сил сначала в вооружении Хорватии, Словении, потом мусульман в Боснии и Герцеговине, наконец в обучении и вооружении террористической албанской организации OAK и проталкивании, вопреки международному праву, вопроса о статусе Косова и Метохии, то есть об отделении от Сербии ее исконных земель.

НАЧАЛО АНТИСЕРБСКОЙ ПРОПАГАНДЕ, с которой мы столкнулись  в 1990-е годы, по существу, было положено перед боснийско-герцеговинским восстанием 1875 года и после окончательной  передачи Боснии и Герцеговины под управление Австро-Венгрии тогдашними великими европейскими державами (1878). Администратор и доверенное лицо графа Андраши Беньямин фон Калаи (1839-1903) настаивал на необходимости углублять религиозные противоречия между сербами и хорватами, активно поощряя при этом все претензии хорватского меньшинства. После подавления совместного восстания православного населения и мусульман в восточной Герцеговине в 1881 году австро-венгерские власти всячески старались вызвать конфликты между ними и спровоцировать их новую конфронтацию не только в Боснии и Герцеговине, но и в других оккупированных областях Балкан (57).

После определенного  затишья во время правления Александра Обреновича в австрийской прессе антисербская пропаганда ужесточается с приходом к власти Петра Карагеоргиевича, усиливается перед началом кризиса, вызванного аннексией Боснии и Герцеговины (1908), и продолжается вплоть до конца Первой мировой войны. После ее окончания, завершившегося поражением и распадом Австро-Венгрии, она в известной мере затихает и с новой силой разжигается в германских и австрийских СМИ перед Второй мировой войной.

Накануне "апрельской" войны 1941 года Геббельс инструктирует  германскую прессу, как следует писать о Югославии. Во всех сообщениях с  места событий, требует он, необходимо настойчиво проводить такую мысль: "сербы систематически притесняют меньшинства", "сербские солдаты поджигают дома немцев", "создают концлагеря для немецкого меньшинства", а "сербское правительство вооружает сербских бандитов". Одновременно германской прессе предписывалось разжигать в Югославии "антисербские настроения среди хорватов и способствовать созданию хаотичной экономической ситуации, тяжелых социальных условий и т. д." (58) Все эти указания неукоснительно выполнялись. Всего через несколько дней после появления инструкций Геббельса газета "Фелькишер беобахтер" опубликовала "ударный" текст под названием "Растут антисербские настроения хорватов", в котором, в частности, сообщалось, что хорватская оппозиция во главе с Павеличем работает над "освобождением и отделением от Сербии" (59).

Почти по Геббельсу, применяя, по сути, те же методы, использованные этим ловким мастером политической пропаганды, действовала полвека спустя и  венская газета "Курьер". Характеризуя поведение не только "сербского правительства, сербской армии, четнической военщины, но и многих оппозиционеров и интеллектуалов", она ничтоже сумняшеся обвиняла всех их вместе взятых в варварстве, ориентализме и национализме (64). В другой венской газете, "Прессе", Ирена Миллер утверждала, что хорваты "после войны страдали под сербской властью" (65), забывая (точнее, замалчивая) о главной роли хорватов и словенцев (Иосип Броз Тито, Эдвард Кардель и Владимир Бакарич), которую как раз они и играли в Югославии после войны. Одновременно немецкий еженедельник "Шпигель" в начале июля 1991 года опубликовал текст под заглавием "Темница народов Югославии: террор сербов".

Ничуть не лучше в  германской и австрийской прессе отзывались и о сербской оппозиции. В зависимости от менявшихся потребностей ее лидеры чаще всего именовались "националистами", "крайними националистами" или же "ультранационалистами" (66). По словам венской газеты "Курьер", наряду со Слободаном Милошевичем и сербами из Хорватии и Боснии и Герцеговины о "Великой Сербии" мечтает также Вук Драшкович, "который настроен весьма националистически" (67). Во время первых многопартийных выборов в Сербии "Курьер" напишет: "Если победит оппозиция... в Сербии скоро больше не будет большевизма, но по-прежнему будет столько же жаждущего власти национализма, как и при Милошевиче" (68). Выступления в защиту даже самых скромных национальных интересов Сербии будут немедленно объявляться национализмом (что в данном контексте обычно подразумевает шовинизм) и гегемонизмом.

Все это время ни германскую, ни австрийскую прессу ничуть или почти ничуть не интересовало реальное положение сербов в Хорватии: даже если материалы на эту тему и появлялись, в них непременно утверждалось, что "новое правительство Хорватии, избранное демократическим путем, до сих пор не совершило ни одного акта насилия против сербского населения" (69). Если иметь в виду, что материалы этих СМИ чаще всего воспроизводились хорватской и словенской прессой, а также электронными медиа, получается, что авторы этих высказываний преследовали ряд пропагандистских целей. Во-первых (в традициях Штлера и Геббельса), до предельного максимума усилить внутреннюю национальную нетерпимость; во-вторых, еще больше настроить словенцев и хорватов против Югославии; в-третьих, способствовать созданию в стране и за ее пределами замешательства, облегчающего реализацию главной цели - развала Югославии; и в-четвертых, вначале создавать, а позднее усиливать антисербские настроения среди европейской общественности, чтобы было легче осуществлять последующие непопулярные акции против сербов.

Перечисленные примеры  ярко свидетельствуют, что ключевым мотивом, а тем самым и двигателем этой антисербской пропаганды служил германский и австрийский реваншизм. Как достаточно откровенно выразился  французский политик Мишель Дебре, "мы следуем за Германией, которая вместе с Италией демонстрирует ностальгию по оси "Берлин-Рим" и потому желает конца Югославии и признания хорватского государства" (70). Для маскировки германский реваншизм время от времени прикрывается борьбой с коммунизмом и за права человека, а потому и антисербская пропаганда в нужный момент камуфлируется слоем антикоммунизма. Мимикрия не всегда бывает успешной, и поэтому австрийская пресса не забывает всякий раз подчеркнуть, что речь идет о враге. А как следует поступать с врагом, хорошо известно: используя все средства, ему нужно нанести поражение и заставить капитулировать.

Для слома Сербии должны были послужить политические и экономические  санкции, а чтобы ее голоса не было слышно, применялись и санкции  в области культуры, науки, спорта. В связи с этим некоторое время спустя после признания независимости Словении, Хорватии и Боснии и Герцеговины и введения санкций в отношении Союзной Республики Югославии "Франкфуртер альгемайне цайтунг" сообщала: "Два государства Юго-Восточной Европы - Румыния и Греция - наземным путем посылают топливо в Сербию. Они делают это отчасти по политическим причинам, а отчасти потому, что оба являются православными..." (71) Как видим, чтобы очернить сербов и Сербию, не брезговали даже таким "аргументом", как принадлежность к религиозной конфессии.

По мере обострения югославского кризиса и после отказа Сербии согласиться на распад Югославии  по внутренним (административным) границам антисербские настроения на Западе нарастали  все сильнее. И ключевую роль в их нагнетании сыграла австрийская и германская пропаганда. Она умело использовала любые просчеты и ошибки сербов, какие бывают в любой войне, а затем на основании отдельных случаев представляла их делом всего народа. Рецепт был прост: внимание "цивилизованного Запада, как луч лазера, нужно направить на преступления официального врага" (72). А таким официально признанным врагом для германской и австрийской прессы и тех, кто направлял ее действия, как 50 и 80 лет назад, были сербы.

Для многих немцев и австрийцев накануне и во время Первой мировой войны именно Белград был "рассадником ненависти и убийств", а потому Австрия "должна было долго ждать возможности отомстить" (73). Все это повторилось и в 1941-1945 годах, возродив прежние стремления Германии отомстить Сербии и наказать ее. Усилиями пропаганды эта историческая ненависть по отношению к сербам вновь возродилась в начале 1990-х. Эти настроения точно подметила корреспондент лондонской "Тайме" в Берлине Анн Мекелвой, констатировав, что "вызывает озабоченность господствующая в Германии примитивная ненависть по отношению к сербам" (74). Вскоре после распада Югославии это признает и гамбургская "Цайт": "С тех по как закончилась Вторая мировая война, немцы еще никогда не бьии столь единодушны в своей враждебности к Сербии" (75). Сразу же после того, как дело было сделано, то есть принято решение о признании независимости Словении и Хорватии, журнал "Шпигель" задастся вопросом: "Должны ли мы были попасть в ловушку, которую сами себе поставили? " (76)

Вопрос, впрочем, повис  в воздухе. Германия продолжала прямо  или косвенно возглавлять антисербскую коалицию. В различных европейских  институтах и ООН она добивалась, чтобы в отношении СР Югославии  были введены всеобъемлющие санкции, а потом выступила с предложением не признавать ее правопреемственность. В конце концов Германия начнет играть активную роль в вооружении албанских террористов в Косове и Метохии.

Правящие круги Германии и Австрии не ставили цель сменить  власть в Сербии: в первую очередь  они стремились дестабилизировать ее. Об этом говорят их последующие действия: участие в бомбардировках, замалчивание погромов, учиненных албанцами над сербами в 2004 году, разрушение сербских культурных памятников в Косове и Метохии, шантаж с помощью Гаагского трибунала, требования "прав" для меньшинств в Воеводине, проталкивание независимости Косова и Метохии и т. д. Итог всего происшедшего хорошо известен.