Трансцендентное божественное начало,
по Платону, немыслимо и непознаваемо;
но так же непознаваем и
эмпирический мир, область “становления”
(γένεσις), где все возникает и
погибает, вечно меняясь и ни
на миг не оставаясь тождественным
себе. Верный парменидовскому тезису “мышление
и бытие — одно и то же”, Платон признает
доступным пониманию и-мауке — “умопостигаемым”
— лишь подлинно сущее, неизменное и вечное.
“Должно разграничить две вещи: чтоесть
вечное, не имеющее возникновения бытие
и что есть всегда возникающее, но никогда
не сущее. То, что постигается с помощью
размышления и рассуждения, очевидно и
есть вечно тождественное бытие; а то,
что подвластно мнению и неразумному ощущению,
возникает и гибнет, но никогда не существует
на самом деле” (“Тимей”, 27d—28a). В каждой
вещи вечна и неизменна идея (είδος), тенью
или отражением которой вещь является.
Она и составляет предмет философии. В
“Филебе” об этом говорится на языке
пифагорейцев: есть два противоположных
начала всего сущего — “предел” и “беспредельное”
(они приблизительно соответствуют “единому”
и “иному” “Парменида”); само по себе
и то и другое непознаваемой не обладает
бытием; предмет изучения философии и
всякой специальной науки — то, что состоит
из обоих, т. е. “определенное”.
То, что на пифагорейско-платоновском
языке называется “беспредельным”
(άπειρον) и что Аристотель впоследствии
назвал “потенциальной бесконечностью”,
составляет принцип континуума, в котором
нет четких границ и одно постепенно и
незаметно переходит в другое. Для Платона
существует не только пространственный
и временной континуум, но, если Можно
так выразиться, континуум онтологический:
в эмпирическом мире становления все вещи
находятся в состоянии непрерывного перехода
от небытия к бытию и обратно. Наряду с
“беспредельным” Платон употребляет
в том же значении термин “большое и малое”:
есть вещи, такие, как цвет, размер, теплота
(холод), твердость (мягкость) и т. п., которые
допускают градацию “больше-меньше”;
и есть вещи иного порядка, не допускающие
такой градации, напр., нельзя быть в большей
или меньшей степени равным или неравным,
в боль• шей или меньшей степени точкой,
четверкой или треугольником. Эти последние
— дискретны, определенны, тожде
ственны себе; это и есть идеи, или подлинно
сущее. Напротив, все, что существует в
“большей и меньшей” степени, текуче
и неопределенно, с одной стороны, несамостоятельно
и относительно — с другой: так, невозможно
точно сказать, велик мальчик ростом или
мал, ибо, во-первых, он растет, а во-вторых,
это зависит от точки зрения и от того,
с кем его сравнивают. “Большим и малым”
называет Платон принцип, в силу которого
эмпирический материальный мир отличается
от своего прообраза — мира идеального;
ученик Платона Аристотель назовет этот
принцип материей.
Еще одна отличительная черта
платоновской идеи, помимо определенности
(дискретности), — простота. Идея
неизменна, следовательно, вечна.
Отчего эмпирические вещи тленны?
— Оттого, что сложны. Уничтожение
и гибель — это разложение
на составные части. Следовательно,
нетленно то, что не имеет частей.
Душа бессмертна, поскольку проста и не
имеет частей; из всего, что доступно нашему
воображению, ближе всего к душе геометрическая
точка, простая и непротяженная. Еще ближе
— арифметическое число, хотя и то и другое
— всего лишь иллюстрации. Душа — идея,
а идея недоступна ни воображению, ни дискурсивному
рассуждению.
Кроме того, идеи — ценности. Чаще
всего, в особенности в ранних сократических
диалогах, у Платона рассматриваются такие
идеи, как красота (или “прекрасное само
по себе”), справедливость (“справедливое
как таковое”), благоразумие, благочестие,
мужество, добродетель. В самом деле, если
идеи — подлинное бытие, а источник бытия
— благо, то чем реальнее нечто, тем оно
лучше, тем выше стоит в иерархии ценностей.
Здесь в учении об идеях обнаруживается
влияние Сократа; в этом пункте оно отличается
от пифагорейского учения о началах-противоположностях.
В поздних диалогах Платон приводит примеры
идей из пифагорейской математической
метафизики: тройка, треугольник, четное,
равное, подобное само по себе. Но и эти
на современный взгляд внеценностные
понятия для него ценностно определены:
равное и подобное прекрасно и совершенно,
неравенство и неподобие — мерзко и скверно
(ср. Политик, 273а-е: мир вырождается, “погружаясь
в беспредельную трясину неподобия”).
Мера и граница прекрасны, полезны и благочестивы,
бесконечность дурна и отвратительна.
Хотя Платон (первым из греческих философов)
стал различать теоретическую и практическую
философию, собственная его онтология
есть в то же время учение о ценностях,
а этика насквозь онтологична. Более того,
всю свою философию Платон не желал рассматривать
как чисто умозрительное занятие; познать
благо (единственное, чтозаслуживает познания
и познаваемо) означало для него претворить
его в жизнь; назначение подлинного философа
— управление государством в согласии
с высшим божественным законом мироздания
(этот закон проявляется в движении светил,
так что мудрый политик должен прежде
всего изучать астрономию — Послезаконие
990а).
В качестве ценности и блага
идея у Платона — предмет
любви (ερω;). Настоящая любовь и бывает
только к идее. Поскольку душа — идея,
то человек любит в другом человеке именно
душу, а тело лишь постольку, поскольку
оно просветлено прекрасной разумной
душой. Любовь только к телу — неподлинная;
она не приносит ни блага, ни радости; это
заблуждение, ошибка темной души, ослепленной
вожделением, которое противоположно
любви. Любовь — эрос — есть стремление;
стремление души на родину, в вечную область
бытия, прекрасного как такового; поэтому
здесь душа устремляется ко всему, в чем
видит отражение того прекрасного (Пир,
201d—212 а). Впоследствии у Аристотеля, ученика
Платона, бог — “вечный двигатель” —
будет двигать мир именно любовью, ибо
все сущее любовно стремится к источнику
своего бытия.
С логической точки зрения
идея есть то, что отвечает
на вопрос “Что это?” применительно
ко всякой вещи, ее суть, логический
вид (είδος). Здесь Платон также следует
учению Сократа, и именно этот аспект теории
идей был с самого начала наиболее уязвим
для критики. В первой части диалога “Парменид”
Платон сам приводит главные аргументы
против толкования идей как общих понятий,
существующих самостоятельно и отдельно
от причастных им вещей. Если в “Федоне”,
“Федре”, “Пире” идеи рассматриваются
как вполне трансцендентные эмпирическому
миру, а в “Государстве” высшее Благо
еще называется “идеей”, то в “Пармениде”
в качестве подлинной трансценденции
вводится Единое, стоящее выше и по ту
сторону всякого бытия, в т. ч. и истинного,
т. е. идей. После “Парменида”, в диалоге
“Софист” Платон критикует как материалистический
имманентизм, так и собственную теорию
отделенности идей (χωρισμός) и пытается
представить идеи в виде системы категорий
— пяти “величайших родов”: бытие, тождество,
отличие, покой и движение. В дальнейшем,
в “Тимее” и “Филебе”, в качестве примеров
идей выступают уже пифагорейские начала
— преимущественно математические объекты,
а не общие понятия, как в ранних диалогах,
и сам термин “идея” уступает место таким
синонимам, как “бытие”, “подлинно сущее”,
“образец” и “умопостигаемый космос”.
Помимо определенности, простоты, вечности
и ценности платоновскую идею
отличает познаваемость. Следуя
за Парменидом и элеатами, Платон различает
собственно знание (επιστήμη) и мнение
(δόξα). Мнение мы составляем на основе
данных чувственного восприятия, которые
опыт преобразует в представления, а наше
мышление (диаиойя), абстрагируя и обобщая
представления, сопоставляя понятия и
делая выводы, превращает в мнение. Мнение
может быть истинным или ложным; может
относиться к вещам эмпирическим или умопостигаемым.
Относительно эмпирических вещей возможно
только мнение. Знание не основывается
на данных ощущения, не бывает ложным,
не может относиться к эмпирии. В отличие
от мнения знание не является результатом
процесса познания: мы можем знать лишь
то, чтознали всегда. Следовательно, знание
— плод не дискуссии, а единомоментного
(точнее, вневременного) созерцания (θεωρία).
До нашего рождения, до воплощения, наша
крылатая душа, чей умственный взор не
был затуманен телом, видела истинное
бытие, участвуя в хороводе небожителей
(Федр). Рождение человека, с точки зрения
знания, есть забвение всего, что знала
душа. Цель и смысл человеческой жизни
— припомнить то, что душа знала до падения
на землю (поэтому истинный смысл жизни
и спасение души обретаются в занятиях
философией). Тогда после смерти душа вернется
не в новое земное тело, а на свою родную
звезду. Знание как раз и есть припоминание
(анамнесис). Путь к нему — очищение (должно
очистить глаза души от мути и грязи, привносимых
телом, прежде всего плотскими страстями
и вожделениями), а также упражнение, аскеза
(занятия геометрией, арифметикой и диалектикой;
воздержание в пище, питье и любовных удовольствиях).
Доказательство того, что знание есть
припоминание, приводится в “Меноне”:
мальчик-раб, никогда ничему не учившийся,
способен понять и доказать трудную теорему
об удвоении площади квадрата. Знать —
значить видеть, и предмет знания не случайно
называется “видом”, идеей (είδος). Более
того, чтобы знать нечто, нужно быть тождественным
предмету знания: душа сама есть идея,
поэтому она может знать идеи (если освободиться
от тела). В более поздних диалогах (Софист,
Тимей) то, чем душа видит и знает идеи,
называется умом (нус). Этот платоновский
ум не столько субъект, сколько объект
знания: это “умопостигаемый мир”, совокупность
всех идей, целостная реальность. В качестве
субъекта этот же ум выступает не как познаватель,
а как деятель; он — творец нашего эмпирического
мира. Демиург (в “Тимее”). Применительно
же к знанию субъект и объект у Платона
неразличимы: знание истинно лишь тогда,
когда познающее и познаваемое — одно.
МЕТОД. Поскольку знание для
Платона не есть сумма сведений,
внешних для познающего и благоприобретаемых,
постольку и процесс обучения — это в
первую очередь воспитание и упражнение.
Платоновский Сократ называет свой метод
воздействия на собеседников майевтикои,
т. е. повивальным искусством: как мать
его была повивальной бабкой, так и сам
Сократ занимается тем же ремеслом, только
принимает роды не у женщин, ау юношей,
помогая родить не человека, амысль и мудрость.
Его призвание — отыскивать юношей, чья
душа беременна знанием, и помогать им
выносить и произвести на свет дитя, а
затем определить, что родилось — ложный
призрак или истина (Теэтет 148—151). Рождаемые
один за другим призраки — ложные мнения
о предмете исследования — следует уничтожать
одно за другим, расчищая место для истинного
плода. Все ранние платоновские — сократические
— диалоги носят майевтическйй характер:
в них опровергаются неверные толкования
предмета, а верное толкование не дается,
ибо слушатель Сократа и читатель Платона
должен родить его сам. Т. о., большая часть
диалогов Платона — апории без однозначного
вывода. Сама парадоксальность и апоретичность
должна благотворно воздействовать на
читателя, пробуждая в нем недоумение
и удивление — “начало философии”. Кроме
того, как пишет Платон уже в позднем 7
письме, само знание не может быть выражено
словами (“то, что слагается из имен существительных
и глаголов, не бывает достаточно надежным”,
343Ь). “Для каждого из существующих предметов
есть три ступени, с помощью которых необходимо
образуется его познание; четвертая ступень
— это само знание, пятой же должно считать
то, что познается само по себе и есть подлинное
бытие” (342Ь). Слова и воображение годятся
лишь на первых трех ступенях; дискурсивного
мышления хватает лишь до четвертой. Вот
почему Платон не ставил перед собой задачи
дать систематическое изложение философии
— оно могло бы лишь ввести в заблуждение,
создав у читателя иллюзию знания. Вот
почему основная форма его сочинений —
диалог, в котором сталкиваются различные
точки зрения, опровергая и очищая друг
друга, но не произносится окончательное
суждение о предмете. Исключение составляет
“Тимей”, предлагающий сравнительно
систематический и догматический свод
платоновского учения о боге и мире; однако
в самом начале делается предупреждение,
что это сочинение ни в коем случае нельзя
делать достоянием непосвященных, ибо
им оно не принесет ничего, кроме вреда
— соблазна и заблуждения. Кроме того,
все повествование неоднократно именуется
“правдоподобным мифом”, “правдивым
сказанием” и “вероятным словом”, ибо
“мы всего лишь люди”, и высказать или
воспринять со слов окончательную истину
не в состоянии (29 с). В диалогах “Софист”
и “Политик” Платон пытается разработать
новый метод исследования — дихотомическое
деление понятий; этот метод не прижился
ни у самого Платона, ни у его последователей
как не вполне плодотворный.
ПЛАТОН И ПЛАТОНИЗМ. От античности
до эпохи Возрождения просто
Философом, без уточнения имени,
называли не Платона, а Аристотеля
(как просто Поэтом звали Гомера).
Платона же всегда называли
“божественным”, или “богом философов”
(Цицерон). От Аристотеля вся последующая
европейская философия заимствовала
терминологию и метод. От Платона
— большую часть проблематики,
остававшейся неизменно актуальной
по крайней мере вплоть до Канта. Впрочем,
после Канта Шеллинг и Гегель вновь возродили
к жизни платонизм. Для античных авторов
слово Платона божественно, потому что
он, подобно оракулу или пророку, видит
и изрекает истину по вдохновению свыше;
но также, как оракул, он изъясняется темно
и двусмысленно, и толковать его слова
можно по-разному.
В эпоху эллинизма и поздней
античности два наиболее влиятельные
направления философии были платонизм
и стоицизм. Со времени Макса
Вебера античную философию— именно
платоновского или стоического толка
— нередко классифицируют как “религию
спасения”, ставя ее в ряд с буддизмом,
христианством и исламом. И это справедливо:
для платоника и стоика философия была
не автономной наукой среди др. специализированных
наук, а знанием как таковым, причем знание
рассматривалось как смысл, цель и условие
спасения человека от страданий и смерти.
Познающая часть души — ум — для стоиков
“главное”, для платоников — единственно
изначальное и бессмертное в человеке.
Разум — основа и добродетели, и счастья.
Философия и ее венец — мудрость — это
образ жизни и устроение человека, стремящегося
к совершенству или достигшего его. По
Платону, философия определяет и загробную
участь человека: ему суждено тысячелетиями
вновь и вновь перевоплощаться для страданий
земной жизни, пока он не овладеет философией;
лишь тогда, освободившись от тела, душа
вернется на родину, в область вечного
блаженства, слившись с душой мира (“Государство”,
кн. X). Именно религиозная составляющая
учения обусловила постоянное возрождение
интереса к Платону и к Стое в европейской
мысли вплоть до наших дней. Доминанту
этой религиозной составляющей можно
схематически обозначить как дуализм
у платоников и пантеизм у стоиков. Как
бы сильно ни разнилась метафизика Платона,
Филона Александрийского, Плотина, Прокла,
средневековых реалистов и неоплатоников
Возрождения, основополагающим у них остается
разделение двух миров: эмпирического
и идеального, умопостигаемого. Все они
признают бессмертие души (в ее разумной
части) и видят смысл жизни и спасение
в освобождении от уç тела и мира. Почти
все они исповедуют трансцендентного
Бога-Творца и высшим видом познания считают
интеллектуальную интуицию. По единственному
признаку — дуалистическому полаганию
двух несводимых друг к другу субстанций
— Лейбниц классифицировал Декарта как
платоника и критиковал его за “платонизм”.