Учение Платона об идеях

      И все же Платон допускает  существование движения, как и  покоя, он признает также существование  суждений и образов. Покой существует. Но движение в некотором смысле  тоже существует, только его существование  «иное». Сущее существует, но не-сущее есть «иное» и уже более не является чистым не-сущим. Множественность, заключающая в себе бесконечное разнообразие, нужно понимать скорее как род, в который включено множество сущностей, нежели как свойство, принципиально отличающееся от конечного и ограниченного бытия этих сущностей. Отвернувшись от чувственного мира, Платон вернется к явлениям, пытаясь спасти их и придать им смысл.

      Это второе направление платонизма  вызвало предположение о кризисе  учения в последних диалогах. Платон, верный друг идей, в первой  части «Парменида» выдвинул столько аргументов против теории форм, что некоторые исследователи предположили здесь авторство  молодого Аристотеля, уже приступившего к обучению в Академии. Но не исключено, что обе теории отражают двоякий интерес Платона.

       Разумеется, платонизм прежде всего является философией очищения, отвергает чувства и чувственное, презирает плоть и созерцает то, что душа когда-то уже созерцала в мире богов. И не только потому, что с этого начинается учение Платона, но и потому, что по традиции, заложенной Аристотелем, Платон считается продолжателем пифагорейцев. Сторонники форм - вот кем действительно были Платон и платоники.

      Но имело ли смысл, отвергая  видимость как орудие постижения  во имя постоянства и тождества  сущностей, объединяющих множество  понятий, отвергать мир чувств, если Платон не хотел в то же время сохранить чувственную реальность, признавая в разнообразии и становлении сущность, отличную от Единого и Покоя, но все же сущность как таковую? Настойчивость, с корой Сократ расспрашивает Лахета и Гиппия, подталкивая их к признанию того, что образы, предлагаемые ими для определения мужества и красоты, суть лишь относительные суждения о красоте самой по себе, была бы бесплодной, если бы красота сама по себе не имела отношения к этим объектам. Для чего же тогда Главкон изучал диалектику, если, вступив в мир, где ей нет места, он должен забыть ее?

      Поэтому вряд ли представления  Платона об идеях и тем самым  о чувственных образах и суждении  принципиально изменилось. Платон  всегда верил в реальность  чувственного мира. Тот факт, что  тени пещеры не суть реальности  означает лишь, что они не то  же самое, что реальности. Они  не чистая сущность, но другая  сущность. Поэтому их нужно сохранить,  то есть понять и разумно  объяснить. Суждения подобны статуям  Дедала, этим автоматам, которые  требуют, чтобы их смонтировали. Наука - это крепление, связующее  их, удерживающее и преобразовывающее  их сомнительную истину и практическую  ценность в истину вечную.

       Платонизм пытается объяснить  мир, открывая умопостигаемые  сущности чувственной реальности, то есть, обнаруживая покой в  движении, единое во множестве  или в другом, число в пространстве, умопостигаемое в чувственном. Платон последовательно применил два метода. С помощью первого он попытался обнаружить единое во множественном, уподобив его рою пчел. С помощью второго, вооружившись скальпелем диалектика, он разделил род на виды и рассмотрел звенья единого до самых отдаленных пределов. Но это два уровня одного и того же метода. Отвернувшись от чувственно мира, Платон вернется к явлениям, пытаясь спасти их и придать им смысл

       Сердцевина философии Платона  - учение об идеях. Как тени  относятся к реальным существам,  их отбрасывающим, так вся область  чувственно воспринимаемого в целом относится к вещам умопостигаемым: идея настолько же реальнее и живее зримой вещи, насколько вещь подлиннее своей тени. Идеи находятся в «мыслимом месте», - сфере умопостигаемого, которая в самой себе имеет градацию: там пребывают вечные идеи, постижимые только интуитивным умом, но также числа и геометрические объекты как предмет, постигаемый дискурсивным знанием. В целом умопостигаемый космос обладает бытием благодаря наивысшему трансцендентному принципу - единому благу, которое «по ту сторону сущности», неизреченно и непознаваемо, но без него никакое бытие невозможно, ибо чтобы быть, всякая вещь должна быть самой собою, быть чем-то единым и одним.    Данный нам в чувствах мир - это область «становления», где все возникает и погибает, вечно меняясь и никогда подлинно не существуя. Вещи существуют лишь благодаря своей причастности идеям, вечным и неизменным образцам. Метод эмпирической науки, основанный на наблюдении, по Платону, никогда не может привести к строгой истине, потому что наука может иметь дело только с вечным и неизменным. Поэтому адекватным способом описания и рассуждения об этом физическом мире в Тимее, где наиболее полно представлена физика Платона, является миф, т.е. не истинное, а только «правдоподобное» рассуждение.

       Доказав в «Государстве», что  аналогия может вернуть способность  познания и утраченное знание, Платон возвращается к рассмотрению  не знания, а плененной души, к  анализу соотношений между чувственной  видимостью и умопостигаемой  реальностью. За аллегорией линии  следует миф о пещере. Уже в  своих баснях, которые так любил  Сократ, Эзоп часто отождествлял  истину логоса со значением  мифа. Здесь миф сопутствует рассуждению,  сообщая аналогии дополнительные  смысловые оттенки. За доводами  разума обязательно должен следовать  поэтический и мифологический  образ пути, который предстоит  пройти душе, если ее обладатель  хочет стать философом. 

      Согласно Платону, окружающий  нас видимый материальный мир  является всего лишь «тенью»  умопостигаемого мира «идей» (по-гречески  «эйдосов»). «Есть прекрасное само по себе, благо само по себе и так далее в отношении всех вещей, хотя мы и признаем, что их много. А что такое каждая вещь, мы уже обозначаем соответственно единой идее, одной для каждой вещи». В то время как «идея» является неизменной, неподвижной и вечной, вещи материального мира постоянно возникают и гибнут. «Вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть» (Гос-во, 305).

      А теперь представь себе, говорит  Сократ, нашу природу, в зависимости  от которой душа получает или  не получает пользу от учения. В подземном жилище наподобие  пещеры во всю ее длину тянется  широкий просвет. Люди находятся  там с малых лет, у них  на ногах и на шее оковы,  так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол. За этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и изображения различных живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат. 

      Эти тени и эхо голосов, отражающееся  от стены, составляют для пленников  единственную реальность. Обманываясь  видимостями мира, о котором им  дает представление поток движущихся  теней, они называют миром и  реальностью то, что является  лишь тенью и видимостью. И  узник с большой неохотой, с  трудом, сопротивляясь, повернет  шею в сторону изнанки, которая  и есть лицевая сторона. Ему  говорят, что он раньше видел  пустяки, и он, конечно, предпочтет  эти мимолетные пустяки более подлинному и достоверному.

      Его придется насильно освободить, заставить подняться по крутизне  вверх, к самому свету, где  все предметы в руках помощников  фокусника и без того являются  лишь тенями копий. Пораженный  новым светом он будет упорно  отстаивать истину полумрака,  что внизу. Нужно начала приучит  его к теням и отражениям  в воде при свете луны и  звезд, так как ночное небо  соотносится с мраком пещеры  так же, как солнце со звездами. Вершина пути - созерцание солнца, приводящее философа к заключению, что оно управляет сменой времен  года и чередой лет, оживляет  и питает тела, даже если источник  света является одновременно  и источником тени. Этот свет, дающий жизнь чувственным предметам,  сообщает также истину и разум  и, чтобы мудро прожить частную  и общественную жизнь, нужно  научиться видеть его.    

      Миф о пещере, соотносящийся с  аллегорией линии так же, как  поэзия соотносится с диалектикой,  стал аналогией аналогии, символом  соотношений между видимым и  умопостигаемым, между ночным мерцающим и ярким дневным светом. Но смысл его прежде всего нравственный. Платон сумел показать, что любая душа имеет силу возвыситься до Блага и орган, подобный глазу; и нельзя пошевелить, не повернувшись самому, он увлекает душу в созерцание самой прекрасной части Бытия, которую мы называем Благом.

       Овладение философией производит  в душе полный переворот, ибо  из всех способностей души  одна - способность познания - несомненно, относится к божественным сферам. Так что познание Платон помещает  в область нравственности, и поскольку  оно имеет целью созерцание  Бытия, которое есть Благо,  и поскольку в процессе сознания  душа достигает самых вершин.

      Кроме мира вещей и мира  «идей» существует еще мир  небытия. Это «материя». Но  она не вещественная основа, или  субстанция вещей. «Материя» Платона  - беспредельное начало и условие  пространственного обособления  множества вещей, существующих  в чувственном мире. В образах  мифа Платон характеризует «материю»  как всеобщую «кормилицу», как  «восприемницу» всякого рождения  и возникновения. «Материя» совершенно  неопределенна и бесформенна.  Чувственный мир - то есть все  окружающие нас предметы - это  нечто «среднее» между обеими  сферами. Между областью «идей»  и областью вещей у Платона  посредствует еще «душа мира»,  или мировая душа. Чувственный  мир не непосредственное, но все же порождение мира «идей» и мира «материи».

      Царство «идей» Платона представляет  собой определенную систему: «идеи»  бывают высшие и низшие. К высшим, например, относятся «идея» истины  и «идея» прекрасного. Но наивысшей,  по Платону, является «идея»  блага. «То, что придает познаваемым  вещам истинность, а человека  наделяет способностью познавать,  это ты и считай идеей блага  - причиной знания и познаваемости  истины. Как ни прекрасно и  то и другое - познание и истина, но, если идею блага ты будешь  считать чем-то еще более прекрасным, ты будешь прав» (Гос-во, 307). «Идея» блага стягивает все множество «идей» в некоторое единство. Это единство цели. Порядок, господствующий в мире, есть порядок целесообразный: все направляется к благой цели. И хотя «благо» скрывается во мраке непостижимого, некоторые черты «блага» все же могут быть уловлены. В известном смысле Платон отождествил «благо» с разумом. А так как, по Платону, разумность обнаруживается в целесообразности, то «благо» Платон сближает с целесообразным.

       Но склонность души к созерцанию  божественных сущностей не присуща  ей от природы. Если ее приходится  принуждать к этому посредством  обучения, искусного красноречия  ил восторженного неистовства,  а все это составляет орудие  убеждения философа, то значит, в  человеке подле божественной  и разумной стихии, которая и  есть ум, живут два качества, постоянно  пытающиеся навязать свою волю, - гнев и страсти. Человеческая  душа подобна колеснице: возница,  чтобы не сбиться с пути, должен  уравновешивать неистовые порывы  левой, черной и своенравной,  лошади побудительной волей белой  лошади. Но как бы ни хороша была последняя, все-таки это лошадь, то есть ей присуща пугающая горячность, и в результате малейшей небрежности возницы колесница может покатиться в сторону гнева. А воля- это и есть гнев, имеющий склонность восставать против разума.

                                                        Заключение

      Благодаря платонизму философия  обогатилась религиозной значимостью  и усиленными размышлениями о  человеке, которых языческому мышлению  уже не суждено будет достичь. Рядом с наукой, впервые дав ей четкие определения в соответствии с правилами диалектики, чего не смог сделать Сократ, Платон неожиданно посещаем миф. Его называют поэтом и посвященным в пифагорейские мистерии. В не совмещались свойства таких жриц, как Диотима, и таких древних мудрецов, как Солон; его откровения были подобны тем, которыми Сократ был обязан кваканью лягушек, или пению флейт, или стрекоту цикад на берегах Иллиссос? Другие, например, софисты, в которых многие современные ученые не посмеют узнать себя, скажут, как Сократу Калликлу в «Горгии», что все это лишь басни, вроде тех, что плетут старухи. Но никто не в состоянии опровергнуть доводы, говорит Учитель, что чинить несправедливость опаснее, чем терпеть, злой заслуживает наказания, что нужно избегать лести - лесть всегда бесчестящий член аналои - что, наконец, истинное красноречие, как и всякий другой род деятельности, стремящийся к истине, всегда должно служить Благу.

      Пусть тебя считают безумцем, пусть презирают, смеются, пусть  даже оскорбления причиняют тебе  страдания, с тобой ничего не  случится дурного, если ты поистине  достойный человек и предан  добродетели. Да послужат нам  руководством эти истины, которые  учат нас, что лучшая участь, и при жизни и после смерти, - это упражнение в добродетели. 

      Итак, в завершение диалектического  превращения, в загробной жизни  сущностей, когда Истина, Красота  и Благо сливаются в единое  Бытие, опровержение теории идей  способствует распространения основополагающих  метафизических тайн, которые не  поддаются формулировке и определению  обычных людей, но которые философ  может постулировать.