1) Ранняя схоластика (от 400-х гг. до 1200-х гг.) Во многих отношениях  этот период связан с Августином  и близким ему неоплатонизмом. Его выдающимися фигурами были  ирландский монах Иоанн Скот  Эриугена, Ансельм Кентерберийский,  известный так называемым онтологическим  доказательством существования  Бога, а также скептический и  свободомыслящий француз Петр  Абеляр, который, в частности,  способствовал оттачиванию схоластического  метода постановки и обсуждения  философских вопросов.

      2) Зрелая схоластика (приблизительно  с 1200 гг. до первых десятилетий  XIV века). Выдающимися представителями  этой эпохи грандиозных систем  и синтеза были Альберт Великий,  его ученик Фома Аквинский  и главный оппонент Фомы Иоанн  Дунс.

      3) Поздняя схоластика (с начала XIV века  до расцвета Ренессанса). Его ведущим  представителем был англичанин  Уильям Оккам. Он утверждал,  что вера и разум существенно  отличаются друг от друга и  обосновывал номинализм и поворот  разума к эмпирическому. Таким  образом, его учение знаменовало  собой переход к философии  Нового времени.

      Существенный  вклад в систематизацию ортодоксальной схоластики внес монах, представитель Ордена доминиканцев Фома Аквинский. Он ставил своей целью отработку положений христианского вероучения в формах здравого смысла. Аристотель был тем фундаментом, опираясь на который, Фома канонизировал христианское понимание соотношения идеального и материального как соотношение изначального принципа формы (т. н. принципа порядка) с колеблющимся и не вполне установившимся принципом материи (т. н. слабейшим видом бытия). Мир индивидуальных явлений, с точки зрения Фомы Аквинского, рождается слиянием первопринципа формы и материи. Душа же человека, являясь формообразующим принципом, свое индивидуальное воплощение получает только при соединении с телом.  

      Содержание  и выводы схоластических споров не оказали серьезного влияния на дальнейшее развитие философии, но благодаря технике рассуждений схоластика внесла определенный вклад в дальнейшее развитие логики.

      Учение Фомы Аквинского

      Проблема  соотношения веры и разума - одна из основных в философии Средневековья. Если Бог является высшей реальностью, то соответственно основное внимание должно быть уделено его познанию. Но те методы, средства, пути познания, которые имеются в распоряжении человека, не могут быть применены  к познанию Бога. Бог не дан в  чувственном опыте человека, недоступен его разуму. Познание Бога возможно только с помощью веры, через божественное откровение. При этом вера не противопоставлялась  разуму. Известное изречение христианского  богослова Квинта Тертуллиана «верю  потому, что абсурдно» не получило признания среди подавляющего большинства  религиозных философов Средневековья. 
             В противовес Тертуллиану, Аврелий Августин провозгласил «верю, чтобы понимать», заложив тем самым основы рационалистической теологии, идеи которой были наиболее полно восприняты и развиты Фомой Аквинским. Не учением человеческим, утверждал Августин, а внутренним светом, а также силой высочайшей любви мог Христос обратить людей к спасительной вере. Религиозная вера, согласно его воззрениям, не предполагает обязательного понимания тех или иных положений религии. Она не требует никаких доказательных аргументов. Надо просто верить.

      Вместе  с тем Августин отчетливо осознавал  ту важную роль, которую играло рациональное познание. Поэтому он не отрицал  необходимость усиления веры доказательствами разума, ратовал за внутреннюю связь  веры и разума. Послушный религии  разум и подкрепленная разумными  доводами вера — таков идеал августиновской апологетики (от греч. апологеомай —  защищаю, подразумевается защита христианского  вероучения). Однако представленная Августином теория о Гармонии веры и разума исключала какую-либо возможность  поставить веру в зависимость  от разума. Решающую роль в его системе, без всякого сомнения, играло откровение (в представлении верующих открытие божеством сверхъестественным способом — знамение, видение и др. —  своей воли или каких-либо божественных истин).[6, c.195]

      Церковь со временем перестала быть абсолютным носителем образования и образованности. В этих условиях зародилось свободомыслие. Оно складывалось как движение за десакрализацию (от лат. сакрум — священный) определенных сфер жизнедеятельности человека, за признание их автономии по отношению к религии и церкви.

      Свое  наивысшее выражение идеология  средневекового свободомыслия нашла  в теории двух истин или «двойственной  истины». Эта теория переносила проблему соотношения веры и разума в область  взаимоотношений теологии и философии. Суть ее сводилась к учению о разделении философских и богословских истин, согласно которому истинное в философии  может быть ложным в теологии и  наоборот. Другими словами, это была попытка утвердить независимость  науки и философии от теологии, признать их равноправное существование.

      Руководство церкви всполошилось и обязало католических теологов найти средства противодействия  влиянию свободомыслия, учитывая при  этом возросший авторитет науки  и философии. Наилучшим образом, с точки зрения церкви, поставленную задачу решил Фома Аквинский. Не случайно вскоре после смерти философа его  учение католицизм признал в качестве официального.

        Рассматривая два рода истин  - истины разума и истины веры, Фома Аквинский указывает на  необходимость их согласования  и гармонии. Человеческий опыт  и разум дают человеку истины, необходимые в жизни. И в  этом отношении ценность знания  для Аквинского бесспорна. Но  еще в большей степени человеку  необходима вера, ибо слабость, ограниченность  человеческого ума не дают  ему возможности постичь все  величие Бога и сокровенный  смысл мироздания. Но это, с  точки зрения Аквинского, не означает, что христианские догматы, не  могущие быть поняты и объяснены  разумом, противоразумны, иррациональны  по своей природе. Не слабый  человеческий, а всемогущий божественный  ум способен приоткрыть их  тайны, их глубокий, внутренний  смысл.[6, c.198] 

    2.Человек  в системе культурных ценностей.

     Понятия ценности и ценностной ориентации в  мире настолько важно для культуры, настолько составляет ее сущность, что мы можем, смело определить культуру как систему ценностей. Что же подразумевается в культурологии под ценностью?

     Категория ценности образуется в человеческом сознании путем сравнения разных явлений. Осмысливая мир, человек решает для себя, что в жизни для него представляется важным, а что нет, что существенно, а что несущественно, без чего он может обойтись, а без чего нет. Естественно, что разные люди (и разные культуры) определяют свой ценностный мир по-своему. Таким образом, ценность не есть вещь, а есть отношение к вещи, явлению и т.п. В общем виде ценность можно определить и как нечто такое, без чего данная культура оказывается ущербной, эмоционально-дискомфортной. Применительно к культуре личности можно сказать, что ценность есть то, без чего существование этой личности полностью или частично теряет смысл: такой ценностью являются, например, любимый человек для влюбленного, дети для родителей, наука для ученого и т.д. Всякая система ценностей динамична и подвижна: она изменяется во времени с возрастом, сменой жизненных обстоятельств и т.п.[8, c.216]

     исходный  пункт формирования культуры – и логически, и исторически – человек. Необходимо поэтому выяснить, какими качествами он должен обладать для того, чтобы осуществить эту культурологическую функцию, чтобы быть способным творить культуру?

     Как явствует из всего вышеизложенного, такими качествами являются способности человека быть субъектом, деятельности, т. е. подняться от тех форм жизнеобеспечивающей активности, которые свойственны его животным предкам, к недоступным им, специфически человеческим формам деятельности. Но что это конкретно означает – быть субъектом деятельности?

     Ответ на этот вопрос имеет ключевое значение для философской культурологии, как, в сущности, для всех отраслей философского умозрения, ибо сами понятия "субъект" и "объект" являются главными и специфическими философскими категориями, а проблема, субъектно-объектных отношений – центральной проблемой философии, а отнюдь не вопрос о познаваемости мира, как утверждали советские философы, перенося на философию в целом сущность одного из ее разделов – теории познания. Между тем гносеологическая редукция проблемы субъектно-объектных отношений вызывает нередко своего рода реакцию – отрицание необходимости современного – "постмодернистского" – философского мышления вообще различать субъективное и объективное. Оказывается, однако, что их неразличение ведет к самоликвидации философии как таковой, к ее превращению в полухудожественную – или даже высокохудожественную, что не меняет дела – публицистику, в конечном счете – в своего рода "интеллектуально-поэтическую исповедь", поскольку именно и только в этой сфере духовной жизни человека снимается различие субъективного и объективного, теоретическому же дискурсу оно имманентно, и философское умозрение не способно от него освободиться, не отрекаясь от своей теоретической природы и не становясь своим инобытием – лирико-художественным самовыражением личности.

     Раздвоение  сущего на объект и субъект является по своему происхождению – в филогенезе, .а затем всякий раз и в онтогенезе – практическим расчленением основных участников процесса деятельности – действующего лица и предметов, на которые его активность направлена и которые она порождает в результате производимых им манипуляций. Такого расчленения не знает поведение животного в силу инстинктивности совершаемых им действий, не позволяющих ему ни практически, ни психологически отделять себя от предмета своих операций – растения, другого животного, камня, воды, вещи. Человек же оказывается изначально в ситуации внеинстинктивного поведения, предполагающего необходимость определения своей тактики по отношению в растению, животному, камню, реке, небу, другому человеку, осознания цели, средств и способов действия. А это требует различения самого себя как деятеля, обладающего правом и свободой выбора подлежащего свершению действия, и предмета, на который действие это направлено для удовлетворения моей потребности, исполнения моей цели, решения поставленной мною перед собой задачи; но тем самым, поскольку моя деятельность протекает не в одиночестве, а сопрягается так или иначе с действиями мне подобных соучастников, соратников, партнеров, постольку я должен отличать их как однородных мне – столь же самодеятельных, свободных в своем выборе и целеполагании, самосознательности и интен-циональности, активных существ – от предметов наших общих усилий и действий. Так в процессе антропо-социокуль-турогенеза, в далекой первобытности люди учились в своих совместных охотничьих, военных, ремесленных действиях различать: а) свою субъектность – не субъективность, которая уже производна, а именно субъектность – как исходную для практической деятельности человека позицию; б) субъектность Другого – со-брата, со-трудника, соратника, со-общника, со-племенника, со-родича, а также, что было еще более важно, верховного "супер-субъекта" – доброго и злого духа, бога; в) объектное бытие всего того, что подлежит потреблению, порабощению, изменению, что должно служить коллективному субъекту, – родоплеменной общности вместе с ее тотемом.

     Культура  как специфически человеческий способ существования и имела в исторической своей основе деятельность людей  как становящуюся систему отношений "субъект-объект– другой субъект", точнее – "другие субъекты", потому что "субъект", будучи по определению существом, наделенным свободой целеполагания и выбора средств достижения своих целей, уникален, единственен в своем роде, отличаясь от всех других субъектов (идет ли речь об индивидуальном субъекте – личности, о коллективном субъекте – например, нации, или о квазисубъекте – мифологическом или художественном персонаже), тогда как позиция объекта приравнивает данный предмет – идет ли речь о вещи, животном, человеке, даже моем собственном "Я", когда в такое положение ставит его мое другое, субъектное "Я", – к другим однородным предметам, т. е. обезличивает его. Так обезличивает предмет его называние, ибо каждое слово является обобщением, оно именует не единичный предмет во всем его своеобразии, а род предметов – "стол", "бег", "красный", "мыслить" и т. д. и т.п.

     Рождаясь, таким образом, в социальной, надбиологической практике, субъектно-объектное и межсубъектное отношения охватывают всю сферу человеческой деятельности, во всем многообразии ее видов и форм – духовных и художественных, индивидуальных и коллективных, реальных и воображаемых. Это значит, что в философском осмыслении культура возникает постольку, поскольку человек становится деятельным существом – Homo agens, которое не приспосабливается к среде обитания, а приспосабливает ее к себе. Но тем самым Homo agens оказывается и Homo creator – существом творящим, ибо ни одно состояние среды не способно его удовлетворить, он постоянно дополняет, обогащает, развивает, изменяет не только данное природой, но уже созданное им самим, его предками и современниками.

     В этом смысле можно понять тех философов, которые определяют сущность культуры через творческую способность человека; и все же такое толкование культуры таит в себе явную односторонность, ибо человеческая деятельность необходимо соединяет начала творческое и репродукционное, креативное и традиционалистское. Во всяком случае, способность деятельности во всех ее проявлениях должна проистекать из неких присущих ему, человеку, качеств – культуpa делает реальным то, что в человеке находится в потенциальном состоянии. Вслед за К. Марксом назовем этот ансамбль качеств "сущностными силами" человека.[8, c.219]

     Речь  должна идти здесь о таком "пучке" мотиваторов и реализаторов поведения, которые не даны человеку биологически, которые выработались в многотысячелетнем процессе очеловечивания животного предка людей и которые располагаются иерархически на трех уровнях:

     потребностей человека – пускового механизма любой деятельности;

     способностей, позволяющих удовлетворять и развивать потребности;

     умений превращать эти способности в реальные поступки. Эта цепочка "потребности– способности– умения" фиксирует механизмы, необходимые и достаточные для порождения деятельности, выявляя структуру того деятельностного механизма, который является прерогативой человека, выделяет его в животном мире и обеспечивает ему истинно человеческое существование. Человек тем более развит как человек, чем богаче круг его потребностей, способностей и умений. Но каков же конкретно "набор" тех потребностей, тех способностей и тех умений, которые необходимы и достаточны для порождения культуры?