Содержание 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение.

      Изучение  опыта государственного участия  в экономическом развитии передовых стран мира интересно и познавательно само по себе. Но для нас существует еще и проблема использования такого опыта с учетом ошибок предшественников, его адаптации к современным рыночным условиям России. Роль государства в экономической жизни огромна. И так было на протяжении последних пяти столетий, хотя роль эта постоянно менялась. Призывы резко ограничить вмешательство государства в экономику отражали всего лишь противостояние окрепшей промышленной буржуазии сначала феодальному, а затем новому государству, уже буржуазному, но воспринявшему многое от феодализма. После полного утверждения капиталистических рыночных отношений идеологи нового строя вынуждены были отказаться от категорического отрицания роли государства в хозяйственной жизни.

      Разнузданное  господство монополий в ряде стран  с последней трети XIX в., системный кризис, выразившийся в глобальной депрессии 30-х годов, борьба двух социально-политических систем - все это требовало активного государственного вмешательства в процессы воспроизводства. Однако по мере решения указанных проблем становилось все очевиднее, что есть и некоторые более общие основания для активного государственного вмешательства в экономическую деятельность субъектов.

      Несомненна  тенденция к усилению роли государства во всех сферах экономики. Вместе с тем тенденция эта не является прямолинейной. Государственное вмешательство используется тогда, когда собственно рыночные механизмы дают сбой. В этих случаях воспроизводство корректируется таким образом, чтобы после наладки рыночного механизма государственное вмешательство можно было ослабить или свернуть.

      Уместно вспомнить многочисленные попытки  российских неолибералов доказать, что  там, где государство меньше вмешивается  в экономику, все социально-экономические показатели лучше. Не ставя под сомнение такого рода связь, заметим, однако, что здесь все поставлено с ног на голову: именно там, где саморегулирующаяся экономика успешно решает проблемы, необходимость прямого государственного вмешательства в воспроизводственный процесс меньше, нежели в странах, где по ряду причин саморегуляция хозяйственного механизма ослаблена.

      Другими словами, причиной меньшей активности государства служит более высокая эффективность саморегулирования экономики, а не наоборот. Доказывая обратное, адепты неолиберализма делают ложный вывод: если целенаправленно уменьшать присутствие государства в хозяйственной жизни, то это якобы чуть ли не автоматически будет способствовать росту эффективности национальной экономики.

      Такого  рода теоретические обоснования  призваны обеспечить вполне определенную политику, приносящую ощутимые доходы некоторым конкретным кругам. Достаточно вспомнить недавнюю российскую эпоху, которую теперь критикуют, в частности, за якобы избыточное государственное присутствие в экономике. На деле же именно отсутствие должного государственного контроля привело к массированному разграблению госсобственности и вакханалии коррупции. Хотя и здесь сущность и явление не совпадали: видимое отсутствие государственного регулирования, казалось бы, почти стихийного процесса было всего лишь прикрытием направляемого в интересах определенных кругов государственного вмешательства (и невмешательства - где это было выгодно "рулевым") в процессы массовой бесплатной приватизации. Здесь правильный вопрос об эффективном сочетании конкретных форм государственного участия подменяется примитивной идеей о простом ограничении такого участия.

      Правовой  основой государственного вмешательства служит сама природа государственной по преимуществу организации социальной жизни общества, в том числе экономики. Однако всегда существовала и материальная основа такого вмешательства. На протяжении очень длительного времени не только в марксизме считалось, что без собственности на часть национальных ресурсов и/или средств производства вмешательство государства в экономику попросту невозможно. Степень вмешательства вплоть до недавнего времени ассоциировалась прежде всего со степенью огосударствления национальных ресурсов. Считалось, что чем больше национального капитала в руках государства, тем выше степень его вмешательства, шире его возможности эффективно регулировать народное хозяйство. Эти представления господствовали не только в социалистических странах, но и на Западе.

      И в самом деле: на протяжении многих десятилетий наблюдалась достаточно тесная статистическая зависимость между величиной (долей) госсектора в экономике и степенью госучастия в перераспределении национального дохода. Такая корреляция наблюдалась не только при сравнении стран капитализма и социализма, но и внутри всей группы индустриально развитых капиталистических стран. Так продолжалось до конца 70-х годов XX в., когда направления динамики двух параметров разошлись: удельный вес государства в национальном доходе продолжал в целом расти, а доля госсектора заметно сокращалась. Стало ясно, что однонаправленное изменение этих двух параметров - всего лишь частный случай такой связи. Практика убедительно показала, что социально-экономическая эффективность и степень регулируемости национальной экономики не связаны непосредственно с мерой огосударствления национальных ресурсов.

      Причины этого разнообразны. Начнем со сравнительной  эффективности предприятий государственного и частного секторов. Долгое время считалось, что даже в зрелой рыночной экономике государственное предприятие действует как обычное частное. Казалось очевидным, что при функционировании в одной и той же рыночной среде особого отличия в эффективности предприятий двух разных видов собственности быть не должно.

      Однако  во второй половине XX в. представление о том, что рынок сам все расставляет по своим местам, постепенно подрывалось. Не стало катаклизмов, прерывавших развитие экономики почти всех стран мира в первой половине века (мировые войны и Великая депрессия). Исчезли и основания списывать на чрезвычайные и временные обстоятельства факторы, модифицировавшие поведение госпредприятий на рынке. Все более очевидным становилось, что, несмотря на рыночную среду обитания и квазирыночное поведение, они заметно уступают частным предприятиям по эффективности. То же демонстрировал и ход экономического соревнования двух систем. Именно в первой половине 70-х годов произошел перелом в динамике интегральной макроэкономической эффективности народного хозяйства СССР: по расчетам разных, в том числе и советских экономистов, примерно с 1972-1973 гг. она практически перестала расти на фоне относительно медленного, но устойчивого роста этого показателя в западных странах. А в конечной основе замедления, а затем и стагнации народнохозяйственной эффективности лежит динамика эффективности предприятий.

      В пределах самих западных стран нарастала  волна консерватизма. Расхожим примером стало сравнение деятельности двух автогигантов во Франции. Государственное предприятие "Рено" с 1960 по 1980 г. получило в качестве бюджетных дотаций 5.8 млрд. фр., уплатив налогов на сумму 1.7 млрд., а частное предприятие "Пежо" за тот же период уплатило 11 млрд. налогов, не получив из бюджета ни франка. Рост убытков предприятий госсектора при тенденции к росту дефицита госбюджетов поставил перед правительствами и идеологами западных стран вопрос об экономических пределах расширения госсектора. И здесь теория шла за практикой, а не наоборот.

      Как показал мировой опыт последних трех десятилетий, а затем частично отразила и теория экономики госсектора, существуют и более тонкие факторы, определяющие конечную эффективность фирмы, чем сама по себе принадлежность ее к той или иной форме собственности. Это обнаружилось по мере накопления опыта управления фирмами на основе разных школ управления, в разных моделях экономики, в условиях ускорения технического прогресса и повышения качества экономического роста. 
 
 
 
 
 

Глава 1. Сущность государственной собственности.

• 1.1. Понятие государственной собственности.

      В экономической теории и статистике государственная собственность определяется через отрицание: собственность не частная считается публичной. Она разделяется на собственно государственную (центральную, федеральную), муниципальную (собственность местных органов управления и самоуправления) и промежуточную (собственность штатов в США и некоторых других странах, земель - в Германии, Австрии, субъектов федерации - в России и других странах).

      Однако  даже терминологически грань между частной и нечастной собственностью оказывается довольно размытой. Примером может служить употребление в США названия "публичная корпорация" в двояком смысле: во-первых, публичная как не частная, а муниципальная; во-вторых, как акционерное общество открытого типа. В последнем случае она противопоставляется не государственной или муниципальной форме собственности, а другому типично частному предприятию - акционерному обществу закрытого типа, частному товариществу с ограниченной ответственностью, семейной фирме или фирме с одним владельцем.

      Отсюда  же и массовое представление (в теории и праве) о том, что публичный сектор экономики сформирован безотносительно, нейтрально к форме собственности и представляет собой совокупность предприятий (собственно государственных, смешанных и/или частных), охватывающих ключевые общенациональные и стратегические сферы экономики. В частности, отсюда чисто статистические сложности вычленения госсектора экономики, не говоря о трудностях, связанных с наличием смешанных и квазипубличных предприятий, в которых присутствует как государственный, так и частный капитал или финансы.

      Отсюда  же и другой, пока еще удивляющий нас феномен: отсутствие интереса со стороны статистических органов  к постоянному наблюдению за государственным сектором как имуществом государства. Вместе с тем органы статистики и правительства ведут тщательный учет публичных финансов. Это отсутствие видимого интереса к публичному сектору как особой форме собственности объясняется тем, что этот сектор фактически чаще всего отождествляется с его финансами, а не с материально-вещественной основой.

      Определенные  основания для такого смещения акцентов существуют. Во-первых, вообще внимание западной экономической теории и практики государственного управления концентрируется не столько на "запасе", чем является материально-вещественная основа любой собственности, сколько на финансах, которые по своей природе являются "потоками". Во-вторых, финансовые потоки как объект государственного управления требуют гораздо большего внимания, чем относительно малоизменчивые, стабильные и трудно определяемые количественно "запасы" государственной собственности. В-третьих, сама публичная собственность как особый объект управления проявляется прежде всего именно через финансы. Наконец, как уже отмечено, нарастает внутренний парадокс (с точки зрения недавних представлений), смысл которого можно сформулировать следующим образом: государственная собственность как основа регулирующей роли государства во всех экономических и социальных процессах относительно уменьшается, а роль государства в экономике растет.

      Феномен отсутствия видимого интереса статистических органов и правительств западных стран к своей собственности для нас удивителен еще и потому, что мы помним недавнее социалистическое прошлое, в котором управление экономикой было действительно немыслимо и невозможно без учета и статистики государственной собственности. Но эта необычность даже в переходной российской экономике уже почти исчезла. Что дает знание статистики предприятий, в которых доля российского государства составляет или 100% (их примерно 400), или более 50% (их около 470), или от 25 до 50% (их примерно 1600)? Парламент и правительство интересует другой вполне правомерный и более актуальный вопрос: какие доходы получает госбюджет от этой собственности, соответствуют ли они объему собственности государства?

      Определить  объем госсобственности чрезвычайно трудно. Действительно, как ее измерить, если рынок не в состоянии правильно оценить капитализацию предприятий? Вопросов подобного рода множество, а ответов на них практически нет. Ведь до сих пор не произведена инвентаризация госпредприятий, госимущества в стране и за рубежом. Статистика госсектора сводится поэтому к измерению величины доходов, которые фактически поступают в бюджеты всех уровней, а также субсидий, дотаций, субвенций. А это есть статистика всего лишь финансов госсектора.

      Диапазон  составляющих государственного (публичного) сектора очень велик: от чисто  государственных предприятий до смешанных, от финансов центрального правительства до финансов органов местного самоуправления, от прямого владения правительством предприятиями, производственными фирмами (то есть государственная предпринимательская деятельность) до чисто правовых способов воздействия на частные фирмы, от сугубо национальных до международных организаций и финансов. Отсюда ясно, что масштабы государственной (публичной) экономики огромны, хотя и трудно определимы с высокой точностью.

• 1.2. Государственное  вмешательство в экономику.

      Государственное вмешательство в экономику, его  степень и эффективность до недавнего  времени ассоциировались с рядом форм проявления, которые отражаются в достаточно легко получаемых статистических индикаторах. Эти формы и соответствующие им индикаторы условно сгруппируем следующим образом.

      На  первом месте по массовости использования  стоит доля и роль государственного сектора в национальной экономике, что статистически проявляется в удельном весе нечастного сектора в ВВП или ВНП; в отношении госзакупок товаров и услуг к объему ВВП; в доле ВВП, концентрируемой госбюджетом всех уровней; в удельном весе занятых в нечастном секторе экономики в общей численности занятых.

      Далее идет масштаб и относительное  место публичной материально-вещественной собственности, измеренной в стоимостных показателях, во всех активах национальных субъектов экономики (или в национальном богатстве страны), в доле работающих на предприятиях госсектора в общей численности занятых. Здесь рассматривается непосредственно предпринимательская деятельность государства как собственника материальных и финансовых активов, капитала в сфере производства, транспорта, коммуникаций, страхования и других отраслей сферы услуг, то есть в сфере производства товаров и оказания любых рыночных услуг, в отличие от деятельности органов и учреждений сугубо общественного характера, не производящих рыночные услуги (госуправление, армия, государственное здравоохранение и пр.).

      На  третьем месте - роль и место государства  в нематериальных активах страны, на четвертом -собственно институционально-правовые аспекты государственного регулирования и их роль в экономическом развитии нации, интеграционных союзов стран, мировой экономики. Мы рассмотрим только первые две формы проявления и количественного выражения госсектора в западных странах. Приведенная классификация, хоть и недостаточно последовательна, но вполне приемлема для наших целей.

      Несмотря  на кажущееся обилие информации по большинству перечисленных показателей, есть определенные статистические трудности измерения. Кроме того отсутствует должное внимание к статистике госсобственности на средства производства (ресурсы) со стороны национальных и международных статистических органов. Трудно квантифицируемы параметры государственного сектора и регулирования, связанные с собственно управленческими, правовыми и институциональными характеристиками. Весьма непроста проблема сопоставления деятельности государственного и частного секторов. Если продукция частного сектора измеряется в текущих ценах реализации, то значительная часть товаров и услуг, производимых госсектором, передается потребителям или по себестоимости, или со скидками, а часто и безвозмездно. Таким образом, статистический объем продукции госсектора заведомо занижается по сравнению с частным сектором. Все трудности статистически преодолимы, но этому не уделяется достаточного внимания.

      Роль  предпринимательской деятельности государства можно измерить в двух стоимостных показателях: доле госсобственности в национальном богатстве страны и в действующих производственных активах. Поскольку регулярной и достаточно точной статистики такого рода ни в одной из западных стран не ведется, очень сложно отделить эти два показателя друг от друга, поэтому в дальнейшем они будут перемежаться.

      Необходимо  сделать уточнение периодов, к  которым относятся те или иные оценки. Можно выделить период до 1980 г. и после. Дело в том, что в 80-90-е  годы практически весь западный мир  охватила беспрецедентная волна  приватизации, серьезно изменившая всю панораму государственного предпринимательства и государственного участия в экономике. Конечно, спорадически и фрагментарно приватизация после Второй мировой войны проводилась практически во всех странах Запада. Но это были отдельные акции, связанные с преходящими обстоятельствами. Приватизация же 80-90-х годов отличалась своим размахом, массовостью, причем ее проводили правительства как консервативного, так и социал-демократического толка.

      Достаточно  привести несколько цифр, чтобы стал ясен масштаб явления. Только между 1985 и 1993 гг. объем продажи госсобственности частным инвесторам в 100 странах западного мира составил примерно 330 млрд. долл. В одном 1992 г. эта сумма превысила 70 млрд. долл.

      В подавляющем большинстве стран  западного мира предприятия госсектора уступали по эффективности предприятиям частного сектора. Практически повсеместно рос масштаб субсидирования госпредприятий, что неизбежно способствовало росту бюджетного дефицита и внутреннего долга. И именно необходимость решения финансовых проблем стала одним из важных мотивов массовой приватизации как способа приведения в порядок государственного хозяйства.

      Проиллюстрируем примерами ситуацию, сложившуюся к 80-м годам. Значительная количественная роль госсектора в Португалии после 1974 г. сочеталась с его неэффективностью: между 1974 и 1984 гг. объем убытков в национализированной промышленности равнялся примерно трети объема годового ВВП. Во Франции только в начале 80-х годов среднегодовые субсидии государства предприятиям госсектора составляли, по оценкам, примерно 50 млрд. фр. Германия, где предприятия госсектора мало уступали по эффективности частному сектору, после воссоединения получила примерно 13 тыс. крупных и средних восточных предприятий, подавляющее большинство которых были безнадежно убыточными. Таким образом, простое избавление от убыточных предприятий облегчало финансовое бремя правительств, улучшало бюджет, уменьшало платежи по внутреннему долгу, увеличивало средства правительств на социальные программы.

      Второй  по значению мотив - стремление повысить эффективность национальной экономики за счет структурной перестройки, увеличив долю более производительного частного сектора. Третий мотив - повышение конкурентоспособности национальной экономики. И, наконец, четвертый -чисто идеологический, для сторонников рыночных решений проблем. В этом отношении британский опыт противостояния лейбористов и тори можно рассматривать как классический случай.

      Совершенно  ясно, что такая масштабная приватизация не могла не сократить предпринимательскую деятельность государства. Если до этого наблюдалась тенденция к росту государственного участия в предпринимательстве в целом во всей группе развитых капиталистических стран, то в 80-е годы наступил явный перелом.

      Данные о доле государственного сектора в национальном богатстве развитых стран Запада противоречивы и фрагментарны, что связано более всего с трудностями их учета. Приведем некоторые оценки. В середине 80-х годов удельный вес госсобственности всех видов в материальном богатстве США оценивался в 20%, хотя в обрабатывающей промышленности на долю госсектора приходился всего лишь 1% капитала (активов). Доля государства в национальном богатстве Японии оценивается примерно такой же цифрой, а в производственном капитале (активах) промышленности и сельского хозяйства - примерно в 2%. Во Франции доля государства в национальном богатстве за тот же период оценивалась примерно в 40%. Самыми огосударствленными экономиками (по совокупности всех критериев) среди развитых западных стран до 1980 г. были Португалия, Италия, Австрия, Франция и Швеция.

      Рассмотрим  теперь развитые страны с весьма различающимися структурами публичного и частного секторов. Если США известны относительно скромной ролью государства в предпринимательской деятельности нации, то Австрия, наоборот, — страна с самой высокой активностью государства в этой области и наивысшей долей госсобственности в национальном капитале и национальном богатстве из всех стран ОЭСР. По данным на середину 80-х годов, в Австрии госсобственность составляла более 75% в почтовой службе, телекоммуникациях, электро- и газоснабжении, добыче нефти и угля, металлургии, железнодорожном и воздушном транспорте. А в США есть только одна отрасль с такой долей государственной собственности - почтовая служба. Во всех остальных перечисленных отраслях эта доля гораздо ниже 25%.

      Тем не менее структура государственной (публичной) собственности в США очень сложна. В качестве ее субъектов выступают федеральное правительство, правительства штатов и органы местной власти (к ним относят графства, муниципалитеты, городские управления, управления школьных округов и управления особых округов). Численность местных органов власти имеет тенденцию к сокращению: в 1942 г. их насчитывалось 155 тыс., а в 1992 г. - около 87 тыс.

      Все местные органы власти административно, финансово и политически независимы. Их деятельность финансируется из бюджетных средств и собственных источников. Причем на последние приходится подавляющая часть доходов. Однако чем ниже уровень местной власти, тем этот источник относительно ограниченнее. По данным за 1992 г., из всех доходов штатов (около 745 млрд. долл.) доходы из собственных источников равнялись 574 млрд., или 77%. А из доходов местных органов власти (648 млрд. долл.) за счет собственных источников получено 216 млрд., то есть всего треть. В собственных источниках доходов львиная доля приходится на налоги и сборы. Таким образом, собственно производственная деятельность местных органов занимает в их хозяйственной жизни незначительное место. А основным источником доходов являются налоговые поступления. В расходах федерального правительства на инвестиционные вложения непроизводственного характера приходится (данные 1992 г.) чуть больше 6%, правительств штатов - 7, местных органов власти - 12%.

      В прямой собственности федерального правительства США находится незначительная часть капитала страны. При отсутствии регулярной государственной статистики совокупного капитала об абсолютных масштабах этой собственности можно судить по ряду признаков. Федеральному правительству принадлежат 650 млн. акров земли (1991 г .), причем эта площадь постепенно сокращается (в 1980 г. она составляла 720 млн. акров). Ему принадлежит 441 тыс. зданий (1991 г.), и число это постоянно растет.

      Есть  несколько государственных и  полугосударственных корпораций, в собственности которых находится отрасль или ее часть. В первую очередь это почтовая служба США, полностью государственная корпорация, занимающая монопольные позиции по ряду позиций (например по почтовым отправлениям первого класса). Другими немногими собственниками средств производства и субъектами рынка являются государственная корпорация "Амтрак" (Национальная железнодорожная пассажирская корпорация), владеющая почти 24 тыс. миль железных дорог на востоке и северо-востоке, и "Конрейл" (Консолидированная железнодорожная корпорация), собственница 17 тыс. миль железных дорог в 17 штатах. Известной государственной корпорацией в США является ТВА (Управление ресурсами бассейна Теннесси), ведущая производственную деятельность в семи штатах. Наконец, есть Управление государственным земельным фондом США, в распоряжении которого находится более 60% государственного земельного фонда - около 400 млн. акров.

      В США существует особая форма управления и распоряжения собственностью, которая является или государственной, или полугосударственной, или имеет особый статус, трудно определимый с традиционной точки зрения. Такого рода собственность и такого рода предприятия и называют квазипубличными. Все находящиеся за пределами федерального правительства так называемые независимые корпорации, независимые регулирующие комиссии и независимые агентства (их всего 62) располагают капиталами и активами, которые достигают огромных масштабов.

      Все эти субъекты хозяйствования - как отмеченные выше корпорации, занимающиеся непосредственно производственной деятельностью, так и многие другие, например, Национальное аэрокосмическое агентство (НАСА), Эксимбанк США, Федеральная резервная система (ФРС). Национальная администрация кредитных союзов - обладаю! огромными ресурсами. Они действуют в сфере производства, научных исследований, финансов. Крупными собственниками капиталов и имущества являются министерства (их всего 14), например, обороны, транспорта, энергетики, казначейство.

      Общим для обоих типов управленческих государственных организаций (правительственных и "независимых", хотя они по существу и по своему юридическому статусу государственные) является то, что все же большинство их не занимается непосредственно производственной деятельностью, а функционирует как обычный госорган управления с регулирующими функциями, характерными для любого госоргана управления в рыночной экономике.

      Интересно отметить, что начало массовому созданию таких независимых агентств правительства положила эпоха рузвельговского Нового курса (свыше четверти нынешнего состава этих агентств). Более половины из нынешних 62 созданы после 1951 г., в том числе 10 - за период с 1979 г. Эти данные также свидетельствуют о том, что государственное вмешательство в экономику остается характерной чертой США, а его формы и методы совершенствуются. Идет постоянный процесс формирования все новых органов регулирования и изменения статуса уже существующих органов управления.

      Динамика госсектора в экономике США несет на себе печать истории страны. В годы Второй мировой войны его роль значительно возросла. В 1943 г. доля занятых в нем возросла до 26% против 7% в 1930 г. Удельный вес госсектора в национальном производстве возрос за тот же период примерно с 4.5 до 16%. В период послевоенной реконверсии эта доля резко уменьшилась: в 1947-1948 гг. она сократилась примерно вдвое по сравнению с военным пиком как по показателю ВНП, так и по численности занятых. Однако в последующем вновь начался рост, пик которого пришелся на 1970-1975 гг., когда госсектор давал 13.2% ВНП. С тех пор его доля медленно сокращается. В текущих ценах госрасходы и валовые правительственные инвестиции в США составили в 1979 г. 19.6% ВНП, в 1989 г. - 20, в 1999 г. - 17.6% ВНП. В постоянных же ценах эта тенденция выражена более ярко и длится значительно дольше. Правда, из-за отсутствия методики указанных расчетов невозможно сколько-нибудь достоверно оценить ряд противоречий в этих параметрах.

      Несмотря  на относительно слабое участие государства в непосредственной предпринимательской деятельности, его роль оказывается не столь малой, как это представляется с первого взгляда. Неким результирующим показателем этой роли может служить доля государства в национальном богатстве страны, которая, как уже отмечено, составляет примерно 25%. Это показывает, что в США проводится не такая политика отстраненности государства, как это часто афишируется, кстати, и самим правительством.

      В Великобритании в течение почти  четырех десятилетий после Второй мировой войны длилась эпоха "качелей власти": всякий приход лейбористов к власти приводил к национализации ряда базовых отраслей, а сменявшие их консерваторы осуществляли денационализацию тех же отраслей. Максимальных значений государственный сектор британской экономики достиг во второй половине 70-х годов. Тогда существовали особые государственные корпорации, крупнейшими из которых были Национальный совет угольной промышленности, Британские газ и электроэнергетика, Британская стальная корпорация, Британская почтовая служба, Британские железные дороги, Национальная корпорация грузовых перевозчиков, Британские авиалинии. Британская аэрокосмическая корпорация. Британская судостроительная корпорация. Национальная автобусная компания, "Бритиш телеком" и ряд других, более мелких компаний.

      В национализированных отраслях работало несколько больше 8%, а во всем секторе  — около 25% всех занятых в стране. Иными словами, в производстве на государственных предприятиях работала третья часть всех занятых в публичном секторе. В собственности правительства находилось примерно 17% стоимости акций и других ценных бумаг страны.

      В результате приватизации большинства  ранее национализированных отраслей, осуществленной правительством М. Тэтчер, а также структурных сдвигов в экономике страны в конце XX в. доля государственных предприятий в производстве и услугах сократилась до незначительного уровня, не превышающего 3% ВНП. О масштабах процесса можно судить по следующим данным: только в 1988-1992 гг., которые в основном завершили эту волну приватизации, среднегодовое отношение приватизированного капитала (фондов) к ВВП страны составляло почти 1%. В абсолютных масштабах это были весьма заметные суммы - более 44 млрд. долл. только за эти пять лет.

      Огромный  интерес с рассматриваемой точки  зрения представляет Япония. Именно здесь  грань между частной и публичной  собственностью (и сектором) наиболее размыта и наглядно видны статистические трудности ее определения. В стране существуют два типа публичных корпораций, которые разделяются на два подвида: прямого правительственного и косвенного подчинения. К первым относятся несколько собственно государственных предприятий (корпораций) в классическом для Запада смысле: почтовая служба, лесное ведомство, государственное управление типографий. Публичные предприятия косвенного подчинения классифицируются в зависимости от степени контроля и финансирования правительством или парламентом их деятельности.

      В этой категории предприятий целая  гамма видов, классификация которых опирается на весьма произвольные критерии. Среди них токусю ход-зин - корпорации центрального и местного подчинения, созданные особыми парламентскими актами, и специальные корпорации - кося. И те, и другие представляют собой некий аналог американских "независимых" агентств и корпораций. Министерства "создают целевые и временные предприятия - коданы. Их разновидностью являются джигоданы, отличающиеся порядком финансирования: в первом случае его источники многообразны, во втором - это соответствующие министерства.

      Публичные специализированные финансовые корпорации - коко - играют роль вспомогательного сектора финансовой системы, используя в своей деятельности не только критерий прибыльности, но и установки, задаваемые центральными органами власти страны - парламентом и правительством. Существуют еще два вида финансовых публичных банков - токусю гинко и кинко. Есть смешанные (с участием государственного капитала) акционерные общества - токусю кайся, а также фонды, ассоциации содействия и ассоциации взаимной помощи. Наконец, имеется такой вид публичных корпораций, как некоммерческие организации разного рода, связанные с правительственными органами неформальными отношениями, через которые государство в значительной мере определяет их деятельность. Таким образом, в Японии спектр предприятий, относящихся к публичному сектору, весьма широк. Пожалуй, он многообразнее и шире, чем в остальных развитых капиталистических странах.

      В начале 80-х годов в Японии был  разработан проект административно-хозяйственной реформы, целями которой были оздоровление государственных финансов, приватизация части государственных предприятий, сокращение госаппарата и расходов на него. В результате приватизации бюджет только за 1988-1992 гг. получил более 23 млрд. долл. Однако сами масштабы приватизации были весьма скромными, о чем можно судить по следующему показателю: отношение приватизированных активов к объему годового ВВП в среднем за год в течение этого периода составило чуть более 0.1%. Основными формами приватизации стали превращение части публичных корпораций в смешанные, снижение степени участия государства в ряде корпораций, и только часть государственных корпораций прямого подчинения были полностью приватизированы. Их приватизация и дала указанные суммы в бюджет.

      В Германии число фирм, в которых  федеральному правительству принадлежало не менее 25% акций, составляло в 1970 г. 697, а в 1982 г. - уже 958. В соответствии с конституцией обеспечивалась государственная монополия на железные дороги федерального подчинения, почтовые услуги и некоторые виды коммуникаций, внутреннюю водную систему.

      Хотя  в целом доля госсектора в Германии была ниже, чем в большинстве других западноевропейских стран, все же приватизация началась. Если в 1986 г. федеральное правительство участвовало прямо или косвенно в капитале 463 предприятий, то уже в 1989 г. - только в 309. За 1982-1989 гг. правительство продало акции 570 компаний. Считается, что в публичном секторе Германии в начале 80-х годов соотношение федеральной и земельной собственности составляло 2 : 1. В течение 80-х годов были приватизированы крупнейшие земельные банки страны - "Вестдойче ландесбанк" (активы 141 млрд. марок), "Байерише ландесбанк" (115 млрд. марок) и другие земельные банки.

      Франция долгое время была страной с высоким удельным весом госсектора в национальной экономике. Пришедшие в 1981 г. к власти социалисты объявили в соответствии со своей программой о планах дальнейшей национализации. Но госсектор стал головной болью правительства. Только в 1981-1985 гг. предприятиям госсектора пришлось предоставить субсидий на общую сумму более 150 млрд. фр. и примерно 10 млрд. фр. фактически безвозвратных кредитов. Стало ясно, что предел такого "эффективного хозяйствования" близок. В 1984 г. госсектор представляли примерно 600 концернов с 2.3 млн. занятых. Пик доли госсектора в производстве пришелся на 1985 г., когда он достиг 24% ВВП и примерно 18% занятых.

      В 1986 г. начался процесс самой крупной  в истории страны приватизации госпредприятий. Сначала были приватизированы 66 крупнейших компаний (42 — в банковском секторе, 13 — в страховом, 9 - в промышленности, 2 - в коммуникациях) с общим числом занятых 750 тыс. Однако абсолютные масштабы сокращения госсектора оказались не столь большими, как в Великобритании или даже в Новой Зеландии.

      Вообще  в Австралии и Новой Зеландии приватизация рассматриваемой волны оказалась самой эффективной, возможно, потому, что она проводилась социал-демократическими правительствами, весьма ответственно отнесшимися к такой несвойственной социалистам функции. В Новой Зеландии за 1988-1992 гг. среднегодовое отношение приватизированного капитала (активов) к объему ВВП превысило 3.5% (максимальная для западных стран величина), что дало бюджету этой небольшой страны за пять лет около 8 млрд. долл. В Австралии этот доход госбюджета превысил 4.5 млрд. долл.

      Приведем  данные по другим развитым странам. Доходы от приватизации за те же пять лет составили (млрд. долл., в скобках - отношение приватизированных активов к ВВП в среднем за год, %): в Германии более 27 (0.4), Японии - примерно 23 (0.12), Швеции - более 4 (0.4), Австралии - 4.5 (0.3), Канаде - 5.7 (около 0.2), Испании -2.7 (0.9), Голландии - 2.4 (0.15), Италии - 3.4 (0.4), Португалии - 1.3 (1.1), Мексике - более 20 (1.7), в Аргентине - более 9 (1.3%). Для сравнения: в России доля доходов от приватизации в консолидированном бюджете (его доходной части) составила в 1993 г. всего 0.4%, в 1994 г. – даже 0.1%.

      Так называемая консервативная волна 80-х  годов, более всего связанная с именами Р. Рейгана и М. Тэтчер, была реакцией на заметное снижение эффективности госпредпринимательства и избыточного вмешательства в экономику. В спорах по поводу роли государства в решении социально-экономических проблем в большинстве индустриально развитых стран Запада взяли верх противники дальнейшего огосударствления. Роль государства как предпринимателя существенно сократилась. Соответственно уменьшилась его доля в национальном промышленном и финансовом капитале. 


Глава 2. Роль, назначение и использование государственной собственности.

      В первой главе мы уделили основное внимание таким важным формам проявления государственного вмешательства в экономику, как публичная (государственная) собственность в национальном богатстве страны и основанная на ней предпринимательская деятельность государства. То есть рассматривалась производительная функция государства. Во второй главе уделим основное внимание анализу долговременных тенденций, статистически выражающих изменение места государства как потребителя в национальной экономике развитых стран и активного участника перераспределения созданного национального продукта.

• 2.1. Структура государственных  доходов и расходов.

      Обратимся к долговременной динамике структуры государственных доходов и расходов в той же группе развитых западных стран. Основными статьями бюджетных расходов были и являются расходы на национальную оборону, обслуживание государственного долга, субсидии и трансферты, образование, социальное обеспечение, медицинское и пенсионное обслуживание, социальное страхование по безработице, прочие социальные программы. Здесь к социально-ориентированным статьям расходной части бюджета относятся шесть последних из перечисленных статей.

      Сложив  государственные расходы по шести  статьям в этой группе стран, получим следующую картину. Во всех странах ОЭСР социальные расходы, измеренные в процентном отношении к ВВП, растут примерно теми же темпами, какими повышается перераспределительная роль государства в целом. Более того, можно утверждать, что в 90-е годы социальная ориентация государственных расходов стала усиливаться. Достаточно привести данные по одной статье государственных расходов - расходов на оборону, чтобы убедиться в этом (табл. 7). В 90-е годы в большинстве стран ОЭСР доля расходов на оборону снизилась. Совместив эту тенденцию с ростом доли расходов на социальные цели, получим еще более выраженную тенденцию к усилению социальной ориентации бюджетных расходов.

      Совокупные  государственные расходы на трансферты и субсидии в 17 странах ОЭСР (% ВВП) в среднем составляли: 1870 г. - 1.1, 1937 г. - 4.5, 1960 г.-9.7, 1970 г.-15, 1980 г.-21.4, 1995 г.-23.

      Тенденция к усилению роли государства в  этой сфере жизни наций налицо. Кроме того, эти данные показывают усиление социальных функций государств в развитых странах. Минимальные уровни этого параметра наблюдаются в послевоенный период в Новой Зеландии, Японии, Канаде и США, а максимальные - в Швеции и Нидерландах.

      Государственные расходы 17 стран ОЭСР на образование  с некоторыми оговорками составили в среднем (% ВВП): 1870 г. - 0.6, 1913 г. - 1.3, 1937 г. - 2.1, I960 г. - 3.5, 1980 г. - 5.8, 1993-1994 гг. — 6.1. И здесь процесс социализации выражен чрезвычайно ярко. Минимальные показатели наблюдаются в Германии, Испании и Японии, а максимальные - в Норвегии и Швеции, хотя сами отклонения от средней здесь не столько велики как в ряде других параметров.

      Государственные расходы на медицинское обслуживание (здравоохранение) в той же группе стран в 1910-1994 гг. изменялись следующим образом (% ВВП): 1910 г.-0.3, 1930 г.-0.4, 1960г.-2.4, 1980 г. - 5.8, 1994 г. - 6.4. Здесь отклонения от среднего значения удивительно небольшие, в лидерах - Франция и Швеция.

      Государственные расходы на пенсионное обеспечение составляли в среднем (% ВВП): 1920 г. -1.2, 1937 г. -1.9, 1960 г.-4.5, 1980 г.-8.4, 1993г.-9.6. Наивысшие показатели в Италии и Нидерландах, низшие — в Австралии и Канаде. Расходы на выплату пособий по безработице (% к объему ВВП) составили в среднем в 1937 г. - 1.3, 1960 г. -0.3, 1980 г. - 0.9, 1996 г. - 1.6, а все расходы на программы по обеспечению и реструктуризации рынка рабочей силы в 1996 г. — в среднем 2.7%

      ВВП5. В конце 90-х годов в лидеры вырвались  Нидерланды. Существенно снизился этот показатель в США, что связано с заметным снижением там безработицы.

      Если  сложить все расходы бюджетов развитых стран на социальные нужды, то получим впечатляющую картину. В среднем социальные расходы составляли в этой группе стран примерно 10% ВВП в середине 30-х годов, 20 в 1960 г., 42 в 1980 г., около 47% ВВП в середине 90-х годов. При всей критичности отношения к приведенным данным (а для этого есть сугубо статистические основания), эти цифры показывают, что социальная ориентация государственных бюджетных расходов усиливается. В лидерах по рассчитанному здесь параметру Нидерланды, Швеция, Бельгия, Франция, Италия, Норвегия, Австрия. Для сравнения: в 1987 г. расходы государственного бюджета СССР на социально-культурные цели равнялись 17% ВВП, что в два с лишним раза меньше среднего уровня этого показателя для основной массы страны ОЭСР .

      Динамика  расходов на (обслуживание) выплату государственного долга центральными правительствами в 17 странах ОЭСР выглядела так (% ВВП): 1870 г. - 2.5, 1913 г. - 2.2, 1920 г. - 3.1,

      1937 Г.-3.4, 1970 г.-1.4, 1980 г.-3.1, 1995 г.-4.57.

      В связи с этими данными интересно  посмотреть на динамику долга, который можно рассматривать как своеобразную плату за недостаточную эффективность государственного вмешательства. В среднем за год этот долг составлял: 1870 г. -48% ВВП, 1913 г. - 60, 1920 г. - 66, 1937 г. - 78, 1970 г. - 43, 1980 г. - 46, 1990 г. - 60, 1996 - 1997 гг. - 71% . Максимальным этот относительный показатель был в 1997 г. в Бельгии и Италии - примерно 122%, минимальным - в Австралии - 38.7 и Норвегии-40.6%.

      Приведенные данные показывают общую тенденцию к усилению роли государства во всех социальных процессах. Можно было бы сказать еще о его участии в финансировании научных исследований фундаментального характера, но эти факты общеизвестны и показывают ту же тенденцию.

      Однако  существуют данные, которые говорят  о том, что в рассматриваемой  группе стран после 1980 г. снижается  роль государственных расходов в  важном элементе общественного воспроизводства - инвестиционном процессе. Косвенно этот показатель свидетельствует и о снижении экономической роли государственной собственности в производственном капитале (потенциале), то есть о сокращении предпринимательской деятельности государства.

      Государственные инвестиции центральных правительств в публичный сектор составляли в среднем (% ВВП): 1870 г. - 2, 1913 г. - 2.5, 1920 г. - 3.4, 1937 г. - 3.8, 1960 г. - 3.2, 1980 г. - 3.5, 1994-1995 гг. - 2.9 (в Австралии, Канаде, Великобритании и США - расходы правительств всех уровней). Этот показатель достиг максимума в годы Второй мировой войны. В послевоенные годы его пик приходится на конец 70-х годов .

      Причинами этого явления послужили, повторимся, сокращение государственного сектора в ряде западных стран в 80-е годы, проявившееся в массированной приватизации предприятий базовых отраслей, а также неолиберальная волна, приведшая к ограничению ряда форм государственного регулирования.

      Оценка  межстрановых различий в эффективности регулирующей роли государства может быть произведена на основе выбранных критериев. Ими принято считать темпы роста макроэкономических показателей (ВВП, ВНП, национального дохода) в абсолютных размерах или на душу населения, уровень социально-экономических контрастов, продолжительность жизни, степень экономической свободы. Анализ, проведенный по рассматриваемой группе стран, весьма убедительно показывает, что нет выраженной связи между уровнями государственного вмешательства и уровнями социально-экономического развития. Можно говорить о различиях между моделями государственного вмешательства: американским государством всеобщего благоденствия, немецкой доктриной социально-ориентированной экономики, шведским социализмом.

      Различия  эти существуют реально, но они не настолько значительны с точки  зрения полученных результатов, чтобы выводить их за пределы общей модели современных западных стран в целом. В рассматриваемой группе стран они связаны чс историческими особенностями становления общества, с особенностями формирования национальных теоретических концепций и управленческой практики и традиций. В целом же тенденции в изменении форм и методов государственного вмешательства в экономику примерно общие.

      Ориентация  современного государства в индустриально развитых странах на социальные нужды населения совершенно очевидна. На них затрачивается более 4/5 бюджета. При этом, чем ниже уровень публичной собственности (от национальной до муниципальной), тем эта ориентация выраженнее, что вполне очевидно и без статистики.

      Наконец, можно отметить, что в самом  публичном секторе происходит процесс опережающего роста расходов субъектов нижнего уровня управления публичным сектором - муниципального, местного. Приведем только данные по США, хотя это общая для развитых стран Запада тенденция. На долю штатных и местных властей в общих доходах публичного сектора США в 1959 г. пришлось 45.4%, а к 1999 г. она увеличилась до 69.8%|0. Это характеризует изменение соотношения разных уровней управления публичным сектором как потребителей производственного дохода. Но и как "производители дохода" штатные и местные власти занимают постепенно более важное место в США, хотя в госсекторе производится относительно мало (в конце 90-х годов на него приходилась примерно девятая часть производства ВВП). 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


Заключение.

Интерпретация приведенных данных требует определенной осторожности. Достаточно суммировать все социальные статьи расходов, чтобы обнаружить слабости этой статистики. Тем не менее при всех ее недостатках можно сделать определенные заключения.

      1. Огосударствление предпринимательской  деятельности имеет свои пределы, которые зависят от соотношения эффективности предприятий двух секторов. Как всякие социально-экономические процессы, этот процесс также носит колебательный характер и представляет собой часть адаптационного механизма, который реагирует на множество сопряженных факторов. Мы выделяем один — эффективность предприятий двух секторов, хотя их и много. Поэтому из факта, что доля государства в предпринимательской деятельности нации в индустриально развитых странах Запада за последние два десятилетия снизилась, еще не следует, что мы наблюдаем принципиально новую долговременную тенденцию. Возможно, что эта небольшая в историческом плане корреляция скоро сменится на противоположную. Однако более вероятно, что этот перелом тенденции означает переход социально-экономической динамики в новый долговременный режим, параметры которого априорно определить невозможно.

      2. Усиление перераспределительных  функций государства (то есть  как потребителя произведенного дохода) также имеет свои пределы. Можно уверенно предположить, что они уже почти достигнуты, о чем свидетельствует опыт передовой в этом отношении Швеции.

      3. Наличие количественных пределов  предпринимательской и распределительной функций современного государства означает, что основными рычагами воздействия государства на экономику и в целом на социальные процессы все более становятся правовые и институциональные, Об этом свидетельствует опыт США и ряда других западных стран.

      4. Корреляционный анализ показывает, чтс существует обратная зависимость между уровнем государственного вмешательства в экономику в уровнем национального дохода на душу населения. Здесь причиной выступает именно вторая сторона рассматриваемой зависимости: чем выше эффективность экономики (и тем самым выше душевые показатели национального дохода), тем ниже степень государственного вмешательства (в двух рассматриваемых формах - государственного предпринимательства и перераспределения произведенного дохода) в экономику. Из этого может родиться искушение поставить уровень экономического развития страны в зависимость от степени государственного вмешательства в экономику. Все же, представляется, это -ложное искушение.

      5. Две рассмотренные здесь функции  государства в экономике - производительная и распределительная могут развиваться разнонаправленно. Пределы расхождения не вполне выяснены. Гносеологическим препятствием решения проблемы является, во-первых, их анализ без учета развития "институционально-правовой" функции государства, во-вторых, отсутствие количественного выражения этой третьей функции.

      6. Пока трудно оценить воздействие  на рассмотренные явления событий осени 2001 г. Первые факты показывают, что наблюдавшаяся ранее долговременная тенденция к усилению роли государства в экономической жизни остается генеральной. Но формы и соотношения разных форм такого участия государства в экономической жизни наций будут и дальше меняться. 
 
 


Библиографический список.

1. Н. И. Гайдаенко  Государственная собственность  в развитых капиталистических странах. М. 1994 год.
2. В.М. Шупыро  Преобразования государственной собственности в период экономических реформ.

    М. ВШПП, 1997.

3. Камаев В.Д. Учебник по основам экономической теории, - М.: Владос, 1994.
4. Курс экономики: Учебник под редакцией Б.А. Райзберга, – М.: Инфра, 1997.
5. Экономика: Учебник по курсу «Экономическая теория» под редакцией А.С. Булатова, – М.: Бек, 1997.
6. Экономическая теория: Учебник под общей редакцией В.И. Видяпина и Г.Г. Журавлевой, - М.: Инфра-М, 1999.
7. Отчет о мировом развитии 1997г. Государство, Мировой банк. – М., 1998.
8. Отчет о мировом развитии 1995г. Государство, Мировой банк. – М., 1996.
9. Отчет о мировом развитии 1999г. Государство, Мировой банк. – М., 2000.
10. Приватизация в Великобритании: социально-экономический и политический анализ. – М., Инион, 2000.
11. Бирюков В.А., Беднин В.Ф. Государство в экономике Западных стран. – М., 1996.
12. Бирюков В.А., Беднин В.Ф. Российская приватизация: первые итоги. – М., 1995.
13. Приватизация государственных предприятий на Западе: концепции и практика. Ч. 1. – М., 1992.
14. Бирюков В., Кузнецова Е. Госсобственность и госсектор в рыночной экономике. // МЭМО, № 12, 2001.
15. Бирюков В., Кузнецова Е. Госсобственность и госсектор в рыночной экономике. // МЭМО, № 3, 2002.