Жанровое своеобразие творчества Василия Аксенова на примере романа "Ожег"

Автор: Пользователь скрыл имя, 24 Марта 2013 в 10:59, курсовая работа

Краткое описание

Предмет исследования- становление романной формы в творчестве Василия Аксенова, эстетическая конкретизация ее вариаций; обозначение особенностей стиля и языка романа В.П. Аксенова «Ожог», выделение основных черт поэтики романа.
Цель работы заключается в изучение жанрового своеобразия в творчестве В. Аксенова на примере романа «Ожог».
Для достижения поставленной цели представляется необходимым решить ряд задач:
- проанализировать важнейшие константы романного творчества исследуемого автора;
- проанализировать трансформацию традиционного жанра романа в творчестве В. Аксенова;
- выявить особенности жанровой структуры в романе В. Аксенова «Ожог»

Оглавление

Введение…………………………………………………………………………...3
Специфика романной формы в творчестве В. П. Аксенова
1960-х-1990-х годов……………………………………………………………….5
Размышления В. П. Аксенова о романе в контексте классической теории жанра……………………………………………………………………....5
Трансформация традиционного жанра романа в творчестве В. П. Аксенова…………………………………………………………………………...9
Своеобразие жанровой структуры романа В. Аксенова «Ожог»…….15
2.1 Особенности стиля и языка в романе В. Аксенова «Ожог»……………...15
2.2 Основные черты поэтики В. П. Аксенова в романе «Ожог»……………...19
Заключение……………………………………………………………………….26
Литература……………………………………………………………….............28

Файлы: 1 файл

курсовая В. Аксенов Ожог.doc

— 131.00 Кб (Скачать)

Ночная Москва, Москва гуляк и гонений служит рамой повествования для этого  огромного и полубезумного хэппенинга. Но издалека возвращаются воспоминания о морских воротах Колымского края - городе, отделенном от Москвы пятью  тысячами километров и стоящем в глубине бухты Нагаева. Там пятнадцатилетний подросток встречается с матерью, бывшей заключенной, а ныне ссыльной. Этот подросток - Аксенов, его мать - Евгения Гинзбург, автор незабываемой книги "Крутой маршрут". Самые горькие и волнующие страницы "Ожога" посвящены этой встрече. О ней рассказала и мать Аксенова ("...мальчуган приехал в Магадан с томиком Блока в потертом рюкзаке"). Вот что она пишет далее: "Свет этой первой нашей магаданской беседы лег на все дальнейшие отношения с сыном. Бывало всякое. Ему выпал сложный путь, на котором его искушала и популярность у читателей, и далеко не беспристрастная хула конъюнктурной критики, и вторжение в его жизнь людей, органически чуждых и мне, да и ему самому. И в трудные минуты я всегда вспоминала прозрачный незамутненный родник его души, раскрывшейся передо мной в ту первую его колымскую ночь".

Одно из самых  сильных впечатлений от "Ожога" - рассказ об этой встрече двух душ, пережитой иначе и встроенной в усложненную структуру романа, где все двоится, троится, где образ автора умножен в пяти двойниках.

Убийственная  ирония стирает следы волнения. В  России, по словам рассказчика, нет "утонченной, пряной и целительной" литературы, которой обладает Запад; там она  подается "как серебряное блюдо, где на ложе из коричневых водорослей лежат устрицы, присыпанные мелким колотым льдом".

"Россия со  своими шестимесячными зимами, со  своим царизмом, марксизмом и  сталинизмом - совсем иная. Подавайте  нам трудные вопросы, как можно  более мазохистские, и мы их  поскребем усталым, обессиленным, не очень чистым, но честным пальцем. Вот что нам нужно, и в этом нет нашей вины".

Насмешка, с  которой Аксенов говорит о  старом, вечном примате этического в русской литературе, выдает его  с головой: ему бы хотелось, чтобы  русская литература обладала утонченностью французской и пряностью американской. Сам он пришел к синкопированному стилю, к запутанной, причудливой композиции, к некоему синтезу искусств, где движущей силой является джаз. Но от "трудных мазохистских вопросов" так просто не уйдешь. Бродя по Магадану, альтер эго автора натыкается на "яму" - люк парового отопления, где в ожидании парохода на Большую землю живут вышедшие из лагеря зэки. Он "нагнулся и увидел под землей целую колонию людей, прилепившихся вертикально и горизонтально вдоль горячих труб, словно подводный коралл". Здесь же он впервые осознает, что для некоторых людей арест его родителей - не позор, а распахивающее двери волшебное слово, радостное, естественное состояние. В сюрреалистическом контрапункте секвенций сменяют друг друга сцены прошлого: в 1917 г. в Швейцарии русский эмигрант-еврей решает вернуться на родину; в 1937 г. арестовывают мать, после освобождения жизнь сталкивает ее с тем же палачом, но теперь льстивым и даже светским... "Три сестры" Чехова, греческая мифология, стихи Мандельштама, скульптуры Эрнста Неизвестного, беседы в духе древних римлян, "патер" (тюремный священник из магаданской "тепловой ямы") - все тает, все подхвачено сильнейшим вихрем барочного стиля, перехлестывающего через край. Реальность, схваченная целиком и перетасованная, как колода карт, робкой походкой пробирается по мощному фону длиннейшей музыкальной фразы. Но Аксенову никогда не бывать ни Апдайком, ни Чарльзом Буковски: его ожог - очень по-русски - обнажен, ничем не прикрыт.

По-разному оценивают  творчество В. Аксенова западные критики и литературоведы. Роман «Ожог» большинство критиков признают лучшим, «откровенно лирическим произведением» писателя.

А. Немзер, отметив  глубину романа, подробно проанализировал  принципы создания главного героя – расщепление его на пятерых персонажей и сращение в финале. «Параллельность судеб (об общности свидетельствует и одно отчество – Аполлинариевич), минимальная вариативность позволяет автору показать трагичность судьбы поколения шестидесятников. Тема свободы, - отмечает А. Немзер, - являясь одной из центральных в романе, воплощается в образах Европы, Праги, Польши и французской актрисы русского происхождения Марины Влади».

С. Кузнецов, анализируя композицию романа, выделяет следующую его особенность: «гармония, проступающая сквозь внешний хаос». Язык романа – «зеркало аксеновской России» - результат освоения разговорной речи.

Достаточно подробно роман «Ожог» исследован в западной критике, на что обратила внимание Н. Ефимова в статье «Василий Аксенов в американской литературной критике». Ф. Кинг, П. Майер, В. Дулас, А.Шуб, Дж. Хоскинг сравнивают роман с «Доктором Живаго» В. Пастернака, отмечают близость к магическому реализму, обращают внимание на специфику аксеновской разработки темы сталинизма и тоталитарного общества.

 Американский славист  Витас Дукас в романе Аксенова  видит продолжение традиций Гоголя, Достоевского, Булгакова, Фолкнера, Сэлинджера, отмечает богатство  и самобытность языка, а детальную  разработку сексуальных моментов сравнивает с манерой Генри Миллера, указывая при этом на оригинальность художественного мира Аксенова. Дукас указывает, что в «Ожоге» Аксенов постоянно обличает антисемитизм, бюрократию, злоупотребления КГБ и извращенность самого Советского государства. Он также высоко оценивает поэтику аксеновской прозы и художественную силу стихотворного текста, не уступающего поэзии современных бардов.

Присцилла Майер рассматривает  «Ожог» в контексте «моральной дилеммы  мщения и прощения, стоящей перед  жертвами сталинизма, и двух основных литературных произведений, повлиявших на роман: воспоминания матери писателя Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» и «Мастер и Маргарита» Булгакова». Майер устанавливает некоторые параллели структуры «Ожога» и «Мастера и Маргариты» на уровне комических, фантастических и религиозных элементов, а также на уровне трактовки определенных мотивов.

Анализаруя «Ожог», литературный обозреватель Франсис Кинг называет роман «энциклопедией жизни в  Советском союзе за последние 50 лет», и сравнивает переплетение судеб героев Аксенова и персонажей романа Пастернака «Доктор Живаго». Он подчеркивает, что Аксенов видит в истории постоянный конфликт между теми, кто протягивает руку западу, и теми, кто сопротивляется этому, Кинг оценивает произведение как трудный, но сильный роман.

 Анатолий Шуб считает  роман «Ожог» «шедевром тонкого  писателя-врача с редким чувством  юмора. Обращаясь к музыке, он  называет роман «диссонансным  реквиемом» надеющимся шестидесятникам,  а развитие трех частей романа  сравнивает с классической сонатой, в которой первая часть представляет собой «дикую фантасмагорическую фугу на тему «побега» от гнетущей советской действительности и тяжких воспоминаний». Вторая часть напоминает Шубу «классическое анданте с более традиционной структурой, часто лирической по форме», третья – «хроматическую фантазию, которая становится все более напряженной». Шуб отмечает, что «калейдоскопическое наложение действительности на воспоминание и фантазию часто выполнено в сюрреалистическом стиле. Роман насыщен намеками, символами, остроумной игрой слов».

Джеофри Хоскинг, ведущий  английский литературный обозреватель, пишет, что автор романа «Ожог» явно вовлечен в «область религиозного опыта» как источник образности и надежды, но ему не хватает глубины изображения.

 Сам же автор считал, что написал хронику 1960 – 1970 годов, хотя роман охватывает куда большие временные рамки: в нем есть магаданские сцены, посвященные детству героя в послевоенную пору, сюжеты о сталинских репрессиях, эпизоды из «хрущевской» оттепели, репортажи о пражской весне 1968 года, экскурсы в революционное прошлое России. «Используя прием двойничества, писатель сумел уловить и образно передать в «Ожоге» лицемерие власти и хамелеонство общества. «Красиво» выстроенный игровой роман оказывается при ближайшем рассмотрении «открытой книгой», скандальная хроника московской элиты таит в себе слово о человеке и его измотанной душе, крик боли от ожога уходит в бесконечность, и минута очищения, посетившая Москву в финале романа, дарует надежду на обретение духовного простора». В романе показана «слайдово-рекламная роскошь южных пейзажей, чередующаяся со слайдовой лиричностью пейзажей московских; в меру гротеск, напускной цинизм.  Это произведение откровенно лирическое. Собственная судьба и судьба поколения представляют как вариации и тема. «Восточноевропейские» мотивы – как политические, так и культурные, играют в «Ожоге» значимую роль: в романе представлена вся география – Запад, Восточная Европа, Россия», - пишет А. Немзер.

А. Кузнецов называет роман "Ожог" самой «фантасмагоричной, самая избыточной» книгой Аксенова. Все мифы перечислены, проинвентаризированы, просмотрены и переоценены. Эта картина была бы излишне беспросветной, если бы не еще один стилистический взрыв, которым завершилось в "Ожоге" многолетнее освоение разговорной речи: едва ли не впервые в русской прозе грязь, грубость и злость повседневного языка с такой силой выплеснулись на печатные страницы. Но при этом каким-то чудом Аксенов смог соткать единое целое из непристойной брани, белых стихов, лирических монологов и невнятного бормотания. Этот языковой сплав становится в "Ожоге" зеркалом аксеновской России. В этом смысле "Ожог" подобен ранним книгам Аксенова, в которых он эстетизирует и гиперболизирует те черты своего поколения, которые многие другие сочли не стоящими внимания.

Для поэтики Аксенова характерны такие черты, как «фикционализация истории, размывание границ между элитарным  и массовым искусством, подрыв с  помощью пародии традиционной в  русской литературе власти писателя над читателем, создание повествовательных структур, основанных на семиотической игре, нацеленной не только против утопического сознания, но и против всякого монологизма вообще, выражающей скептицизм по отношению к любым идеологическим единства.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Все творчество В. Аксенова, начиная с повестей и  рассказов 60-х годов и заканчивая опубликованными на Западе романами, можно назвать «поиском своего стиля  и жанра».

 Произведения Аксенова отличаются новизной и актуальностью идей, живостью образов, стилистическим своеобразием и глубиной философских вопросов.

Роман Василия Аксенова «Ожог» стал во многом переломным для творческого сознания писателя. Весь роман выстроен как шарада, к которым советский читатель успел уже привыкнуть. Но иносказательность Аксенова несколько иного рода. Он не пытается скрыться за ней от действительности, не стремится надеть маску, чтобы из-под нее намекать на правду. Напротив, Аксенов предельно откровенен с читателем. Но мир, описываемый им, по природе своей фрагментарен, раздроблен. Связь времен и поколений разрушена. И описывать его в традиционных, линейных образах невозможно.

Ожог» становится почти постмодернистским текстом  в той своей части, которая  повествует нам о гибели прошлого мира. Реальность, данная нам в этом романе, распадается на отдельные элементы в силу ряда социальных причин. Одним из способов стилевой игры с читателем становится постоянная смена повествователя.

Для Аксенова принципиальным становится не только передать основополагающее для постмодернистской культуры ощущение разрушения истории, разрушения основ. Нигилистические взгляды культуры Западной Европы накладываются у него на острейшее ощущение советской действительности, по своей природе раздробленной, разобщенной, но, в отличие от западноевропейской, тяготеющей к синтезу.

В. П. Аксенов  много экспериментировал с жанром романа, стремясь создать текст живой, подвижный, «эластичный», передающий не только реалии, но и дух, даже душу эпохи. Мастерство Аксенова-рассказчика всегда складывалось из нескольких компонентов: тонкого психологизма, замечательного владения словом и умения следовать за авторитетами, учиться у классиков даже тогда, когда общая тенденция диктовала бунт, отречение от старых методов, идеалов, приемов повествования.

Главный герой  романа «Ожог» как бы состоит из пяти персонажей, объединенных общим отчеством. С этим связана сложная композиция романа: каждый эпизод описывается несколько раз - как происходящий с разными «составляющими» героя. В романе воплотились основные повествовательные приемы Аксенова: замысловатый сюжет, необычность ситуаций и имен (Аристарх Куницер, Геннадия Малькольмов, Самсон Саблер, Пантелея Пантелея и др.). Критики называли «Ожог» лирическим произведением, своеобразным плачем писателя по ушедшей молодости.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Литература:

 

  1. Аксенов В. Ожог. – М.: Изографус, 2003. – С. 544
  2. Аксенов В. Нам необходимо вписаться в западный мир (Рубрика «Из первых уст». Беседу вел Сорокин А.) // Край. – Кемерово. – 2005. – №1 (141)
  3. Аксёнов В. Школа прозы // Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 84-85.
  4. Аксенов В. Литература - дитя открытого общества: Интервью, данное М. Гольденбергу // Новый журн. = New rev. - Нью-Йорк, 1993. - Кн. 192/193. - С. 299-313 
  5. Аксенов В. Чудо или чудачество. О судьбе романа // Октябрь.-2002.-№8.-С. 171-179
  6. Богданов В.А. Роман// Краткая литературная энциклопедия.- М., 1971. –Т.6.-С. 350
  7. Бузукашвили М. Интервью с Василием Аксеновым. Василий Аксенов: Красота мир не спасла // Чайка. – 2002.-№12(28).-С.12
  8. Ефимова Н. Василий Аксенов в американской литературной критике// Вопросы литературы. – 1995. - № 4.
  9. Каллас Т. Читайте Аксенова: Субъективные заметки о Василии Аксенове и его пространстве-времени // Радуга = Vikerkaar. - Таллинн, 2002. - N 3. - С. 54-61
  10. С.Кузнецов. Обретение стиля: Доэмигрантская проза Аксенова//  «Знамя». 1995. - № 8
  11. Медведев Ю. Амбивалентный смех Василия Аксенова // Аврора. – 1995. – № 3. – С. 86-96.
  12. Мелетинский Е. М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. – М.: Наука, 1983. – С. 278
  13. Михайлов Д.А. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. –М.: Наука, 1976.-С.68
  14. Немзер А. Взгляд на русскую прозу в 1997 году // Дружба народов. – 1998. – № 1. – С. 166-167.
  15. Немзер А. Литературное сегодня. О русской прозе. 90-е.  
    — М.: Новое литературное обозрение, 1998.
  16. Потебня А. А. Теоретическая поэтика. – М.: Высшая школа, 1990.- С. 219
  17. Торгунова А. Эволюция героя и жанра в творчестве В. П. Аксенова. Автореф. дисс…. канд. Филол. Наук - Самара, 1998.
  18. Топоров В. Зачем откопали Аксенова? // htpp://www.vzglyad.ru/columns/2006/4/2/28388.html
  19. Электронный сетевой ресурс: <http://www.cultradio.ru/doc.html>.

Информация о работе Жанровое своеобразие творчества Василия Аксенова на примере романа "Ожег"