Мифология скандинавская

В данном варианте вдова Зигфрида-Сигурда не колеблется в выборе: верность памяти покойного супруга сильнее верности кровных уз с братьями. В германском варианте Кримхильда не только не пытается предотвратить грядущую трагедию, но сама приглашает братьев ко двору Этцеля, сама провоцирует ссору и добивается кровавого исхода конфликта, ради которого она жертвует и собственным сыном.

Полагают, что автор германского варианта повествования, создавая образ Кримхильды, придал архаичной Гудрун черты демона «низшей» мифологии христианства, трактуя героиню как жертву, обуянную сатанинским наваждением, нечистой силой, способной подтолкнуть человека на сколь угодно чудовищные злодеяния.

Тем не менее, и в этом варианте мифа достаточно ясно звучит мотив сокровищ, завоеванных Зигфридом, которые являются символом процветания, власти, опоры в жизни и одновременно несут в себе потенциальную гибель своему владельцу.

Приведенные выше варианты истории о Сигурде-Зигфриде письменно зафиксированы в XII веке, однако совершенно достоверно относятся к более ранним источникам. Написанная на верхненемецком языке средневековья «Песнь о Нибелунгах» была создана в самом начале XII века, но ее публикация, возбудившая интерес историков, искусствоведов, специалистов по мифологии, была сделана лишь в 1757 г. Автор «Песни о Нибелунгах» остался, как часто бывало в те времена, анонимом, и нет возможности выяснить, был ли он профессиональным поэтом либо, напротив, историком духовного звания со склонностью к поэтическому творчеству. В тексте «Песни о Нибелунгах» первая часть (подвиги и смерть Зигфрида) и часть вторая (месть Кримхильды) трактуются как единый сюжет, причем непоследовательность и противоречивость предыдущих версий в значительной степени устранены (хотя и не до конца). Эта «неокончательность» устранения противоречий привела к тому, что до сих пор существуют две теории относительно происхождения средневековой «Песни о Нибелунгах».

В соответствии с первой -- ее автор изучил, переработал и объединил искусственным образом множество источников гораздо более древнего происхождения. Таким образом, не окончательно устраненная конфликтность является всего лишь недосмотром автора-редактора. Вторая теория предполагает, что в распоряжении автора имелся древний источник, обработанный им в соответствии с господствовавшей в то время идеологией, но все же автор не решился до конца избавиться от существующих противоречий.

Само происхождение слова «нибелунги» весьма спорно и на протяжении многих веков дает почву для возникновения различных теорий, одинаково убедительных либо неубедительных, в зависимости от заранее выбранной точки зрения. «Нибелунги» пытаются произвести от слова nebel (мрачный туман)-- обозначение у германцев земли франков; есть теория, предполагающая, что «нибелунги» -- бургундское родовое имя; выводят «нибелунгов» и из древнеисландского Нифльхейма -- мира мрака, существовавшего изначально, до начала творения мироздания.

Тема нибелунгов оказалась живучей, и неоднократно возникала в европейской культуре. На основе немецкой версии была создана трилогия К. Ф. Хеббеля «Нибелунги», а по мотивам скандинавского эпоса -- оперная тетралогия Р. Вагнера -- «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов». Созданный Ф. Лангом кинофильм «Нибелунги» (1924 г.) считается одним из важнейших этапов становления мирового кино.

Эти древние герои еще раз весьма своеобразно «послужили» в идеологии XX века. Когда Гитлеру понадобилось избавиться от морали и этики христианства («от химеры, именуемой «совесть») и в то же время не оставить народ без идеологической опоры, в сжатые сроки, на скорую руку была создана новая мифология, основой которой послужил древний германо-скандинавский эпос. Герои эпоса идеализировались, становились «китчеватыми» (объектами массовой культуры). Новым образцам оружия давались названия, заимствованные из древних источников, обыгрывалась благородная символика -- начиная от мифологии «высшей», трактующей деяния богов, и кончая народными преданиями об оборотнях-вервольфах (люди-оборотни, по ночам превращающиеся в волков). Вервольфы, гитлеровские отряды добровольцев-партизан, действовали в тылу наступавших войск союзников.

Пик трагикомичности следует отнести к последним дням жизни Гитлера, когда он, опираясь на сведения своего придворного астролога-прорицателя, посылал отборных агентов на остров Борнхольм, где якобы жила древняя старуха, умеющая читать священные руны, начертанные на камнях, с помощью которых якобы можно было обрести в последний момент некое «чудо-оружие», подобное мечам древних германских героев, и таким образом одержать победу в совершенно безнадежной стратегической ситуации.

Еще один обширный источник древнескандинавского эпоса -- поэма «Беовульф», написанная на англосаксонском языке предположительно в конце VII - начале VIII века, сохранившаяся рукопись датируется примерно 1000 годом. Впервые поэма была издана в 1815 году, после чего последовали ее переводы на многие европейские языки.

Персонажи поэмы принадлежат к различным скандинавским племенам, а ее главный герой Беовульф, чье имя переводится как «пчелиный волк», то есть «медведь», -- из народа гаутов. Он отправляется за моря, чтобы избавить короля данов (датчан) Хродгара от ужасного чудовища Гренделя, являющегося на протяжении многих лет бичом этой страны. Беовульф побеждает чудовище, потерявшего руку и уползающего в логово умирать.

Мать Гренделя -- не менее страшный монстр -- хочет отомстить Беовульфу за убийство сына, но герой проникает в ее жилище на дне моря и убивает ее. Награжденный Хродгаром Беовульф возвращается на родину и становится королем своего народа. Он правит в течение пятидесяти лет мудро и справедливо.

В конце жизни ему доводится совершить еще один подвиг -- одержать победу над драконом, охраняющим древний клад. В повествовании о кладе вновь звучит мотив проклятого сокровища, однако этому дается «несколько христианизированное» объяснение:

Тот клад до скончания

веков заклятьем

таким заречен,

чти станет смертный,

в грехах погрязнув,

молиться идолам

и, в цепи ада

попав, запятнает

себя пороками

еще допрежде,

чем ступит на это

место проклятое,

раньше, чем взглянет

на это золото!

(пер. В. Тихомирова)

В целом повествование о Беовульфе -- связный, почти лишенный противоречий в событийном плане рассказ о воине-герое, совершающем подвиги, требующие от него сверхъестественной силы и ловкости. Герой совершает эти подвиги один на один с противником, но в моральном плане он не одинок -- за ним стоят его соплеменники, ради которых он и совершает героические деяния.

Занимательно в поэме переплетаются христианские и языческие представления о мире. При этом исследователи до сих пор расходятся во мнениях относительно того, каким именно образом возник этот своеобразный синтез представлений. Были ли наложены на исходный древний материал более поздние христианские представления или поэма отражает переходный период, когда вера в языческих богов была уже подорвана, но христианство еще не укрепилось.

Интересно, что героя, христианские достоинства которого неоднократно подчеркиваются, хоронят тем не менее явно по языческому обряду: возводится погребальный костер, ложе покойного украшают щитами и кольчугами, а затем в течение десяти дней возводится высокий курган, под которым скрывают прах павшего. В том же кургане захоронено и сокровище, добытое героем в бою с драконом, чтобы золото, находившееся в пещере чудовища, не распространило свое проклятие на живущих, а лежало бы под спудом «вовек, как и прежде, от смертных скрытое».

Любопытен реверанс, сделанный автором «Беовульфа» в сторону христианства. Темные силы, исчадия зла -- по внешним признакам явно языческого происхождения -- получают генеалогию, восходящую к библейскому Каину, которого характеризуют как

пращура зла,

зачинателя семени

Эльфов (!), драконов,

Чудищ подводных

и древних гигантов,

восставших на бога,

за что и воздалось

им по делам их.

Еще раз те же самые сведения излагаются в сцене, описывающей рукоять меча, захваченного у гигантов Беовульфом: на золотой рукояти при помощи рун (!) излагается история всемирного потопа, после которого богопротивные великаны исчезли с лица земли, однако продолжали жить в глубинах «вод неиссякаемых».

В период между 1220 и 1235 годами Снорри наряду с «Эддой» написал «Хеймскринглу» -- сборник саг о норвежских конунгах. Саги ясностью и живостью изложения материала напоминают лучшие создания греко-римской историографии. В сагах этого цикла излагается история скандинавских стран в виде последовательно помещенных песен, повествующих о мифических и исторических личностях.

К моменту создания сборника христианство, казалось бы, уже достаточно прочно утвердилось на скандинавских землях. Однако из текста следует, что учение это, попав на языческую почву, пропиталось духом, по природе ему не свойственным, а язычество, хотя и перестало быть культом, продолжало оставаться не только источником поэтического вдохновения, но в известной степени и основой мировоззрения скандинавов.

Королевские саги обычно начинаются с рассказа о провозглашении героя конунгом или о том, как он захватил власть, а далее идут эпизоды, связанные с его правлением.

В первой саге «Хеймскринглы», «Саге об Инглингах», последовательно описываются легендарные конунги -- потомки языческих богов-асов, являющиеся предками исторических конунгов Швеции и Норвегии. Христианское летоисчисление при датировке событий, как правило, не применяется. Впрочем, Снорри отмечает, что Один правил в те времена, когда происходили римские завоевания. Ряд исследователей называют хронологию саг «внутренней относительной хронологией», компромиссной между «ученой» и «народной» хронологией. Наибольшее количество анахронизмов, ошибок, погрешностей с точки зрения исторической точности и просто фантастичного материала, который явно заимствован из языческой мифологии, содержится в первых сагах сборника Снорри и в сагах последних, повествующих о чудесах Олава Святого.

Первые легендарные конунги явно обладают некоей таинственной силой, с помощью которой они обеспечивают благополучие и преуспевание своего народа. Их главная задача -- своими деяниями поддерживать в стране мир и обеспечивать хороший урожай. Об Одине сообщается, что все население Швеции платило ему подать. Он же защищал страну и совершал жертвоприношения для того, чтобы обеспечить народу изобилие. Мирные и урожайные времена царили и при Фрейре, и оттого ему поклонялись усерднее, чем другим богам. После его смерти в течение трех лет Фрейра скрывали в кургане, уверяя народ, что он жив, и тем поддерживали «доброе время и мир». Некоторым наследникам этих древнейших конунгов повезло меньше: когда три года подряд в Швеции случился неурожай, вожди на собрании в Уппсале решили, что виновен в этом -- конунг Домальди. После того как его принесли в жертву, омыв кровью конунга алтарь, в стране воцарился мир и начались хорошие хлебородные годы.

При Олаве Лесорубе начались неурожаи. Снорри объясняет это, с одной стороны, притоком нового населения, а с другой тем, что конунг мало занимался жертвоприношениями. Свеи умертвили Олафа, принеся его в жертву Одину, ради урожая.

Гибель Хальвдана Черного, при котором были очень хорошие урожаи, настолько огорчила народ, что жители всех областей просили погрести его тело в их земле, полагая, что столь удачливый муж и после смерти сможет обеспечивать хорошие урожаи. В конце концов с общего согласия тело было разделено на четыре части, которые были распределены по жребию между разными областями и захоронены в курганах, получивших имя Хальвдана.

Неизвестно, в какой степени сам Снорри разделял веру в такие способности конунгов -- влиять на урожаи и удачу, во всяком случае, он сообщает о Хаконе, сначала принявшем крещение, но затем вернувшемся к языческим жертвоприношениям. Было решено, что появление птиц Одина -- весьма благоприятный знак, и потому Хакон начал войну с соседями, завершившуюся его победой.

В «Саге об Инглингах» рассказывается также о конунге Ауне, который, желая продлить свою жизнь, приносил в жертву Одину своих сыновей. После заклания первого сына бог пожаловал Ауну дополнительно шестьдесят лет жизни; по истечении этого срока конунг последовательно приносил в жертву восьмерых сыновей, всякий раз получая за это еще по десять лет жизни. Он хотел принести в жертву и последнего сына, однако этому воспротивились его подданные, и Аун умер.

В прологе к «Хеймскрингле» дана периодизация ранней истории Скандинавии и сообщается, что «век кремаций» сменился «веком курганов». Но другой, казалось бы, более существенной для христианина версии, Снорри не приводит: конкретно не обозначено время ухода язычества и торжества «истинной веры», хотя в реальной истории крещение Исландии датируется либо 999-м либо 1000 годом. В самих сюжетах саг, в речах отдельных персонажей, в ссылках на божью волю, в описании чудес святого Олава показывается переход от язычества к христианству, однако христианские эпизоды не слишком органично вписываются в ткань повествования.

Значительное место в сагах занимают вещие сны, видения и прорицания. Они всегда полностью сбываются. Сны, предрекшие гибель конунгу Харальду Сигурдарсону, были христианского содержания -- он получил предостережение от святого Олава. Однако его сподвижники видели сны языческие: женщину-тролля, воронов и орлов, усеявших корабль, волков, пожирающих людей.

Жена конунга Хальвдана Черного мудрая Рагнхильда увидела во сне, что в саду она отдирала от своего платья колючку и эта колючка превратилась в ее руке в большую ветвь, один конец которой коснулся земли и тут же пустил корни, а другой взметнулся высоко в небо. Вскоре колючка разрослась до дерева таких размеров, что вершина его была едва видна, а ветви столь обильны, что дерево как бы прикрыло собой всю Норвегию, простираясь даже за ее пределы. Сон Рагнхильды толкуется следующим образом: приснившееся ей дерево есть конунг Харальд, ее сын; красочность дерева означает расцвет его королевства, а то, что дерево сверху белоснежное, значит, что ему суждено дожить до седых волос; могучие ветви символизируют его потомство, которому суждено распространиться по всей стране, ибо «все конунги Норвегии с того времени происходили от него».

В сагах «Хеймскринглы» описано множество вещих снов и видений. Языческие мотивы причудливо переплетаются с мотивами христианскими, причем эти мотивы, становясь заметными в последних сагах, все же не являются главными.