Княжна Тараканова

Также она уверяла, будто в Германии свела короткое знакомство со многими  владетельными князьями, в частности  с князем Лимбургским, что её безоговорочно  поддерживают Швеция, Пруссия и члены  Барской конфедерации, почти наверняка  она может рассчитывать на Австрию и в скором времени собирается в Стамбул, где в данный момент её представляет некий преданный перс, владеющий девятью иностранными языками. О Пугачёве на сей раз упомянуто не было, так как до «княжны» уже успели дойти сведения о его поимке и казни.

Алексей Орлов, донося обо всем императрице, отметил также: «Я несколько сомнения имею на одного из наших вояжиров, а легко может быть, что я и ошибаюсь, только видел многие французские письма без подписи, и рука мне знакомая быть кажется.» Орлов подозревал в сочувствии самозванке Ивана Ивановича Шувалова, но дальше подозрений дело не пошло — так как сличая почерк в этих письмах, привезенных в Россию вместе с остальными бумагами «княжны», генерал-фельдмаршал Голицын пришел к выводу, что писал их князь Лимбургский.

Самозванка  была очарована Орловым, действительно, считавшимся в то время одним  из самых видных русских аристократов. Вместе с ним она стала выезжать в открытом экипаже, осматривать  достопримечательности города и  появляться в опере. Вскоре пошел  слух, будто Орлов и «графиня Селинская» состоят в любовной связи. Известно также, что Орлов предлагал ей замужество (и по собственному признанию, сдержал бы слово «лишь только достичь бы того, чтобы волю вашего величества исполнить»), она же отказалась, вплоть до того, как займет «надлежащий ей российский трон».

Однако, похитить самозванку в Пизе не было никакой возможности, так как  преданная ей прислуга и городская  полиция немедленно воспротивились бы подобному — тем более по городу уже стали ходить слухи, что под именем графини Селинской скрывается наследница российского престола. Также иезуиты, продолжавшие пристально следить за перемещениями своей подопечной, вызывали у Орлова нешуточные опасения. «Находясь вне отечества, в здешних местах, опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену— писал Орлов Екатерине уже после ареста самозванки — я всего более опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам.»

Потому, чтобы заманить самозванку в Ливорно  и далее на борт одного из кораблей эскадры, сообщник Орлова, английский консул Дик написал ему письмо, будто бы в Ливорно происходят некие столкновения между англичанами и русскими (что никоим образом не соответствовало действительности) и для водворения мира необходимо присутствие Орлова. Тот немедленно засобирался туда, причем самозванка, успевшая привязаться к своему кавалеру, взялась его сопровождать. Орлову и Христинеку удалось уговорить её не брать с собой свиту, но ехать лишь в сопровождении горничной фон Мешеде, камердинеров Маркезини и Кальтфингера, а также двух поляков — Доманского и Чарномского.

20 февраля  по приезде Орлова и самозванки  консул Дик дал в их честь  обед в помещении английской  миссии, причем его жена сумела  притвориться дружески настроенной  к «княжне» и втереться к ней в доверие. Кастера, резко порицая англичанина за образ действий, несовместимый с его дипломатическим статусом, считал, что за помощь англичанину была выплачена немалая сумма, его жене подарены были бриллианты.

Так или  иначе, на следующий день, 21 февраля консул Дик устроил завтрак в честь прибывших, причем во время его зашел разговор о русском флоте, стоявшем в Ливорно, и «княжна», как полагают, сама пожелала осмотреть корабли. Ее желание немедленно было «уважено», причем в первую шлюпку вместе с самозванкой сели жена консула и жена адмирала Грейга, во вторую — Орлов, Грейг, Христинек, и наконец в третью — сопровождавшая самозванку свита.

С флагманского корабля «Три иерарха» для нее  было спущено кресло. Самозванку приветствовали криками «ура!» и царским салютом, на кораблях были подняты флаги. Офицеры и матросы для этого случая надели парадную форму, в каюте адмирала Грейга был накрыт стол и подан роскошный десерт, за здоровье принцессы Елизаветы подняли кубки. Ожидания толпы, собравшейся на пристани в ожидании зрелища не были обмануты, русская эскадра устроила, как и было обещано, демонстрацию военных маневров. «Княжна» поднялась на палубу, чтобы наблюдать за происходящим, и, увлеченная зрелищем, не заметила, что все окружавшее её общество вдруг куда-то исчезло, кроме бывших рядом с ней слуг и двоих поляков, зато гвардейский капитан Литвинов официально объявил об их аресте. Потерявшую сознание «княжну» отнесли в предназначенную для нее каюту.

Существует, впрочем, другая версия, по которой «княжну» заманили в Ливорно под предлогом заключения брака между ней и Орловым, причем венчать их должен был православный священник, находившийся на флагманском корабле. Так или иначе, самозванка попалась в расставленную ловушку. Уже будучи под арестом она написала письмо Орлову, в котором уверяла в его в своей неизменной любви и просила помочь ей освободиться. Продолжая играть комедию, граф, который всё ещё опасался возможной мести со стороны сообщников «злодейки», написал по-немецки ответ, в котором уверял, будто сам находится «под караулом», но приложит все усилия, чтобы бежать и освободить ее. Комедия была направлена среди прочего и на то, чтобы удержать пленницу от попытки самоубийства. В это же время посланные графа в спешном порядке отбыли в Пизу, чтобы захватить имущество и бумаги самозванки, а также распустить её свиту, что и было с успехом проделано.

Арест принцессы вызвал возмущение в Ливорно, Пизе и Флоренции. По сведениям, даже тосканский герцог Леопольд выразил  свое возмущение подобным нарушением международного права, не получив из России, впрочем, никакого ответа. В течение двух дней, пока русская эскадра ещё стояла на рейде, её постоянно окружали лодки полные местных жителей, и только цепь солдат на палубе, угрожавших открыть огонь, удерживала их на почтительном расстоянии.

26 февраля  эскадра снялась с якоря. Для  пленницы был выделен персональный  врач, с ней оставлена прислуга, и наконец по приказу Орлова  «княжне» для развлечения в  пути доставлены были книги  на нескольких языках. Сам Орлов, опасаясь мести итальянцев, спешно выехал из страну сухим путем, не дожидаясь разрешения императрицы, Христинек с донесением о захвате пленницы был отправлен в Петербург, причем все подробности ему было вменено в обязанность передать на словах.

По воспоминаниям адмирала Грейга, выполнить порученное ему оказалось крайне тяжело. Вплоть до прибытия в английский порт Плимут, «княжна» вела себя достаточно спокойно, как видно, все ещё надеясь на помощь Орлова. Однако, во время стоянки с ней вдруг случился нервный припадок, в результате чего она упала в обморок. Когда её вынесли на палубу, желая таким образом привести в себя, она через некоторое время вскочила и попыталась выпрыгнуть за борт, прямо в проплывавшую мимо рыбацкую лодку. В последний момент пленницу удалось задержать.

В дальнейшем, понимая всю отчаянность своего положения «княжна» несколько раз  пыталась наложить на себя руки — в частности выбросившись за борт, в результате чего за ней пришлось вести постоянное наблюдение.

В то же время в Европе появился и долгое время держался слух, будто бы русские корабли отправились в Бордо (Франция), где Орлов собственноручно расправился со своей пленницей. Однако, ничего общего с реальностью слух этот не имел; поспешно снявшись с якоря в Плимуте, где по воспоминаниям Грейга, местное население стало проявлять повышенный интерес к русской эскадре, корабли отправились в Балтийское море, 18 апреля бросили якорь в Зунде, где были задержаны плавучими льдами, и наконец, 11 мая прибыли в Кронштадт.

2.5. Заключение в Петропавловской крепости и смерть

По прибытии, выполняя приказ Орлова, Грейг немедленно послал курьера к императрице, в  то же время продолжая удерживать пленницу у себя в ожидании именного указа. 16 мая Екатерина подписала  приказ о выдаче самозванки в распоряжение петербургского генерал-губернатора фельдмаршала князя Голицына. Вечером 24 мая Голицын отрядил за этим капитана Преображенского полка Александра Матвеевича Толстого, предварительно взяв с него клятву вечно хранить тайну. В тот же вечер Толстой вместе с надежной командой причалил к кораблю «Три иерарха» и дождавшись вновь наступления ночи, 25 мая принял в шлюпку «принцессу», двоих поляков, четырех слуг и горничную, и наконец сдал их с рук на руки коменданту Петропавловской крепости Чернышеву, немедленно разместившего «вояжиров» по казематам в Алексеевском равелине.

Екатерина, находившаяся в то время в Москве, внимательно следила за ходом  расследования. Первыми допрашивали  слуг, но не узнали от них ничего могущего заинтересовать следствие. Чарномский признал связь самозванки с Барской конфедерацией и рассказал об участии в деле князя Раздивилла, то же после некоторого запирательства подтвердил Доманский.

Первый  допрос «принцессы» был проведен на следующий же день — 26 мая, причем секретарь Василий Ушаков заблаговременно составил список тезисов, интересующих следствие. Сам допрос велся на французском языке, секретарь же записывал по-русски, и эту запись переводили пленнице непосредственно перед тем, как просили подписать протокол. На допросах «принцесса» дала подробные показания о своём детстве, утверждая, что провела ранние годы в Киле у некоей госпожи Пере или Перон, затем в 1762 г, в возрасте 9 лет её вместе с нянькой Катериной («немкой из Голштинии»), некие незнакомцы вывезли в Петербург, после чего пообещали доставить в Москву к родителям, но вместо того отвезли к «персидской границе», и поселили у некой «образованной старушки», где «принцесса» чудом осталась жива после попытки Петра III извести её с помощью яда.

В следующем 1763 г. с помощью «татарина» ей вместе с нянькой удалось якобы бежать в Багдад, где её поселил у себя «богатый перс Гамет», откуда год спустя она перебралась в Исфахан к некоему персидскому «князю Гали». Здесь она получила блестящее образование под руководством француза Жака Фурнье, при том что «князь Гали» постоянно называл её дочерью Елизаветы Петровны. В 1769 г. из-за вспыхнувших в Персии волнений Гали под именем Крымова вернулся в Россию, выдавая «принцессу» за собственную дочь. Через Астрахань и Петербург они наконец выехали из России, и через Германию и Францию попали в Лондон, где вынужденная по неизвестной причине расстаться со своим покровителем, «принцесса» отправилась назад в Париж, где приняла имя «принцессы Али», то есть «дочери Гали».

В дальнейшем, по её словам, она отправилась в Италию, чтобы вновь связаться с Гали и раздобыть у него денег, необходимых для хлопот по делу о защите прав князя Лимбургского на Голштинское герцогство, и в то же время собиралась в Россию, чтобы выяснив окончательно, кто она и кто её родители, постараться получить у Екатерины фамилию и титул. Здесь же по её словам, она встретилась с Радзивиллом, который с огромным трудом смог её уговорить отправиться вместе с ним в Стамбул, при том что принцесса якобы всеми силами уговаривала его «отказаться от неосуществимых намерений» и отрицала родство с императрицей Елизаветой, так как не имела тому никаких доказательств. Документы же, захваченные в Пизе были, как она уверяла, получены «от некоей женщины в анонимном письме». Желая заставить говорить её более откровенно, заключённую скудно кормили, в её камере постоянно находились офицер и двое солдат. Однако «княжна» настаивала на правдивости своих показаний. Она написала несколько писем императрице и Голицыну и просила о личной встрече с Екатериной, уверяя, что может «доставить большие выгоды» империи. Подписываясь «Elisabetta», она вызвала большое раздражение Екатерины, писавшей Голицыну:… велите к тому прибавить, что никто ни малейшего не имеет сомнения о том, что она авантюрьерка, и для того вы ей советуйте, чтоб она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто её заставил играть сию роль, и откудова она родом, и давно ли плутни сии примышленны.

По свидетельству  авантюриста Винского, отбывавшего  заключение в Алексеевском равелине через несколько лет после  смерти «княжны», тюремщики вспоминали, будто в конце июля 1775 г. к пленнице приезжал граф Орлов, она же разговаривала с ним резко и громко, едва не переходя на крик. Неизвестно, впрочем, насколько достоверны эти сведения. Тот же Винский утверждает, что «княжна» погибла во время наводнения 1777 года, так как для её спасения не было принято никаких мер.

Умерла  от чахотки 4 декабря 1775 г., скрыв тайну своего рождения даже от священника, присланного Голицыным по просьбе заключённой. Её похоронили солдаты из охраны во дворе крепости. Обрядов при погребении не было совершено никаких.

Все лица, задержанные вместе с «княжной», были освобождены. Им вручили деньги для возвращения в Западную Европу с условием никогда более не появляться в России под страхом смертной казни без суда.

Усилия  правительства по сохранению тайны  в деле самозванки способствовали распространению  самых невероятных слухов о её судьбе. Сведения, дошедшие до иностранных  дипломатов, были случайны и отрывочны. Так, в феврале 1776 года саксонский посланник, барон Сакен, сообщал, что «сумасшедшая, так называемая принцесса Елизавета», умерла в Шлиссельбурге «два дня тому назад». О судьбе лиц, её сопровождавших, Сакену ничего не было известно.

3. Предание о браке  и потомстве Елизаветы  Петровны и Разумовского

«Тараканова Августа (принцесса, в иноцех Досифея)»

С XVIII века и поныне существует легенда о якобы тайном браке, в который вступила Елизавета с Алексеем Разумовским. Эта легенда, нашедшая отражение среди прочего в нескольких европейских изданиях, утверждает, будто это событие произошло в 1742 г., его в этом случае относят во время посещения царицей имения Покровское-Рубцово и села Перово, в церкви которого, названной в честь Знамения Св. Богородицы якобы и состоялось венчание. Сторонники легенды ссылаются на собственноручно вышитые Елизаветой «воздухи», действительно долгое время сохранявшиеся в перовской церкви. Также в пользу этой легенды может свидетельствовать факт покупки Елизаветой села в 1743 г. По проекту знаменитого Растрелли здесь был выстроен дворец, после чего Перово преподнесено в дар Алексею Разумовскому.

По иной версии, венчание произошло в церкви Воскресенья в селе Бараши 15 июля 1748 г., где затем в недалеко расположенном дворце «молодые» устроили скромный ужин и провели брачную ночь. В качестве подтверждения указывается, будто церковную главу позднее украсила царская корона (что как считают нынешние исследователи отнюдь не соответствует действительности). Против легенды свидетельствует также факт, что церковь была закончена тридцать лет спустя после указанной даты.