Слово «интеллигент» как факт русского ментального пространства

Слово «интеллигент» как факт русского ментального пространства.

Интеллигент – человек образованный, отличающийся культурой поведения, человек умственной деятельности, гуманист, рефлексирующий над проблемами общества и бытия, наиболее думающий член общества. Так почему же для русского национального пространства представление об интеллигенте оказывается настолько неоднозначным?

Типичными представителями интеллигентской прослойки в России длительное время были дворяне – люди, получавшие действительно прекрасное воспитание и образование. С ростом доступности образования этот слой пополняется также разночинцами – интеллигентами более деятельными, но и не всегда отличающимися безупречными манерами (вспомним хотя бы Базарова). В 19 веке явно дает о себе знать появление так называемого «буржуа-интеллигента» и даже «рабочего интеллигента» [см. Горький Максим. Мужик (1899)], то есть человека практической деятельности и зачастую относимого к интеллигенции только за счет своей образованности. Факт появления интеллигенции «нового качества» отражен в текстах рубежа 19-20 веков. Так, у Чехова встречаем: «современный интеллигент отличается именно тою особенностью, что когда вы говорите с ним, то должны покрепче держаться за карман, а то вытащит бумажник» [Чехов А.П. В усадьбе (1894)]. Потому и появляются такие понятия, как «настоящий русский интеллигент» (соответственно, есть и «не-настоящий») [Б.А. Кистяковский. В защиту права (1909)] и «средний массовый интеллигент» [А.С. Изгоев. Об интеллигентной молодежи (1909)].  С одной стороны, интеллигент выступает как эталон, мерка духовного развития, образованности. С другой – слово «интеллигент» функционирует на уровне обидного, «смехотворного» прозвища, ярлыка [П.Д. Боборыкин. Однокурсники (1900)].

После 1917 года, когда в качестве общественного эталона выступил человек физического труда, поддерживающий новую власть, вечно рефлексирующий и сомневающийся интеллигент стал маркироваться как человек бесполезный во всех отношениях (т.е., занявший выжидательную, а не активную позицию по отношению к власти и неспособный к практической деятельности). А характерная в это время формула "Во всем виновата антеллигенция" [М.М. Пришвин. Дневники (1919)] легла отпечатком на всю советскую эпоху.

В 20-е годы и вплоть до конца 50-х усиливается резко отрицательная маркированность слова.  Это уже не просто человек «бесполезный» - «интеллигент» в советскую эпоху становится синонимом к таким выражениям, как «контрреволюционер» («контра»), «враг народа», «классовый враг»: «Интеллигент-ттская п-ппостановочка вопроса!» [Борис Лавренев. Рассказ о простой вещи (1924)]. Таким образом, слово «интеллигент» становится ярлыком. При этом значение слова оказывается максимально размытым. В качестве критериев маркировки человека как «интеллигента» выделяются, например, такие признаки, как:

- политическая несознательность, («Притом он интеллигент, в нем мало комсомольского.» [В.В. Вересаев. Сестры (1928-1931)], «Отец хотя у тебя интеллигент, но довольно сознательный.» [Лев Кассиль. Кондуит и Швамбрания (1928-1931; 1955)]);

- физическая слабость, а также  нерешительность («Размазня, интеллигент.» [В.В. Вересаев. Сестры (1928-1931)]), характерные внешние приметы (например, очки);

- восприимчивость  к европейской культуре, отсутствие  связи с народом (отношение, характерное  еще для дореволюционной эпохи);

- владение собственностью –  вероятно, исходит из стереотипа, что интеллигент – это дворянин («С тех пор как я написал  первую книгу, я … внутри себя  стал собственником, враждебным  пролетариям, которые в себе ничего  не имели: такою представилась мне вся русская интеллигенция, и с этого момента я сказал себе, что я - не интеллигент». [М.М. Пришвин. Дневники (1922)]). Однако тут же встречаем у М.Горького: «Вехисты - правы: интеллигент не любит денег, стыдится быть богатым, это, брат, традиция!» [Максим Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 4 (1928-1935)].

Такая размытость в понятийном отношении сближает «интеллигента» со словом «буржуй», которое также выступало как ярлык. Более того, в некоторых контекстах эти два слова выступают как синонимы: «Под "буржуем" понимался либо европейский купец, инженер, чиновник, эксплуатирующий туземцев, либо европеизированный туземец-интеллигент, воспринявший европейскую культуру, надевший европейский костюм и утративший связь с родным народом» [Н. С. Трубецкой. Русская проблема (1922)].

В эту эпоху, тем не менее, обнаруживается употребление слова «интеллигент» с положительным или нейтральным оттенком: «У нас есть специальность - интеллигент» [Юрий Олеша. Книга прощания, 1930-1959]; «Есть и другой взгляд: интеллигент - высококвалифицированный рабочий - и только» [Максим Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 1. 1925]; «Это человек суммарный и условный (поэтому он именуется Эн), интеллигент в особых обстоятельствах» [Лидия Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе, 1920-1943]. Однако эта вторая тенденция по сравнению с первой проявляется намного слабее.

Рост престижности образования, начавшийся еще в сталинскую эпоху, «оттепель» (в том числе, значительно большая свобода интеллектуальной деятельности –  разговоры «на кухне» о «высоком»; приход эмигрантской литературы в СССР) способствовали частичной «реабилитация» слова в 60-70-е годы. Увеличивается количество контекстов, где «интеллигент» приобретает «положительную» коннотацию:  «Русский интеллигент / умница!» [Станислав Ростоцкий, Георгий Полонский. Доживем до понедельника, к/ф (1968)], «Человек, несомненно, замечательный и настоящий интеллигент, убежденный гуманист и бессребреник: все имущество - мешок с книгами». [Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Трудно быть богом (1963)], «рыбак-интеллигент» [Владимир Солоухин. Григоровы острова (1963)]. 

Одновременно существовавшая тенденция отрицательного отношения к интеллигенту подкреплялась отчасти благодаря массовому возвращению из лагерей, где особенно проявилось различие между рабочим, человеком труда и человеком, который к практической деятельности способен мало. Подчеркивается также непонятное для народа поведение интеллигента: «Получает какой-нибудь интеллигент пайку хлеба, это, значит, грамм четыреста-пятьсот, кладёт их в полведерную банку из-под огурцов и варит, варит, варит, пока не получится какая-то бурая эмульсия, потом чинно садится на нары и начинает её хлебать ложкой» [Юрий Домбровский. Факультет ненужных вещей, часть 4, 1978].  В это время контекстными синонимами слова становятся «сноб», трус, непрактичный, чудаковатый человек.

Однако фраза «Тип: средний интеллигент конца шестидесятых годов»  [Юрий Трифонов. Предварительные итоги (1973)] свидетельствует о том, что само понятие «интеллигент» теряет свою исключительность, характерную ранее.

В 80-е годы нарастает отрицательное, даже презрительное отношение к интеллигенту. Во многом, это связано с тем, что авторитет советской власти в это время заметно пошатнулся, советская идеология потеряла свой абсолютный статус. Уже к середине-концу 80-ых заговорили о «новых ценностях» - материальных. Интеллигент, который в Советском союзе никогда не отличался состоятельностью, воспринимался как человек непрактичный (склонный к излишнему героизму, любящий говорить о высоком), не способный заработать.  Это отражается в соответствующих контекстах, типа: «сегодня "интеллигент" рифмуется со словами "прожиточный минимум"» [Михаил Мишин. Торжественный комплект, 1985-1991]. С другой стороны, сам интеллигент в это время чувствует себя потерянным, «лишним», лишившимся последнего уважения в обществе. Наблюдается упадок и в среде интеллигенции, появление «псевдо-интеллигентов». Немногим в это время удается сохранить свою позицию, основанную на «прежних» ценностях, и заниматься излюбленной деятельностью (известный факт – массовый уход представителей умственных профессий в торговлю). Да и эти немногие воспринимаются обществом как «чудики». Отсюда и появление таких наименований, как «тухлый интеллигент», «вшивый интеллигент», а также «бывший интеллигент» (то есть, оставивший прежние взгляды и занятия), которые частично продолжают функционировать и в начале 21-го века, хотя и с меньшей частотностью (этот ряд наименований продолжает образованное уже в 21-ом веке «люмпен-интеллигент» [Виктор Слипенчук. Зинзивер, 2001]). Таким образом, «интеллигент» вновь обретает статус ярлыка.

Другая тенденция рубежа 80-90-ых – глубоко положительная оценка «подлинного» интеллигента («человек, обладающий умственной порядочностью» [Дмитрий Лихачев. О русской интеллигенции, 1993], «Он интеллигент, способный любить, понимать и возвышать человека, не ища для него оправданий» [Давид Самойлов. Памятные записки, 1971-1990]. Вероятно, эта оценка бытовала преимущественно в среде самой интеллигенции. Здесь же – подчеркнутое противопоставление интеллигента «настоящего» и псевдо-интеллигента, получившего образование, но не отличающегося высоким культурным уровнем (отсюда такое обозначение, как "образованец" [Дмитрий Лихачев. О русской интеллигенции, 1993], а также выражение «действительно интеллигент, без всяких юмористических присловий» [И.Э. Кио. Иллюзии без иллюзий (1995-1999)].

К началу 21-го века сохраняются обе эти тенденции. Однако негативное отношение к интеллигенции несколько нивелируется, сводится к относительно нейтральному. Образ «хама» 90-ых перестал быть популярным. И благодаря некоторой моде на «культурность» и престижности высшего образования слово «интеллигент» употребляется преимущественно с положительной оценкой («интеллигент - он везде интеллигент» [Владимир Фрумкин. Уан-мэн-бэн (н) д // "Вестник США", 2003.10.29], «Мои девушки были от него в восторге - "Настоящий интеллигент!"»[Светов Феликс. Чижик-пыжик // "Знамя", 2001]). Выражения «интеллигентный вид», «интеллигентная наружность» выступают как положительно окрашенные.

Самым существенным изменением в семантике слова, пожалуй, является то, что слово «интеллигент» утратило яркую отрицательную маркированность и перестало быть ярлыком. Как подтверждение этого факта – появление текстов, в которых происходит размышление о прежнем употреблении слова с отрицательным оттенком: "Интеллигент" было имя бранное". [Лидия Шодхина. О куроводе замолвите слово. // "Вестник США", 2003.08.06], «В советское время человек в шляпе и очках "прочитывался" как интеллигент». [Альберт Байбурин. Этнографический музей: семиотика и идеология // "Неприкосновенный запас", 2004].

В настоящее время интеллигентность становится нормой в общественных отношениях, и перестает, соответственно, вызывать прежний резонанс в обществе. Нередко интеллигентность ассоциируется с «классикой», «классическим стилем». В молодежной среде возникают течения, представители которых принципиально игнорируют подобную норму (в частности, это проявляется в «вызывающей», «кричащей» одежде). Однако эти направления не возникают как оппозиция к собственно интеллигенции. В лексиконе представителей подобных течений слово «интеллигент» не функционирует в качестве ярлыка и не имеет настолько явно негативной окраски, какой обладало в предыдущую эпоху.

Выводы:

Итак, слово «интеллигент» в сознании русского человека занимает важное положение, что подтверждается маркированностью этой лексической единицы на протяжении длительного времени. При этом оценка данного слова всегда оказывается неоднозначной. Сущностная черта слова «интеллигент» как факта русской национальной картины мира - его амбивалентная оценка, то есть постоянное сосуществование на одном культурном пространстве двух противоположно маркированных полюсов в семантике данного слова. Отрицательный полюс в значительной мере формировался в советскую эпоху – благодаря политике партии по уничтожению «врагов народа». Слово приобрело статус ярлыка, а семантика его, соответственно, стала максимально размытой. Мы видели уже пример, в котором «интеллигент» и «буржуй» выступали как относительные синонимы. На протяжении всей советской эпохи сохранялась отрицательная окрашенность слова, нивелируясь или усиливаясь в отдельные периоды. Как «интеллигентское» нередко маркировалось то, что не соответствовало требованиям большевистской власти, выходило за рамки общественной нормы. Соответственно, критерии для такой маркировки были совершенно различными. Это хорошо можно проследить на уровне относительных синонимов к слову «интеллигент»:

• «очкарик», «хлюпих», «задохлик», «мозгляк» (критерий: внешность);
• «сноб», «думалка» (интеллектуальная деятельность);
• «баба», «размазня» (поведение);
• «враг народа», «контра», (отношение к власти);
• «дворянин», «собственник», «буржуй» (социальное положение).

Положительный полюс в семантике слова существует также на протяжении всей советской эпохи, однако оказывается значительно менее проявленным, чем отрицательный. Для полюса со знаком «+» оказывается значимым противопоставление псевдо-интеллигенции («образованцы») и интеллигенции «настоящей», отличающейся, в том числе, и культурой поведения.

В настоящее время полюс «положительный» проявляется в большей степени, тогда как резко отрицательная оценка слова нивелируется. Необходимо также отметить, что с утратой словом статуса ярлыка отмечается и сужение его семантики. В частности, в настоящее время под «интеллигентом» чаще понимается человек умственного труда, «профессионал» [Беседа с социологом на общественно-политические темы, Самара // ФОМ (2003.09.16)], «интеллектуал» [Три эскиза // "Театральная жизнь", 2003.05.26], человек культуры, а само слово становится знаком общественной нормы.

В некоторой степени загадку амбивалентности слова «интеллигент» могла бы разрешить статья И.С. Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот». Интеллигент – человек гуманный, мыслящий, многогранный, постоянно сомневающийся. Однако именно сомнение – враг активной деятельности. Отсюда и парадокс: важное дело в обществе нередко решается людьми в какой-то мере односторонними, ограниченными (в результате – и решительными; подчеркнем – нередко, но не значит всегда), а интеллигент, способный к более глубокому пониманию действительности, на практике зачастую оказывается пассивным, бесполезным. Это противоречие, вероятно, отчасти и обусловило настолько неоднозначную оценку слова «интеллигент» в национальном культурном пространстве. Рассуждение вместо деятельности, ощущение собственного превосходства над «массой», переходящее в снобизм, трусость и/или нелепый, «слепой» героизм в поразительном сочетании с гуманизмом, высоким интеллектуальным потенциалом, культурой поведения – вот образ «потенциального» интеллигента в русском национальном сознании. Такое сложное, противоречивое представление, соответственно, и проявилось, в виде биполярной оценки на языковом уровне.