Нравственность и право

В докладе мы рассмотрим некоторые идеи главы "Нравственность и право" книги Вл.Соловьева "Оправдание добра". В этой главе Соловьев начинает с того, что выступает против смешения, а также противопоставления понятий - право и нравственность. Он подчеркивает, что оба понятия взаимосвязаны и в то же время между ними существует определенное отличие. Это отличие очевидно, хотя не всегда формулируется в явном виде. Возьмем, например, с одной стороны, нашу обязанность любить врагов, а с другой стороны, обязанность платить в срок по векселям. Ясно, что первое предполагает второе, но второе не обязательно предполагает первое. И понятно, что второй род отношений принадлежит именно праву в собственному смысле слова.

Соловьев формулирует следующим  образом различия права от нравственности. Во-первых, право есть низший предел или определенный минимум нравственности; во-вторых, оно есть требование осуществления  определенного минимального добра; в-третьих, в отличие от свободного или добровольного выполнения нравственных требований, право предполагает принуждение. Соединяя эти три положения, можно  определить право как принудительное требование реализации определенного минимального добра.

Определение права как минимальной  нравственности говорит о том, что  право можно рассматривать как  особый случай нравственности. И теперь необходимо выяснить, в чем собственно состоит, по Соловьеву, этот минимальный  предел, та граница, которая означает переход к праву и, следовательно, к принуждению.

Соловьев пишет о том, что  нравственный интерес требует в  качестве своего условия личной свободы  человека, так как без личной свободы  невозможно человеческое достоинство  и высшее нравственное развитие.

Но, с другой стороны, чтобы вообще развивать свою свободу и нравственность, человек должен иметь возможность  просто существовать, а существовать человек может только в обществе, поэтому личная свобода не может  противоречить условиям существования  общества. Таким образом, сама личная свобода для своего же осуществления  нуждается в принудительном ограничении - в той именно мере, в какой  она при данном состоянии человечества несовместима с существованием общества или общим благом.

Итак, оба условия нравственного  развития - личная свобода и существование  общества - обусловливают друг друга. Они в действительности, говорит  Соловьев, сходятся между собой. И  из их встречи рождается право.

И далее он определяет право как "исторически-подвижное определение необходимого принудительного равновесия двух нравственных интересов - личной свободы и общего блага" (Соловьев В.С. Соч. в двух томах. Т. 1. - М., 1988).

Из этого вытекает невозможность  каких-либо реальных противоречий между  личной свободой и общим благом, а, следовательно, и невозможность  каких-либо серьезных противоречий между общественным интересом и  нравственным, так как первое является условием реализации второго.

"Ясно, - пишет Соловьев, - что  свобода каждого человека или  его естественное право жить  и совершенствоваться было бы  пустым словом, если бы они  зависели от произвола всякого другого человека, которому захочется убить или искалечить своего ближнего или отнять у него средства к существованию".

"Право в интересе свободы  дозволяет людям быть злыми,  не вмешивается в их свободный  выбор между добром и злом; оно только в интересе общего  блага препятствует злому человеку  стать злодеем, опасным для  самого существования общества". И далее Соловьев высказывает  свой знаменитый афоризм, который  затем часто цитировался многими  русскими философами в той  или иной форме. Этот афоризм  следующий: "Задача права вовсе  не в том, чтобы лежащий во  зле мир обратился в Царство  Божие, а только в том, чтобы  он - до времени не превратился  в ад.

Здесь есть загадочное выражение "до времени", т.е. чтобы лежащий во зле мир не обратился в ад преждевременно. И получается, что вообще-то судьба мира состоит в том, чтобы после  определенного времени все же превратиться в ад. Мы оставляем  это выражение без толкования, чтобы не входить в эсхатологическую проблематику.

Итак, качественная граница минимального добра или права состоит в  тех нормах, которые служат сохранению общества как такового, при котором  только и возможно существование  человека, и, следовательно, его нравственное совершенствование, развитие и т.п.

Важно то, что, по Соловьеву, получается, что сама личная свобода предполагает определенное самоограничение и  таким образом снимается противоречие между правом и нравственностью. И действительно, какое может  быть противоречие между неким явлением и условием существования данного  явления?

Но обратим внимание на то, что  Соловьев постоянно говорит об условиях существования общества как такового, т.е. совместной жизни вообще. Если же мы возьмем реальную историю, то обнаруживаем, что каждый раз мы имеем дело не с обществом вообще, а с определенным обществом, с определенной культурой, с определенным экономическим и  политическим строем и т.д. Но это  означает, что условия существования  общества как такового каждый раз  неразрывно связаны с условиями  существования данного, качественно  определенного общества - скажем, восточного типа, или западного, феодального  или буржуазного, крепостнического или России после 1861 года, советского или постсоветского общества. Речь, таким образом, идет не о единой линии  развития общества как такового к  все более и более нравственно  совершенному состоянию, но о смене  общества одного типа другим, и эта  смена совсем необязательно предполагает переход к нравственно более  высокому состоянию.

И вот если мы возьмем условия  существования конкретного общества, а не "общества вообще", то может  оказаться, что эти условия могут  не быть одновременно условиями личной свободы человека и его нравственного  развития. А интересы нравственного  развития могут не совпадать с  интересами сохранения именно данного  общества. И в таком случае правильнее будет определить право как такие нормы, которые служат условием существования и сохранения не общества вообще, так как общество вообще есть лишь абстракция, - а определенного общества. Но тогда между правом и нравственностью вполне может возникнуть противоречие. И в этом признании возможности противоречия между правом и нравственностью, даже если право определять лишь как условие существования общества, состоит отличие от точки зрения Соловьева, согласно которому между правом и личной свободой не может возникнуть противоречия, раз первое есть непременное условие второго.

Однако в таком случае право  выступит уже не частным случаем  нравственности в виде минимума добра, но категорией просто другого порядка; соответственно, право и нравственность окажутся отличными, несводимыми друг к другу, измерениями общественной жизни.

А из этого следует, что невозможно решать вопрос об отношении права  и нравственности на основе лишь априорных, чисто логических рассуждений. Соотношение  права и нравственности оказывается  содержательным вопросом, и решение  этого вопроса должно выступать  каждый раз некоторым творческим актом.

Рассмотрим различие между подходом Соловьева и тем, который, как  нам представляется, более соответствует  реальному положению дел, на конкретном вопросе, например на таких уголовных  наказаниях как смертная казнь, бессрочная каторга и бессрочное одиночное  заключение.

Соловьев рассуждает следующим  образом. Если сущность права состоит  в равновесии двух нравственных интересов: личной свободы и общего блага, то этот последний интерес может  лишь ограничивать первый, но не должен упразднять его вообще. Иначе равновесие будет нарушено. Другими словами, общее благо не может состоять в окончательном устранении чьего-либо общего интереса, потому что общее  благо, т.е. существование общества в целом, означает существование  и каждого члена общества без  исключения. А смертная казнь или  бессрочное заключение в качестве окончательного упразднения конкретного лица будет  означать, что интерес общего блага  уже не совпадает с интересом  общего блага, т.е. блага всех, так  как исключается жизненный интерес  вот этого конкретного лица. Если право на жизнь хотя бы одного человека нарушено, то какое же это общее  благо? Поэтому смертная казнь, бессрочное лишение свободы должны быть безусловно запрещены. И прогресс общества, его  правовых отношений может измеряться тем, насколько общество продвинулось к безусловному запрету такого рода наказаний.

Но если мы возьмем интерес общества не вообще, которое есть абстракция, а интересы конкретного общества, то ясно, что его сохранение как  вот этого общества как раз  может быть обусловлено бессрочным лишением свободы или смертной казнью конкретного человека, который стремится  именно к разрушению этого общества, например, с тем, чтобы заменить общество данного типа обществом другого  типа.

Речь не идет о том, чтобы оправдать  вообще смертную казнь. Речь идет о  том, что вопреки Соловьеву, этот вопрос - о смертной казни и тому подобные вопросы - не могут решаться на основе чисто логических, априорных  соображений. Это снова конкретные вопросы, их решение связано с  особенностями данного общества - может оно позволить себе в  данном конкретном случае отказаться от смертной казни или нет. Сегодня  оно может себе позволить, а завтра нет, или наоборот. Это содержательный вопрос, решение которого каждый раз  требует творческих усилий, а не заранее предустановленных ответов. Потому что вопрос не априорный, а  эмпирический.

Покажем теперь связь позиции Соловьева  в понимании права с тем  пониманием свободы, которое он демонстрирует  в Введении ко всей работе "Оправдание добра".

Соловьев развивает здесь точку  зрения, согласно которой свобода  не есть нечто находящееся по ту сторону необходимости, но оказывается  видом или родом необходимости. Отличие человека состоит в том, что он может быть свободным от низшей необходимости - от физической, психологической и тому подобных, в зависимости от которой находятся  животные, но эта свобода означает лишь то, что человек оказывается  подчинен другой необходимости, именно нравственной.

Факты, однако, говорят, что одна и  та же идея добра одними принимается  как достаточное основание для  действий, а другими отвергается. И это объясняется Соловьевым таким образом, что одна и та же идея добра, во-первых, для различных  лиц имеет различную степень  ясности и полноты, а во-вторых, эти различные лица обладают неодинаковой восприимчивостью к нравственной мотивации  вообще.

Но когда оба условия налицо, тогда нравственный мотив действует  с необходимостью, как и всякая другая причина, в том смысле, что  произволу здесь уже нет места. Получается, что нравственно мы поступаем  необходимым образом, когда налицо два названных условия. Итак, должны существовать два условия нравственно  необходимого поступка. Это, прежде всего, достаточная степень ясности  самого представления о добре. Разработку ясного и истинного представление  о добре и предстоит, между  прочим, выполнить Соловьеву в  виде написания книги "Оправдание добра". А вот второе условие - восприимчивость конкретного человека к идее добра - зависит от натуры данного человека, от его личных качеств, которые предзаданы. И если данный человек по своей натуре не восприимчив к идее добра, то тут и не может сработать нравственная необходимость. Но чем же в этом случае определяется поведение человека?

Соловьев говорит о том, что  невосприимчивость к добру не может означать восприимчивость  к злу, так как подчиняться  злу вместо добра противно разуму. Но если нет никакого объективного основания любить зло, как такое, то воля может избирать его только произвольно. Таким образом, добро  определяет мой выбор необходимым  образом, если идея добра достаточно ясна и человек восприимчив к  этой идее. При выборе же зла нет  определяющего основания, следовательно, нет никакой необходимости, и  вот здесь действует бесконечный  произвол.

То есть или мы действуем необходимым  образом и тогда совершаем  добро, или мы действуем по произволу  и тогда совершаем зло. Поэтому  для Соловьева произвол или свобода  в собственном смысле слова как  действие по ту сторону необходимости, однозначно выступает злом.

Но с другой стороны, в работе "Смысл любви", написанной примерно тремя годами ранее "Оправдания добра", Соловьев пишет, что наша так называемая свобода есть не что иное как выражение  нашего неведения о всесторонней связи конкретных частностей в единстве целого. И эта наша свобода со всеми ее последствиями уже от века вошла в абсолютный всеобъемлющий  план божественного замысла (см.: Соловьев В.С. Соч. в двух томах. Т. 2. - М., 1988.

Важно, что из всего этого вытекает, что в природе и мире нет  места для таких свободных  актов, которые бы совпадали с  творением чего-то принципиально  нового, не предзаложенного в абсолютный и всеобъемлющий план божественного замысла. И если мы вынуждены что-то решать содержательно и решение оказывается открытым и неоднозначным, это означает, что мы пока по своему неведению не проникли в этот всеобъемлющий план, или еще не ознакомились с работой Владимира Соловьева "Оправдание добра", где этот всеобъемлющий божественный план по крайней мере в общих чертах раскрывается.

Но это должно означать, что в  мире не предусмотрено место для  творчества, т.е. для непредсказуемого обогащения бытия и мира, но есть место лишь для воплощения уже  заранее задуманного и запланированного. И поэтому, в частности, право  не есть что-то качественно отличное от нравственности, но есть лишь его  минимальный предел, и между правом и нравственностью не может быть действительных противоречий, для решения  которых необходимо творческое усилие, а не одни лишь логические рассуждения.

Попробуем применить вышесказанное  к нашим современным российским делам. У Соловьева есть фраза  в работе "Русская идея", что "идея нации есть не то, что она  сама о себе думает во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности" (Соловьев В.С. Соч. в двух томах. Т. 2. - М., 1989). И здесь опять исчезает поле для исторического творчества. Нации предстоит лишь понять, что Бог думает о ней, а для этого вполне достаточно определенных логических рассуждений, на которые и опирается Соловьев в данной работе при рассмотрении судьбы русского народа.